— все это еще дела незапамятных времен 1834 года.
Насчет приезда еще ничего не знаю. Не лучше ли вам со временем тряхнуть косточками. Ребята рассказывают, больно нездоровы ваши климаты. Разве летом пронизать ? в Фрибург.
A propos, в Париже тифус, пожалуйста, берегите Тату, она очень склонна к воспалительным болезням.
Ну, а что сделали для литографии?
Здесь настоящее лето, просто жарко, только, разумеется, с туманом и дождем.
Уговори, Тата, Машу взять котомку да, когда потеплее будет, прийти с тобой и с Оленькой в Режент Парк.
7 марта.
А Ботсвинова лапа действительно такой величины. Напиши мне все слова, которые Оленька говорит и как.
29
21. М. К. РЕЙХЕЛЬ
11 марта (27 февраля) 1853 г. Лондон.
11 марта. Пятница.
На короткое письмо короткий и ответ.
Посылаю вам 2000 — на обороте векселя цидулка к Шомшилду, скажите супругу вашему, что я прошу узнать ответ, т. е. надо ли доверенность для Амстердама или нет, и мне пренемедленно отписать.
Огарев просто пишет, что если он может употребить полдолга вам на дорогу, то попробует, вы это устроите, а кавцию можете ire брать, но я все-таки ее дам, не вам, так в руки Ротшильда.
Насчет Шредер-Деириан могу сказать одно, я видел ее портрет, выставленный в Regent’s Street, — узнав о ее расположении ко мне, я его куплю вместо Монтихи. Мне в самом деле очень приятно, что артистическая натура сочувствует, не будет ли она па сезон сюда (кстати, вы напишите, хороша ли она лицом, если очень дурна, я не пойду к ней, от очень дурных женщин у меня делается боль под ложечкой).
Я переезжаю скоро (еще адресуйте по-старому, пока напишу), маленькая дачка, cottage, с садом и всяким удовольствием. Гаук одной ногой на корабле — его министерия хочет употребить там, кажется, на вырезку диких. Отчего же диких не порезать — зачем они дикие, да еще живут в Австралии, а не в Австрии.
Прощайте.
Что же коллекту-то?
Фогт зовет в Швейцарию. Подожду еще немного здесь.
Советую Рейхелю поднести билет на концерт Шомбургу, он для нас для всех еще сто раз пригодится.
Тате кланяюсь и целую, Оленьку также.
22. М. К. РЕЙХЕЛЬ и Н. А. ГЕРЦЕН 18 (6) марта 1853 г. Лондон.
Пятница. Лондон.
Я жду вашего рапорта о концерте, как вести о Ватерлоо или Бородине. Для чего после длинной болезни вы едете? Мне кажется, это очень неосторожно.
К тому же вы сделались такие «этурди», что беда; что же вы не пишете, хотят или нет наши дать что-нибудь ляхам? — А мы
30
здесь уж и тессинцам устроили подписку, и один лист начинается с этой забавы. Ernst Hawg, officier Autrichien, и я — Russe naturalisé en Suissexxvii[27]. В наказание за оплошность по службе предписывается вам сообщить мне, какие из моих рукописей русских есть у вас, да я вас просил взять у Энгельсона,приготовьте все это мне отправить при первой оказии.
На днях я узнал, что известный Печерин здесь в иезуитском монастыре. Вчера я был у него, это страшно далеко, в Clapham, в монастыре. Его я не застал, брат привратник сказал, что Reverendxxviii[28] Печерин в Ливерпуле, по в понедельник будет сюда — я иду к нему. Меня он очень интересует, вы слыхали об нем от Грановского.
В следующем письме вы получите анонсу о русской типографии, все идет медленно. А Головин продал повесть «Русский Том» за 80 фунт. Ну, уж распишет он. Добрый малый, а ничего но поправляется.
Ротчев получил место директора в Перу (проба перу, если золото) — 12 000 фр. жалованья и дивиденд, могущий идти до 30—40 т. Вот русский мужичок знает немца аглицкого провести. «Немецкий ум, — говорил Федор Лукич, — гладенький, а русский щетинкой».
Прощайте. Я шумлю, шумлю, типография и тессинцы,и всякий вздор, и все это, как трусы, которые кричат от страху, — а то такая пустота. Да что же вы ни разу не написали (этурди bis), могу ли надеяться на случай посещения в Лондоне с детьми или нет? Ей-богу, вы проведете отличный месяц или два. Я вас так буду умасливать всякой бараниной с портером, и представьте, май месяц здесь прелесть, дом я нанял довольно большой — и мы наконец с вами можем, как будто в Москве или Соколове, помянуть былое.
Напишите мнение — ну, не случится, что же делать.
В конце бы апреля.
А не то я приеду.
Прощайте.
Мы переезжаем в середу, стало, одно письмо можете еще адресовать в Барро Гилл плес.
Рукой A.A. Герцена:
Милая Тата, мы взяли другой дом. Ты и туда напиши нам письмо и адрес. Каково тебе поправился след Ботсвена?
У нас чудесная погода, но мерзнет.
Несколько время тому назад я проглотил золотой, и он вышел через четыре дня.
31
Дочери Madame Biggs тебя целуют, и Ольгу тоже.
Поцелуй Машу, Рейхеля, Морица и Олю. Прощай.
Саша.
А что же мне корпии не посылаешь?
23. М. К.РЕЙХЕЛЬ
23 (11) марта 1853 г. Лондон.
23 марта, 2 Barrow Hill Р1асе.
Ваше письмо сделало много радости в Барро Гилле. Если вы совершенно в силах, если нет тени риску, то приезжайте, это будет лучшее и благороднейшее из всех комбинаций, — но назначьте срок выехать, например, между 20 и 25 апреля. Я приеду в Дувр вас ждать, если вы назначите день.
После вас — если вам потом будет нужен покой, как я догадываюсь, — оставьте на это время детей с Марыхен здесь, а потом, может, и я приеду с ними к вам. Но
так долго нечего гадать — на первый случай приезжайте сюда. Я вас помещу на новой квартире (если Рейхель приедет, сыщу ему возле комнатку). Мы переезжаем послезавтра — вот наш новый адрес: 25, Euston Square, New Road. Это не так далеко и на одной из главных улиц, что для сообщения важно.
Об подписке вы не понимаете, что если нет имен, то будут деньги, которые я передал полякам — несправедливо же, наконец, чтоб все траты во всем падали на меня, если б вам удалось собрать от 400 до 500 фр., да будет вам благо на томи на этом свете, если же не соберете, то будет вам благо только на этом свете. (А так того нет, то оно вам ни chaud, ni froidxxix[29].)
За удачу концерта рад, и Тата до того развратилась, что пишет о трио. Не будут ли в журналах что писать — пришлите, я здесь потрублю.
На этот раз я могу вам писать три короба, столько видел я в последнее время. Первое — Reverend Pather Печерин, в S. Mary Chapel в Clapham’s Common. Ro второе посещение меня привели в parloirxxx[30], и явился пожилой поп в сутане и шапке с гренками сверху и спросил, что мне надо. — Reverend Pather Печерин. — Я Печерин, — сказал он. — Ну, потом длинный разговор, он меня расспрашивал об московских, что-то ему было неловко, как будто стыдно, живет он почти всегда в Ирландии на миссии. — Вы не сердитесь, — сказал я ему, — что я у вас был, я не знаю, хорошо это или худо. Но потреб-
32
ность сердца звала меня увидеть русского эмигранта, в другом стану стоящего… И рукожатия, и мы расстались — мне его жаль, он кажется совсем не так счастлив о Христе и потерян.
Третьёгодня в Серей («Surrey») судили французских дуэлистов. Бартелеми и О“6, я был с начала до конца при процессе. — И теперь могу сказать, что видел судопроизводство свободной страны. Да, madame Рейшель, Англия — великая страна, и я еще раз Станкевичам советую хоть ногой ступнуть на землю свободы.
Виновных приговорили к двухмесячной тюрьме. Это равняется — ничему. Ни солдат, ни жандармов, ни оружий, несколько полисменов для порядка, обвиненные сидели свободно, без солдат. — Французики всеми мерами хотели потопить Бартелеми, — но холодный, покойный судья разобрал их желание одного погубить, а других выставить — и смешал всех в одно. Они поставили фалангу свидетелей в пользу прежней жизни… Судья сказал, что никто не сомневается в их honorabilitéxxxi[31] что это лишнее и что ему дела нет до других событий, что здесь судится убийство Курнета, а остальное все равно. Французы не понимают.
Когда кончилось дело, я в трактире предложил одному из адвокатов тост — от имени революционной России английскому судопроизводству. Ночью мы ехали по железной дороге в Лондон, — Англичане были в восторге, что мы довольны, и так как на радостях соседи затянули Марсельскую, то я и один немец предложили «Rule, Britannia». Наши англичане с радости чуть не опрокинули вагон — и с страшнейшим шумом и объятиями мы приехали в богом хранимый град Лондон. На железной дороге приставы уж и не говорили о сигарах, которые все курили.
Когда подсудимых вывели, народ, собранный около суда, встретил их криком: «Шир, шир, френч джентлменс!» (т. е. «vive»).
Это день довольно замечательный, и он останется в истории. В других землях их разругали бы и лет на десять посадили бы в тюрьму. А Бартелеми за то, что он социалист и работник, еще хуже разругали бы и еще на долыний срок законопати¬ли б. А Николай Павлович мертвых сечет. Кто этот генерал? Головин страдает об его имени.
Прощайте. Адресуйте письмо в новую квартеру.
Собранные деньги оставьте у себя, а мне напишите только сколько.
Тате буду писать из новой квартиры.
P. S. ¿Вы знаете ли, что я живу совершенно по-английски,
33
как-то вы сладите с этой кухней, впрочем, здесь нельзя иначе жить — болей будешь.
Джин.
Ром.
Бренди.
24. К. ФОГТУ
24— 25 (12—13) марта 1853 г. Лондон.
24 mars. Londres.
25, Euston Square. New Road.
Voilà ma nouvelle adresse. Il y a deux ou trois semaines je vous ai écrit une lettre monstre, voilà une plus petite et pleine d’affaires.
1. Je viens de recevoir l’avis de Rothschild que la vente hollandaise a été perpétrée. Que Cesar a pris ce qui est dû à Cesar (ou à ses arts et les arrhes aussi sans compromettre le mot de lézard qui serait personnel vu vos occupations bêtophiles) — en même temps j’ai donné ordre de payer 1000 fr. à Reichel, il les remettra avec un quatuor à Edmond et Edmond avec une prosopopée, hyperbole — métaphore allégorique les glissera dans les mains du Docteur. Voilà ce qui est fait. Maintenant comme dans notre siècle d’individualisme, d’Australie, d’égoïsme, de la solidarité des peuples, de la réciprocité des services, de la comptabilité à partie double, rien ne se fait sans arrière pensée, je m’en vais vous prier de me faire aussi un service.
Ecrivez à madame votre mère que je la prie
