написали заметки для «People’s Paper», для немецких газет и для газет Нью-Йорка. Я напишу еще Ю. Фрёбелю для американских газет. Из объявления вы увидите, что я написал также русскую статью. Мне кажется, что ваша книга настолько значительна и важна, что о ней надо шуметь как можно больше, ибо, надо сказать, что, несмотря на все альянсы и всю легкость общений, в Англии не знают решительно ничего об интеллектуальном движении (серьезном) во Франции и Германии. Мы с Саффи вдоволь посмеялись над оксфордскими учеными, для которых доза оказалась несколько сильной, — среди них есть и такие, которые признают себя преемниками народа глупцов. Два десятка поколений искусственного безумия — что за аристократический майорат!
Относительно собственности я говорил в агентствах, но не добился ничего положительного и не считаю, чтобы время было подходящим для этого.
Дама, хорошо известная в парламентских кругах как своей личностью, так и благодаря своему мужу — одному из лидеров манчестерской партии — г-жа
Мильнер-Гибсон скоро отправляется в Италию. Если она будет проездом в Париже, я вручу ей журналы со статьями для передачи вам.
Посылаю вам объявление о «Полярной звезде». Вы меня очень обяжете, если дадите несколько строк. Вас очень ценят в России, и ваше имя возвысит наш сборник гиперборейских трудов.
Жму вашу руку с симпатией и глубоким уважением.
Ал. Г ерцен.
266
207. M. К. РЕЙХЕЛЬ 31 (19) мая 1855 г. Ричмонд.
31 mai 1855.
Рукой Н. А. Герцен:
Милая моя Маша, что ты нам написала, что Луиза наше письмо не получила, она мне написала, что она получила. Саша был болен, но он теперь лучше. Я была с Mdle Буг в концерт в Лондон, там играли Symphonie von Mozart, Ouvertüre zum Tannhauser von Wagner, Pastoral Symphonie von Beethoven.
Мы познакомились с M. Schurz, она мне понравилась. Когда Папа ехал в Лондон, Оля сказала, чтобы он ей что-нибудь привез. Папа нам привез две очень милые коробочки с конфетками. Melle Буг переводит «Рыбаки» для уроков с Энгельсоном, но теперь мы не будем больше с Эн-гельсоном учиться, но с Папашей.
Ну прощай, милая моя Маша, мы кланяемся всех вас и целуем.
Твоя Тата.
Je vous remercie pour la bonne lettre et je vous écris en français pour que Reichel puisse lire la mienne.
Toute l’affaire n’est que le dépit de Mme Engelson, d’avoir échoué dans l’entreprise de m’exploiter en donnant l’éducation à Tata et Olga — projet fait encore à Nice. Tout cela n’ôte pas un iota à l’acte de trahison et de lâcheté sans bornes du mari — qui après avoir entendu de moi les secrets les plus profonds de mon âme — après avoir gagné et mon amitié et ma confiance, — dresse un acte d’accusation de chaque acte de ma vie pendant les 3 années qu’il me connaît. Vous ne pouvez pas vous imaginer toute l’horreur de ses paroles…
La seconde cause était pécuniaire d’une manière plus palpable. Mme Engelson pensait tout bonnement avoir trouvé une mine. Voyant qu’ils allaient mal — j’ai voulu
les secourir, mais en donnant de petites sommes, ces petites sommes dépassaient déjà 2000 fr. lorsque il me dit une fois qu’il voulait s’adresser à vous — c’était une manière détournée de demander — je dis que je donnerai 5 livres, il en voulait 30, et sans me dire un mot, lâche sur moi sa femme qui me dit des insolences — je cessai alors d’aller chez eux. Il me reprocha dans une lettre ses services d’ami à Nice etc.
Remarquez qu’Engelson voyait de ses propres yeux ce que me coûte l’imprimerie, ce que me coûte l’entourage. Remarquez aussi qu’il ne faisait absolument rien, aucun travail sérieux.
Je suis plus fort maintenant dans ma conscience et dans le souverain mépris des hommes.
A propos, Mme a dit à MselIe Meysenbug que ma femme lui a confié les enfants — avez-vous jamais entendu quelque chose
267
de ce genre? Ma femme avait un éloignement prononcé d’elle — elle avart même une aversion de sa voix et de ses mains.
Il m’inculpe encore de n’avoir pas pris la petite d’Edmond, et lui-même me représentait l’enfant comme un monstre — et le père pire que cela.
II fait un froid de décembre.
Adieu.
Encore un mot. De son.côté Engelson ne pardonna jamais le peu de cas qu’on a fait ici de son invention des ballons — amour-propre allant à Bedlam et malheureusement une âme bassecxcv[195].
268
208. А. САФФИ
7 июня (26 мая) 1856 г. Ричмонд.
Jeudi.
Cher Saffi — vous pouvez penser que j’ai la chaude écriture — car j’écris à chaque instant — mais voilà l’affaire.
Voulez-vous passer follement une soirée? — Après un semestre d’Oxford et un autre de Richmond — c’est même nécessaire. Dans ce cas venez demain, vendredi, entre 7 et 8 du soir chez Epitaux — café français sous les arcades de Pall-Mall, j’y serai, ou vous m’attendrez en vous consolant de mon absence par l’absinthe. De là nous irons à Saint James théâtre voir Levasseur qui me faisait rire jusqu’à la cholerine à Paris. De là — pro-menade nocturne à Richmond. Après minuit je vous garantis — samedi, le jour où vous avez voulu venir.
Si je reste à Londres sans vous voir, je viendrai vous réveiller à 8 heures du jnatin. Si vous couchez avec des êtres du sexe des Campanella et Mazzoleni… Sinon — non.
Et dans tous les cas — samedi à 2 heures ou à 1. Vous viendrez. N’est-ce pas?
Дорогой Саффи, вы можете подумать, что у меня руки чешутся, так как я пишу вам ежеминутно, — но вот в чем дело.
Хотите весело провести вечер? — После одного семестра в Оксфорде и второго в Ричмонде это вам даже необходимо. В таком случае приходите завтра, в пятницу, между 7 и 8 вечера в «Эпито» — французское кафе под сводами Pall-Mall, я буду там или же вы меня подождете, утешаясь абсентом за мой абсентеизм. Потом мы отправимся в театр Saint James смотреть Левассора, который в Париже смешил меня до колик. Потом — ночная прогулка в Ричмонд. После полуночи, ручаюсь вам, — наступит суббота, день, когда вы хотели быть у нас.
Если мне не удастся повидать вас в Лондоне, я приду разбудить вас в 8 часов утра. Если только вы ночуете с особами того же пола, что Кампанелла и Маццолени… Если же нет — не приду.
И во всяком случае — в субботу в 2 часа или в час. Вы приедете, неправда ли?
209. М. К. РЕЙХЕЛЬ
8 июня (27мая) 1855 г. Ричмонд.
8 juin. Cholmondeley Lodge.
Очень одолжили вашим письмом и вложениями. Пахнуло Старой Конюшенной, и расходился Егор Иванович; и ведь дипломат, а за коим чертом пишет о Боткине. Хорошо бы кого-нибудь увидеть; Боткин, верно, побывает у меня здесь — скажите ему, что я его сильно прошу.
Денег на инструмент, когда прикажете и сколько, сейчас пришлю, на имя Шомшильда.
Если будете писать к Огареву, скажите, что я просто удивляюсь, что, наконец, уж ни от кого ни строки, и что зову сюда — как умеете, так и напишите. — Трусость наших в Москве приводит меня в отчаяние. Кстати, напишите еще раз о портретах (и Ивана Алексеевича и Луизы Ивановны), да, если б можно было, и бумаги. Напишите об истории Московского университета. К Егор Ивановичу я велю опять Саше писать и Тате. Мне очень хотелось бы, если б вы сами их навестили в Москве.
Вы, коли случится кому, так и давайте печатные штучки, которые Реклю привез. Ну что ж вы пресмехотствуетесь надо мной — подписка вам, да разве вы не получаете всё, а вот это еще стыднее, что по молодости лет — думаете, что статьи присланы оттуда. — Одна Белинского, одна Энгельсона, третья моя — да смесь. Этельсон замолк — а вы узнайте-ка (и вперед остерегайтесь) — откуда все поляки проведали об этой истории. Вы, верно, говорили при Гаспарини или Фомше. Спросите ее просто, писала она к Зенковичу или нет — и прибавьте крепкое словцо. Здесь никто не знал — а к нему никто не ходит…
Все это дело такое безумие и такая безнравственность — что я до сих пор понять не могу.
В заключение вот вам содержание отрывка из «Записок», который будет в «Полярной звезде», — много знакомого.
I. Юная Москва.
Круг Станкевича. — Гегелева философия. — М. Г. Павлов. — Бакунин и Белинский. — Новгородские споры.
II. Санкт-Петербург.
Предостережения. — Герольдия. — Канцелярия М. В. Д. — III Отделение. Дубельт, Бенкендорф. О. А. Жеребцова. — Ссылка
270
III. Новгород. Губернское правление. — Помещики и помещицы. — Аракчеев и военные поселения. — Отставка.
IV. Еще юная Москва. Славянофилы и наши. — Чаадаев. — Киреевский, Хомя¬ков…
V. Еще Санкт-Петербург.
Кокошкин. — Дубельт. — Много шуму из ничего. — Щербатов etc. — Паспорт!
Посылаю образчики.
210. М. К. РЕЙХЕЛЬ 23 (11) июня 1855 г. Ричмонд.
23 июня. Cholmondeley Lodge.
Richmond.
Ну, как вас бог милует? А мы так себе, иногда в скуке — всегда в скверной погоде. Главное событие этой недели то, что мы были в Опере — слушали Гризи и
Виардо, а главное — Марио—который на этот раз показался мне выше всех. Тата хочет сама писать об этом.
Я до сих пор не могу прийти в себя от удивления Энгельсоновой истории; Тесье дурно сделал, что не предупредил меня, — все эти учтивости в серьезных делах к добру не ведут. Теперь я узнал, что Тесье об этом говорил М8е11е Меу8епЪид и Доманже. 2-го мая мы сидели с Энгельсоном утром и вспо¬минали 52 год, я ему рассказывал самые интимные происшествия, он слушал тронутый и подтверждал. Пять дней после он пришел с заряженным пистолетом пугать ребенка и женщину, выдал меня за злодея — и все это без всякого другого повода, как из денег и зависти. Какие удивительные испытания судьба мне предоставила.
Деньги… да, тут большое проклятие в веке, так глубоко растленном, неустроенном, где нелепость богатства очевидна. Лучше и откровеннее было бы грабить, — на это недостает отваги.
Заметьте, три четверти гнусного характера цюрихской истории — деньги и зависть. Вся гадкая история Головина — деньги и зависть. Я уехал в Ричмонд от разных рефугиариев — нет, так вот и тут добивают.
Или, может, я в самом деле мерзавец — но отчего ж совесть моя совершенно покойна?
271
Когда ж это мы с вами на старости лет сядем у печки в
