Идем в Кью с Людвигом белым.
216. Л. ПЬЯНЧАНИ
77 (5) июля 1855 г. Ричмонд.
17 juillet. Cholmondeley Lodge.
Richmond.
Cher Pianciani, Voilà une lettre que je vous prierai de remettre à Hugo — moi, je tiens assez sérieusement d’avoir les grands lutteurs du mouvement, donnant leurs consécration au milieu de cette guerre ignoble et sauvage — à un organe révolutionnaire russe. Savez-vous les détails de Kertch — on a violé des femmes, tué des enfants—la Gazette d’Augsbourg, même la Presse en ont parlé que ce sont les Anglais qui l’ont fait — et aucun journal, pas même celui de Kossuthn’en a parlé. Cela serait une ques¬tion à mettre dans l’Homme. Est-ce vrai que les Français se soient complètement abstenus des meurtres et des pillages? — La gazette officielle russe le dit aussi.
Mais moi à votre place j’aurais inséré un article sur cette révélation de la Gazette qu ‘il y avait dans la malle avec des écrits-non dans l’ Homme, mais envoyé une lettre signée au Daily News. Simple question.
Je n’ai pas de réponse de Schaumbourg. Peut-être les Rothschild savent que vous êtes rédacteur de l’Homme — dans tous les cas c’est étonnant.
Vous pouvez, cher Pianciani, lire la lettre, je crois qu’en aucun cas elle ne peut froisser.
Michelet, Mazzini et L. Blanc sont déjà parmi les «patrons» comme disent les Anglais.
Adieu. Tout à vous
Herzen.
17 июля. Cholmondeley Lodge. Ричмонд,
Дорогой Пьянчани,
вот письмо, которое я попрошу вас передать Гюго, — я придаю довольно серьезное значение тому, чтобы в дни этой подлой и дикой войны великие борцы движения дали свое благословение — русскому революционному органу. Известны ли вам подробности насчет Керчи? Там насиловали женщин, убивали детей. — «Аугсбургская газета» и даже «Presse» писали, что это делали англичане, — и ни одна газета, даже листок Кошута, не проронили ни слова. Этот вопрос следовало бы поднять на страницах «L’Homme». Правда ли, что французы совершенно непричастны к убийствам и грабежам? Так утверждает и русская официальная газета.
Я же на вашем месте напечатал бы ответ на появившееся в «Аугсбургской газете» разоблачение о содержащихся в пакете рукописях не в «L’Homme», а отправил бы письмо за своей подписью в «Daily News». Простой запрос.
Я не получал ответа от Шомбурга. Может быть, Ротшильды знают, что вы редактор «L’Homme», — во всяком случае это странно.
Дорогой Пьянчани, вы можете прочесть письмо, я полагаю, что оно ни при каких обстоятельствах не может показаться обидным.
Мишле, Маццини и Л. Блан уже вошли в число «патронов», как говорят англичане.
Прощайте. Весь ваш
282
217. M. К. РЕЙХЕЛЬ 19 (7) июля 1855 г. Ричмонд.
19 июля. Chalmondeley Lodge.
Richmond.
Я сделал новое изобретение в нашей переписке: писать к вам — но не к вам, а к кому-нибудь другому. Сегодня получил письмо от Тесье (во-первых, от 6 июля и с вашей надписью) — он сердится, что не пишу, а адреса не дает. Ну вот ему запи¬сочка.
Господина из Вены жду с нетерпением, а записка к вам мне не нравится. Что они боятся там, ведь писывал же и я из России, да и не при Александре Николаевиче. И зачем же торопиться вечно, есть тысячи вещей интересных для нас. — Стары становятся… один я до старости щенок.
Если Пикулин в первый раз в Лондоне, я бы сам за ним съездил, буде у вас есть адрес, где он остановится. Смертельно хочется видеть.
«Полярная звезда» занимает публику прежде появления. В. Гюго — пишет тож: если б я только это сделал, что все фельдмаршалы революции участвуют, то и за это следовало бы спасибо от наших.
Тату я возил вчера к Девилю: что-то постоянно болит голова и то и се — велел принимать железо.
Рукой H. A. Герцен:
Милая моя Маша. Какая погода у вас? У нас погода как зимой. Как твой маленький Саша, и Reichel, и вся твоя фамилия? Мы были вчера в Лондоне у Д. Девиль, потому что у меня почти всякий день голова болит, и он сказал, что у меня червяки. Ну прощай, милая моя Маша, мы все тебя целуем и вас всех.
Твоя Тата.
Зачем же это писать из Вены — города шпионов?
Вы извольте письмо к Тесье в пакетик положить да и отправьте.
218. П.-Ж. ПРУДОНУ
24—31 (12—19) июля 1855 г. Ричмонд.
Juillet 1855. Richmond.
Cher et vénérable ami,
Dieu sait ce que j’aurais donné pour vous serrer la main après la lecture de votre lettre. C’est un malheur que le sort ne m’a jamais permis de séjourner un peu plus longtemps dans la même ville avec vous. J’ai la vanité de penser qu’il y a même parmi
283
des amis, peu de personnes qui vous comprennent mieux et avec plus de sympathie dialectique que moi. Vous seul — je l’ai tant de fois dit aux autres — qu’il m’est impossible de ne pas le dire à vous — vous seul vous êtes le penseur autonome de la Révolution; la plupart des autres ont un corps d’idées —donné, fait, absolu. Ils sont comme les prêtres protestants auxquels on permet la discussion jusqu’à la douane théologique; arrivés là, ils sont condamnés à ruminer: variations à l’infini sur de vieux thèmes avec des arabesques et de la rhétorique. Cela vous suffit pour voir que j’ai très bien saisi la seconde parti de la lettre — et aussi j’existe presque dans un isolement complet.
Je vous remercie de tout mon cœur pour l’assistance que vous voulez nous donner dans l’affaire de la Revue. Votre nom est déjà une grande chose pour le succès, on a un culte pour vous au Nord. Mais permettez-moi d’insister sur l’article; vous avez tout le temps jusqu’au 1-r décembre; donnez-moi l’autorisation de vous le rappeler deux ou trois fois.
Quant à la Russie et au monde slave, je ne pense pas que je les regarde d’un point de vue idéaliste ou «exaltado». Voilà mes thèses: 1° La Commune rurale basée sur le partage continuel de la terre parmi les cultivateurs; l’association des ouvriers basée sur le partage du gain, non égalitaire, mais d’après le consentement de tous — me permettent de conclure qu’il y a des éléments socialistes dans la substance même des peuples slaves. 2° L’état —avant Pierre I et après — n’a jamais pu anéantir ces éléments. L’état est devenu très fort, très centralisateur, il est après Pierre artificiel (ce qu’on fera maintenant avec le retour au rationalisme je n’en sais rien!). L’état a soudé le tout — et
Nicolas, le dernier Autocrate illimité, ne savait plus que faire, ni où allercxcviii[198]. 3-e Je pense que sans la participation des idées socialistes de l’Occident, les peuples slaves n’auront jamais assez d’élan pour passer du communisme patriarcal — au socialisme raisonné. La Russie, moins altière que la Savoie, ne «farà» pas «da se» — elle a besoin de la solidarité des peuples de l’Europe, de leur aide, mais d’un autre côté jesuis convaincu que la liberté libre ne viendra pas en Occident jusqu’à ce que la Russie restera enrôlée comme un soldat aux gages de l’Empereur de Pétersbourg.
Après la mort de Nicolas tout est déjà ébranlé. Alexandre balance entre Nesselrode et Ermoloff, entre son frère Constantin et la nuée de parenté tudesque. Il est bon, il est faible, il pleure avec les officiers, il s’embrasse avec les soldats, il a permis (cela équivant à une Charte en Russie) aux soldats de débouton-
284
ner le collet et à tout le monde de fumer dans la rue. Et l’Ukraine se lève et les serfs disent: nous voulons aller mourir à Sébastopol — mais pas de corvée. Peut-on punir pour cela en temps de guerre?
Adieu, cher ami — ne m’oubliez pas! savoir que vous m’aimez un peu me consolera d’être détesté par beaucoup sans en savoir la cause.
Dans tous les cas vous n’oublierez pas que vous avez en moi non seulement un admirateur, mais un ami.
A. Herzen.
Июль 1855. Ричмонд.
Дорогой и глубокоуважаемый друг, богу известно, что я отдал бы за то, чтобы пожать вам руку по прочтении вашего письма. Это несчастье, что мне не суждено было ни разу подольше пожить с вами в одном городе. Я питаю тщеславную уверенность, что даже среди ваших друзей мало кто понимает вас лучше и с большим диалектическим сочувствием, нежели я. Вы единственный — я столько раз говорил это другим, что не могу не сказать этого и вам, — вы единственный независимый мыслитель Революции; у большинства остальных — готовый, законченный, незыблемый свод идей. Они — как протестантские попы, которым дозволяется дискутировать лишь до таможенного теологического рубежа; достиг¬нув его, они обрекаются на жевание жвачки из бесконечных вариаций на старые темы с арабесками и риторикой. Сказанного достаточно, чтобы вам стало ясно, что я очень хорошо понял вторую часть вашего письма — и почему я живу почти в полном одиночестве.
От всего сердца благодарю вас за поддержку, которую вы хотите оказать нашему журналу. Самое имя ваше уже много значит для успеха—на севере существует ваш культ. Но позвольте мне настаивать на статье; у вас будет достаточно времени до 1 декабря; разрешите еще два, три раза напомнить вам об этом.
Что касается России и славянского мира, то я не думаю, что мой взгляд на них можно назвать идеалистическим или «exaltado». Вот мои основные положения: 1. Сельская община, опирающаяся на постоянный передел земли между хлебопаш-цами, и рабочая артель, основанная на дележе заработка, но дележе не уравнительном, а по общему соглашению, — позволяет мне заключить, что в самой природе славянских народов заложены социалистические элементы. 2. Государство ни
285
до, ни после Петра 1 — никогда не могло искоренить эти элементы. Государство стало очень сильным, очень централизованным, а после Петра превратилось в искусственное (что будут делать теперь, вернувшись к рационализму, не знаю). Государство все спаяло, и Николай — последний неограниченный самодержец уже не знал, ни что ему делать, ни куда идтисхах[199]. 3. Я думаю, что без содействия западных социалистических идей славянские народы никогда не соберутся с силами и не перейдут от патриархального коммунизма к сознательному социализму. Россия более скромная, чем Савойя, не farа da Бесс[200] — ей нужна солидарность европейских народов, их помощь. Но с другой стороны я убежден, что нестесняемая свобода не воцарится
