г. Ричмонд.
30 июля 1855.
Сестра Таня, твою записочку я получила, весть о пожаре очень печальна. Если б Natalie только хотела переехать в нашу деревню, кроме путевых издержек ничего не нужно — там есть дом и все хозяйств… «и вышли бы вместе — как взошли». Вот сестра Маша было хотела вас навестить… да то то, то сё, у нее теперь маленький есть и часто хворает.
А твое письмо очень грустно… Ты поминаешь наши молодые годы, дорого, дорого заплатили мы за раскрытую душу.
Сестра пишет, чтоб не верить сплетням… Моя вера незыблема и свята, вера в сестру — одна уцелела из всего. И тем не меньше я очень деятельна, я люблю шум. Оно будто и лучше — близкого никого, хоть шаром покати, людишки предрянные — ну да на шум-то и идешь. Дети цветут.
И пусть у гробового входа
Прощай, друг мой, пошли сестре эту записочку. Целую тебя.
Твоя Emilie.
224. M. К. РЕЙХЕЛЬ
30 (18) июля 1855 г. Ричмонд.
30 июля. Cholmondoloy Lodge. Richmond.
Любезнейшая Марья Каспаровна, вот записочка к Татьяне Алексеевне, пошлите ее поскорее. У Огарева все погорело — вот удар за ударом; намекните и вы, что уж
лишь бы сюда перебирались, а там устроим. Я полагаю, что моя записка не опасна — прочтите ее.
Татьяна Алексеевна не пишет ни о ком, но записка ее мрачна, так и чувствуешь, что дышать у них печем — а зовет, да и по тону видно — зовут, это странно.
Прощайте. Из Франкфурта требуют 50 экземпляров «Полярной звезды».
Скука — и скука, и за что ж мы это родились в это время?
Mixt-Pickle не едет. Это приятно, как вино с перцем, — как пикули должны быть, — я уверен, что его рассказы много принесут горечи.
225. А. САФФИ
30 (18) июля 1855 г. Ричмонд.
30 juillet. Cholmondeley Lodge.
Richmond.
Cher ami,
La lettre de Mazzini est déjà traduite, elle est très affectueuse. V. Hugo a écrit aussi dans le même genre. La lettre de Michelet va plus au fond. Proudhon a aussi écrit — mais la sienne est inin-sérable. Vous savez comme on fait dans les embarcadères la stricte distinction. Côté des dames —côté dos hommes. C’est ainsi que la lettre de Proudhon est du côté «de la haine» — maisc’est un chef d’œuvre. Teodorani ? m’a écrit, il veut imprimer quelque chose et demande de garantir pour lui etc. Il finit sa lettre en disant: «Je crois que votre amitié pour moi ne se trouvera pas en défaut». J’étais très content de savoir que j’avais tant d’amitié pour lui.
Il y a de Francfort 50 exemplaires de l’Etoile Polaire de commandés chez Trübner. Qu’en dites-vous?
J’ai annoncé un article de vous, en vous nommant Marc-Aurèle — donc vous êtes engagé et compromis.
Adieu. Rien de nouveau absolument. Tout à vous.
A. Herzen.
30 июля. Cholmondeley Lodge.
Ричмонд.
письмо Маццини уже переведено, оно очень сердечное. В. Гюго написал в том же роде. Письмо Мишле более глубоко по смыслу. Прудон тоже написал — но его письмо не для печати. Знаете, это как на перроне, где строго разделено: с од-
292
ной стороны для дам, с другой — для мужчин. Так и письмо Прудона… на стороне «ненависти», но это шедевр. Теодорани? пишет мне, что хочет кое-что напечатать и просит гарантировать ему и т. д. Он заканчивает письмо словами: «Рассчитываю здесь на вашу дружбу». Мне приятно было узнать.что я питаю к нему такие дружеские чувства.
У Трюбнера есть заказ из Франкфурта на 50 экземпляров «Полярной звезды». Что вы па это скажете?
Я уже поместил объявление о вашей статье, назвав вас Марком Аврелием, — так что вы уже завербованы и скомпрометированы.
Прощайте. Нового решительно ничего. Весь ваш.
А. Герцен.
226. НЕИЗВЕСТНОМУ ПОЛЬСКОМУ ЭМИГРАНТУ (черновое)
Конец июля 1855 г. Ричмонд.
[Je m’empresse de vous remercier pour la lettre que vous m’avez écrite —mais en même temps permettez-moi d’expliquer comment j’entends]
[Tout] En vous remerciant bien cordialement pour votre lettre, je vous demande la permission [d’entrer au fond] de vous exposer [ma manière de voir dans le cas des prisonniers] [par quels] las motifs pour lesquels je déclinerai le voyage à Portsmouth.
Si vous avez par hasard lu quelques-unes de mes publications, vous [connaissez mes opinions] savez que j’ai toujours pensé, et je le pense maintenant, que l’indépendance absolue de la Pologne est un dogme [sans lequel il]. Celui des Russes qui le nie, n’est pas révolutionnaire. Or donc que les Polonais qui ont combattu toujours ouvertement le [gouvernement russe] despotisme) de Pétersbourg le combattent aussi avec les Turcs — je trouve que cela est naturel et juste. Les Finnois sont dans le même cas. Quant aux Russes je ne le crois pas.
Le Polonais venant en Pologne avec ses alliés sera reçu comme un combattant pour l’indépendance de son pays. Tandis que le soldat russe, qui va pour la solde —n’a aucun caractère politique,
Nous autres, qui travaillons ardemment pour miner le tzarisme mongol, comme vous le dites très bien, —nous ne pouvons pas donner un conseil qui ne sera pas du tout populaire là-bas.
La mort de Nicolas a été un de ces à propos historiques, un de ces coups d’Etat de la providence qu’il laut nécessairement en profiter. Je n’ai jamais eu plus d’espérances. Mais soyez persuadé que le trône mongol placé dans la boue finnoise ne tombera
293
que dans un trou creusé par les mains russes et polonaises. Car l’intervention étrangère exaspère le sentiment d’une nationalité exclusive.
Le Polonais combat pour sa patrie en combattant avec [le Turc] l’Anglais. Le soldat russe combattra pour l’argent,rpour la solde. [S’il avait des]
Notre carrière révolutionnaire est à la maison.
J’ai été toute ma vie un ennemi mortel du tzarisme, je le serai, mais j’ai une grande .confiance que non seulement la Russie, mais tout le monde slave fera sa révolution par ses propres forces — «farà da se», comme disent les Italiens. Comment puis-je donc donner le conseil à une dizaine d’hommes d’aller faire la guerre à leurs compatriotes?
Maintenant, si on peut, par l’intermédiaire de ces hommes qui s’en vont, envoyer des écrits, des publications —j’en serai enchanté.
D’un autre côté les alliés ne veulent pas crouler le tzarisme, ils veulent seulement le rendre décent.
[Спешу поблагодарить вас за написанное вами письмо ко мне — но позвольте мне в то же время объяснить, как я понимаю]
Принося вам сердечную благодарность за ваше письмо, я прошу у вас разрешения [коснуться сущности] изложить [мою точку зрения по вопросу о пленных] мотивы, которые побуждают меня отклонить поездку в Портсмут.
Если случайно вам приходилось читать какие-либо из моих изданий [вам известны мои взгляды], вы знаете, что я всегда, как раньше, так и теперь, считал полную независимость Польши догмой [без которой он]. Тот русский, кто это отрицает, — не революционер. Вот почему я нахожу естественным и спра¬ведливым, чтобы поляки, всегда открыто боровшиеся с [русским правительством] петербургским деспотизмом, боролись с ним совместно с турками. В таком же положении находятся и финны. Что до русских, то о них я этого не думаю.
Поляк, который вступит в Польшу вместе со своими союзниками, будет встречен как боец за независимость своей родины, между тем как участие русского солдата, идущего из-за жалованья, лишено всякого политического характера.
Никто из нас, прилагающих горячие усилия к тому, чтобы подорвать, как вы прекрасно выразились, монгольский царизм, — никто из нас не может дать такого ответа, который не будет там совершенно пользоваться популярностью.
Смерть Николая была одной из тех счастливых исторических случайностей, одним из тех решительных вмешательств
294
провидения, которым нельзя не воспользоваться. Никогда не было у меня больших надежд. Но, будьте уверены, монгольский трон, установленный на финской грязи, свалится не иначе, как в яму, вырытую русскими и польскими руками. Ибо ино-странное вмешательство обостряет чувство национальной исключительности.
Поляк сражается за свою родину, сражаясь вместе с [турками] англичанами. Русский солдат будет сражаться за деньги, за жалованье. [Если бы у него были]
Нашей революционной деятельности место — дома.
Я был всю жизнь смертельным врагом царизма и останусь им, но я глубоко убежден, что не только Россия, но и весь славянский мир совершит свою революцию собственными силами—Тага da se», как говорят итальянцы. Итак, могу ли я посоветовать десятку людей идти воевать против своих сооте¬чественников?
А вот если через посредство этих отъезжающих людей можно было бы переправить рукописные и печатные материалы, я был бы чрезвычайно рад.
С другой стороны, союзники не собираются разрушать царизм, они хотят только сделать его пристойным.
227. Л. ПЬЯНЧАНИ
15 (3) августа 1855 г. Ричмонд.
15 août. Cholmondeley Lodge.
Richmond.
Cher Pianciani, M. Reichel que j’ai chargé d’aller chez Schaumbourg m’écrit enfin qu’il y a été —mais malheureusement la réponse n’est pas bonne et très étrange. Schaumbourg a dit que la maison Rothschild connaît de la manière la plus avan¬tageuse votre famille —mais refuse d’entrer dans l’affaire, même avec ma «référence». Je vous cite mot-à-mot; je pense que ce refus est basé sur des motifs politiques; votre nom se répète sur chaque № de L’Homme et probablement ils pensent (et moi aussi) que vous avez besoin de l’argent pour la propagande.
Moi je suis désolé —mais il n’y a rien à faire.
L’article est tout prêt, mais l’Etoile Polaire ne paraîtra que le 20. J’ai pensé que cela ne sera pas bon d’imprimer avant la traduction, je vous l’enverrai un de ces jours.
Hier nous avons passé la soirée avec Teleki. — Dimanche il vient avec Rimini à Richmond. J’enverrai à Ribeyrolles le 2 volume de Michelet.
J’ai vu Saffi (votre lettre ne le trouvera pas à Oxford) —oui, ce coup l’a terrassé! Trois jours avant la nouvelle de la mort de sa mère —il avait reçu une lettre d’elle et elle était bien.
295
Michelet a perdu sa fille mariée a Dumesnil.
Domengé imprime son livre sur les boissons — j’en bois quelquefois.
Tout a vous
A. Herzen.
15 августа. Cholmondeley Lodge. Ричмонд.
Дорогой Пьяичани, г. Рейхель, которому я поручил пойти к Шомбургу, наконец написал мне, что он там был — но ответ, к сожалению, неблагоприятный и очень странный. Шомбург сказал, что дом Ротшильда знает ваше семейство с самой лест¬ной стороны, однако отказывается войти в дело, даже если будет моя «рекомендация». Я передаю вам слово в слово; полагаю, что отказ вызван причинами политическими, — ваше имя упоминается в каждом
