очень маленький столик для очень маленькой куклы, и в этом столе есть все, что надобно, чтоб шить. Папа — чудесное шелковое платье, Саша — чернильницу, потому что у меня ие было.
Ме11е Буг тебе напишет на Новый год. Я теперь учусь танцевать. Я тебя целую, Рейхель и Сагаа и напишу Маврушке.
Твоя Тата.
255. МОСКОВСКИМ ДРУЗЬЯМ 27 (15) декабря 1855 г. Лондон.
27 декабря 1855. Лондон.
Я не умею писать врасплох, случай бывает так редко — что я тотчас теряюсь. Много, очень много оборвалось нитей, связывавших меня с Русью, — вместе с жизнью нашего друга; но тем не менее я неизменно тот же к вам и к родине. Середь врагов — диких, грубых, гадких, подлых, — осыпаемый ругательствами газетчиков, ржаньем толпы и пуще всего немцами, которые теперь геройски проливают чернилы, — я не поступился ни одной йотой. Поймите же наконец мой язык. — Да сверх того раз навсегда знайте, что все, что я пишу, — подписано (кроме одной статьи) — и потому я нисколько не отвечаю за вещи русские без моей подписи — это значит, что я их не писал.
Жизнь здесь скучна — вроде того положения, которое имеют черви в сыре, — искры, тени здорового, могучего, обещающего — нет. Гюго прекрасно характеризовал как-то, говоря об Англии: c’est un grand peuple — bête.
Консерваторы и радикалы — всё дрянь, да дрянь посредственная еще. Эмиграция не лучше — от них тоже ничего не ждите — мертвые, погребающие сами себя. Последняя надежда на французских пролетариев и хлебопашцев — из их союза под знаменем коммунизма не выйдет никакого построения — но они покончат старые формы, в которых нельзя дышать. Формы эти одни и те же у вас и у нас — только у вас они, как камаринской мужик, цинически голы, пахнут кулаком и сивухой — а у нас здесь гуманно-противны (вы знаете превосходное выражение humainesse)—отравляют, как стрихнин, без знаку, душат с бархатцем — Да еще одно, что, впрочем, мне нравится. Здесь нам, как гладиаторам в Риме, позволяют перед смертью публично побороться — «ну оно и лестно», как говорил Языков.
В последний раз спрашиваю я: пришлют мне книги, о которых я просил через Париж, или нет? Пришлют каких-нибудь
рукописей или нет? Пожалуйста, напишите, и сердечно обнимаю вас всех.
Я думал в случае моей смерти прислать Сашу Грановскому — и хотел ему писать об этом. Теперь и это лопнуло. Я его толкаю в естественные науки. О детях скажет путешественник.
Нет ли чего нового в литературе?
Здешние книгопродавцы (например, Trubner, 12 Paternoster row, City, London) говорят, что если б из России через книгопродавцев больше требовали, то вовсе не трудно было бы пересылать книги русские из Германии.
256. М. К. РЕЙХЕЛЬ
31 декабря 1855—1 января 1856 (19—20 декабря 1855) г. Лондон.
31 декабря. Poterboro Villas.
Finchlcy. New Road.
Вот и опять Новый год. Дети готовят праздник, разумеется, что и Мейзенбуг столько же занята, как они. Je subisccxix[219] — а, впрочем, тени веселого, праздничного нет в груди. В будущем году десять лет после 6 мая. Не сто ли?
Читаю присланный вами «Малинов», вот он, тот «юный смех», о котором я писал в посвящении к вам; я лучше пишу теперь, но это не то. Есть раны (как у Паскевича в желудке какой-то нарыв perforans) — которых залечить невозможно и которые исподволь подтачивают нравственный организм. Ну да ведь об этом уж мы с вами толковали довольно.
Бодиско проезжал здесь, да так скоро, я едва написал небольшое письмо, он едет домой. А ведь мы больше и больше отвыкаем от русских; то, что я вам писал о статьях о Грановском — то я испытал с Бодиско: действительно, в русских есть что-то сырое, отрыжка дикого состояния, а учтивее — что-то детское — но дети иногда скучны. Складу нет.
Само собою разумеется, что я не сравниваю их с англичанами, — ангЛичане просто низшая порода людей, они положительно глупы и удивительно дурно воспитаны. Нам было бы труднее теперь привыкнуть к московским нравам, нежели девять лет тому назад было привыкать к здешним, т. е. к обще¬европейским.
В Михаиле Семеновиче меня это поразило. Потом в обоих Энгельсонах.
Вы любите немцев, это правда — они добрее, — но ужасно скучны и неисправимы… всё к сердцу и от сердца… «Задушевно» и несколько с амуром до пятидесяти лет в обоих полюсах?. Хотел только поздравить с Новым годом, а написал черт знает что. Географию не рельефную, а т taglioccxx[220].
Прощайте.
Рейхеля поздравляю.
1 января 1856.
Нет худа без добра, забыл послать вчера письмо — а вышло ладно. Вот вам для Нового года новость. Вчера пришло ко мне письмо анонимное из Петербурга — которое меня, да и не одного меня, тронуло до слез. Юноши благодарят меня за типографию и за «Полярную звезду». Письмо так мило горячо, что я велю Саше переписать и пришлю для Нового года.
Прощайте.
326
1856
257. M. К. РЕЙХЕЛЬ
11 (2) января 1856 г. Лондон.
14 января. Peterboro Villas.
Finchley. New Road.
Ну и вас с новым годом, с новым счастьем; мы-таки и московских помянули. — Приказ ваш вот как исполнил: в два часа пришло ваше письмо, в три часа с четвертью пять фунтов вручил Фомше. Она, наконец, у места в Вуличе. Оленька ее не узнала.
Мантилью пришлите при случае.
Насчет Даримона я не отвечал потому, что с ними со всеми переписываться скучно. Я пишу о переводе сделанном, а он отвечает, что рекомендует переводчика. Скажите Тесье при случае или напишите, что пусть бы Даримон сговорился с Делаво, — я, пожалуй, поправлю, а второй том пришлю готовый, когда первый будет напечатан. Впрочем, Сазонов все еще тоже желает печатать, да, вероятно, также ничего не сделает; я напишу и к нему. По правде, все это мне уж надоело.
С телескопом дело застряло за отправкой. Я не хочу иначе послать, как на ответственность конторы. А контора отвечает тслько за доставку — если не будет помехи от force majeure. Что касается до самого инструмента, он очень хорош и стоит 15 гиней, т. е. около 400 франков, да пересылка будет стоить фунта два. Доманже болен, и оттого дело не идет по-моему.
Об книгах ради бога достаньте ответ, — мне предлагают с двух сторон, для меня это очень важно.
Откуда у вас весть об освобождении крестьян — в газетах нет ничего. Письмо Саша перепишет, оно меня тронуло до слез. Это действительная награда. Зато
постараемся о 2 № «Полярной звезды», при котором будет портрет Белинского. Не можете ли дать весточку Коршу, что, мол, неизвестный литератор готов посылать в их ревю корреспонденцию (разумеется, во всех
327
условиях ценсуры). — Ревю свое они очень могут посылать в Лондон на имя Trübner and Crie, Paternoster row, City, 12, London — а я уж получу от него. Это совершенно безопасно.
Тата и Ольга начали обучаться танцам и пенью в классе. Саша с 9 до 5 в химической лаборатории — и занимается хорошо.
Кланяюсь Рейхелю filioqueccxxi[221] и вам.
А. Г ерцен.
Etc., etc., etc., etc.
258. Л. ПЬЯНЧАНИ
18 (6) января 1856 г. Лондон.
18 janvier. 6 heures, 2’15».
Cher Pianciani,
Tandis que tous les journaux cautérisent la chaude… «Peace», vous m’accablez de malheurs, de remords, — moi je sors, vous venez, mais enfin — Corpo di Bacco di Verulam! est-ce que je n’ai pas de feu, de livres, de piano pour vous reposer un instant, un quart d’heure. Enfin Francesco (non de Kimini, mais de Lucca) me dit: «Ils sont postés il y a dix minutes».
Je vous conjure, je vous prie, je sollicite de réparer cette faute — écrivez-moi 24 heures d’avance et je vous attendrai, autrement pas de peace, pas d’ultimatum, pas d’Esterhazy, Seebach et Schlipenbach.
J’ai cherché, cherché dans mes paperasses quelque chose pour l’Almanach, mais il n’y a rien de détachable.
Tout à vous
A. Herzen.
Дорогой Пьянчани,
в то время как газеты раздувают новоиспеченный… «Реасе»ссххи[222] вы обрушиваете на меня страдания и угрызения совести: не успею я уйти — вы приходите. Но в конце концов — Согро Ш Вассо & Уеги1ат! Разве нет в моем доме огня, книг, фортепиано, чтобы вы могли отдохнуть немного, хотя бы четверть часа? И вот Франческо (не «да Римини», а «да Лукка») объявляет мне: «Они изволили здесь быть десять минут назад».
Заклинаю вас, прошу, убеждаю исправить эту ошибку; напишите мне заранее, за 24 часа, и я буду вас ждать, иначе
328
никакого «peace», никаких ультиматумов, ни Эстергази, ни Зебаха, ни Шлипенбаха.
Я рылся, рылся в своих бумагах, чтобы извлечь что-нибудь для Альманаха, но нет ничего цельного.
Весь ваш
А. Г ерцен.
259. Л. ПЬЯНЧАНИ
18—22 (6—10) января 1856 г. Лондон.
Cher Pianciani,
Je suis au désespoir, vous avez été deux fois sans me trouver, aujourd’hui dès 7 heures et demain à 9 je serai à la maison.
Tout à vous
A. Herzen.
Дорогой Пьянчани, я в отчаяньи: вы заходили два раза и не застали меня; я буду дома сегодня в 7 часов и завтра в 9.
Весь ваш
А. Герцен.
22 janvier. Peterboro’ Villas. Finchley. New Road.
200. Л. ПЬЯНЧАНИ
Je vous attends, ainsi que M. Ribeyrolles, jeudi à 6 heures, d’autant plus que je suis solo solissimo — ce jour, les enfants sont invités à je ne sais quelle soirée matinale.
Je me sens un peu coupable envers vous et M. Ribeyrolles, mais je vous assure, ce n’est pas manque de bonne volonté — j’ai cherché, cherché quelque chose pour l’Almanach et je n’ai rien trouvé. En général tout le dernier temps le travail va mal chez moi; je commence à vieillir (comme me disait le général Thierd âgé de 83 ans).
Tout à vous
A. Herzen
329
22 января. Poterboro’ Villas.
Finchley. New Road.
Дорогой Пьянчани,
я жду вас, так же как и г. Рибейроля, в четверг, к 6 часам, тем более что буду solo solissimoccxxiii[223] в этот день — мои дети приглашены на какой-то утренний вечер.
Я чувствую себя немного виноватым перед вами и г. Рибейролем, но уверяю вас, дело не в отсутствии желания — я искал, искал что-нибудь для Альманаха, но ничего не нашел. Вообще за последнее время работа идет у меня туго; я начинаю стареть (как говорил мне генерал Тьерд 83 лет от роду).
Весь ваш А. Г ерцен.
261. М. К. и А. РЕЙХЕЛЯМ
31 (19) января 1856 г. Лондон.
31 января. Peterboro’ Villas.
Finchley. New Road.
Как же, нужно очень умирать именно теперь, делать из себя червоугодное заведение… прикушайте, мол, на коньячке да на бургонском приправлено — а мозги sautés au socialismeccxxiv[224]. На что же это — мы мир хотим посмотреть,
