вашу записку, спешим уведомить, что мы с Огар<евым> завтра (в пятницу) будем в 7 часов лично благодарить за приглашение и за имена хороших сборщиков.
Усердно кланяюсь вам.
А. Герцен.
При сем отпр<авляю> «Колокол».
Если слишком поздно франкир<овать>, то велю бросить так — вы извините.
58
55. H. A. ГЕРЦЕН и M. К. РЕЙХЕЛЬ
1 июня (20 мая) 1860 г. Лондон.
1 июня. 10, Alpha Road.
S. John’s Wood.
Милая Тата, очень благодарю тебя за письмо из Брюсселя. Мы его получили сегодня утром в девять часов. Приехали мы в Лондон из Довра в четвертом часу и нашли телеграмм от С<атина>. Вы, может, уж в Дрездене — молодцы. А какова Лиза-то. Напиши мне — выросла ли Марья Каспаровна и Рейхель?
Странно у нас в доме без вас… Ну да лишь бы вам было весело и хорошо и набрали бы новых сил прожить эту зиму — в скучной Англии. А там увидим, что и как.
Марья Каспаровна — вы должны быть так заняты, что радуетесь тому, что я вам пишу о том, что ничего не пишу.
Будет больше — потом.
Письмо от Ага отдай.
56. М. К. РЕЙХЕЛЬ
3— 4 июня (22—23 мая) 1860 г. Лондон.
3 июня. 10, Alpha Road.
Hy-c, как-с? Жду вашего описания приезда и прочего. Какое впечатление сделала Тата на вас? Подробно, откровенно.
Теперь обращаюсь к вам за советом, не требую его скоро, но требую хранить в секрете (молчаливость вашу я даже воспел в моих записках). В августе мес<яце> Тата возвратится, месяца два прогуляет в Isle of Wight — потом домой. Тут начинается ряд загвоздок. В Лондоне оставаться невозможно. Общество, окружающее нас здесь — и растущее, никуда не годно для воспитания девушки в 15 лет. Я после долгого обдумывания решился ехать в один из приморских городов — всего скорее в Брайтон. (Два часа от Лондона.) Нат<алья> Ал<ексеевна> воротится не скоро, да и после рождения Лизы ей трудно заниматься и она устала. Мейзенбуг имеет хорошее, прочное место — Ольга пока у нее поживет. Да, entre nous soit dit37[37], при всем благородстве своем и хорошем направлении — она не много сделает для большой девушки. Что же мне делать?
59
Я желал бы русскую образованную, и очень, даму — посоветуйтесь, повыспросите, нет ли rechts38[38], нет ли links39[39]. Нет ли девушки ехаВее40[40], вдовы — которой все надоело и скучно, женщины — неутешно плачущей, что ее муж жив, и пр. и пр. Словом, помогите советом. Мне важны не уроки, а общее ведение, выправка внутри и снаружи.
Тате оторвите следующий листок.
Сегодня вечером идем чай пить к кн<язю> Юр<ию> Голицыну, он, я полагаю, здесь запутается и пойдет ко дну.
4 июня.
Ваше письмо с вопросами, расспросами — а мы С<атину> телеграфировали 1 июня. Теперь все это поздно — и вы, вероятно, давно вместе. Тату поколотите за то, что она забыла «Червонного короля».
57. Н. А. ГЕРЦЕН
3 —4 июня (22 —23 мая) 1860 г. Лондон.
3 июня 1860.
37[37] между нами говоря (франц.). — Ред.
38[38] справа (нем.);
39[39] слева (нем.);
Представь себе, милая Тата, что с тех пор как мы проводили вас на пароход, дождь не переставал, третьего дня и вчера — лил как из ведра, так что везде течет сквозь крышу. При этом буря и холодно. У вас, вероятно, не так скверно.
Вчера явился к нам один из известных петербургских актеров — и просил дозволение завтра прочитать у нас «Грозу» Островского. Жаль, что тебя не будет.
4 июня.
Получили второе твое письмо, долгонько вы едете — ну да лишь бы хорошо приехали. Вчера я был у Швабей — Ольга тоже очень часто поминает о Лизе и видит ее во сне. Жду теперь подробное описание приезда. Я с самой поездки в Довр простудился — насморк и кашель.
Обнимаю тебя. Огарев много кланяется.
Пиши Ольге.
58. А. А. ГЕРЦЕНУ
7 июня (26 мая) 1860 г. Лондон.
7 июня 1860. Alpha Road, 10.
Любезный Саша, много и много придется мне толковать, прежде чем ты вполне оценишь мои советы и мое желание. Слушай с начала. Я очень ясно и очень хорошо понял, что личная
60
жизнь моя окончилась — бурями и ударами 1852 года. Ты помнишь, я тебе читал в моих записках, как много просила меня Мамаша — спасти вас, брошенных политическими обстоятельствами в совершенно чужой мир. Я дал обет — и сдержал его. Для меня остались в мире две задачи: моя русская деятельность и ваше развитие. Одна — удалась вполне, и работа, жертвы — все вознаградилось успехом. От вашего развития я жду много; но тут я не умел сделать то, что хотел. Из тебя вышел иностранец — вероятно, моя вина, что я не умел развить в тебе даже пониманье русского вопроса, но проходя мимо этого — я думал, что ты устроишь свою жизнь пошире обыкновенного average41[41]. Случилось не так. Испуганный нелепостью женитьбы в 21 год — ужасаясь последствий для обоих, я хватаюсь за последнее средство — и говорю: «Испытай себя, остановись — пожертвуй уму, опытности, пожертвуй отцу — четыре года. В 25 лет — поступи как хочешь». Меньше нельзя было требовать — в ответ на это протестации с твоей стороны, что я ошибся, что ты и не думал прежде связать себя на всю жизнь. Я поверил — и только смотрел с глубоким сожалением на чисто немецкий оборот дела — формальностей, вмешательства старших — словом, все проза немецких нравов.
Оказалось, что я и тут ошибся — в последнем письме ты просто намекаешь на то, что 25 или 24 года все равно, а, продолжая, можно дойти, что 24 и 23 — 6 месяц<ев> еще ближе и пр. Стало, душевной силы, стало, преданности и веры ко мне — настолько нет. Стало, и эстетического чувства — по которому женатые студенты или мальчики смешны — тоже нет.
И ты имеешь необдуманность спрашивать, почему я не радуюсь всему этому — потому что все это не нравится. Я употреблю все усилия (кроме материальных средств), чтоб тебя остановить — но вижу, что ты пойдешь своей дорогой — лишь бы она привела к чему-нибудь!
Но это не все. У меня остается большая надежда на Тату, — последние мечты, которыми я липну к семье, к воспоминаниям. Думал ли ты, приглашая ее на некоторое время, что ты можешь мне разбить и это упование? Я бьюсь, как рыба об лед, чтоб ввести элементы серьезного образования, чтоб не развивать в ней преждевременной страстности. Твой пример гибелен для нее. И ты, нисколько не думавши ни обо мне, ни об ней, хочешь, боясь обидеть susceptiЫHtë42[42] старушки и желая познакомить Тату, — хочешь, чтоб она была свидетельницей девочки тех же лет, помолвленной и собирающейся идти замуж. Мне становится до такой степени страшно, что я себя спрашиваю в иную
61
минуту: да исполнил ли я обет, данный у постели умирающей? Умри я — через месяц и этот венок весь распустится в бедную огородную жизнь. Я видел у Наташи уже поползновения, не нравившиеся мне, а ты de gaîté de cœur43[43] хочешь ей дать coup de grâce44[44]. Ты не думал об этом, — зачем не думал?
А потому насчет ее — остается все по-прежнему. Когда начнутся вакации, если она до тех пор не приедет с Сатиным в Швейцарию, — ты за ней поедешь, можешь провести от 10 дней до двух недель в Берне и ехать сюда к 15 августа.
Письмо это я тебя искренно прошу прочесть десять раз прежде ответа — да и вообще положи его особо. Если ты не понимаешь его, мне будет больно — оно покажет нашу даль. Ответ я посылаю — а лучше, если б этого письма не было, — отвечать трудно.
Когда Ур<ихи> едут в Тринидад?
Портр<ет> в след<ующем> письме пришлю.
59. H. М. САТИНУ
42[42] чувствительность (франц.). — Ред. 43[43] без причины (франц.);
Благодарю тебя за предложение, caro Сатин, но об этом следует подумать. Отправляя Тату к М<арье> Кас<паровне> месяца на полтора или до 1 авгу<ста>, я думал, что она там займется музыкой и живописью; жизнь путешественника в эти лета развивает привычку к праздности, а мне хочется ее больше и больше втолкнуть в артистические занятия. Саша просит меня, чтоб Тата провела у Фогтов в Берне дней десять в начале вакаций, т. е. послед<ние> числа июля и пер<вые> августа. В Лондоне теперь у нас Т<ате> нечего делать — к осени я приготовлю что нужно.
7 июня (26 мая) 1860 г. Лондон.
Когда ты собираешься? Это похоже на сказку; если б Сазонов не покрылся всякого рода жиром, то можно бы представить сцену из 1831 года — особенно, когда Тат<ьяна> Петр<овна> подъедет. Сходить ликеру выпить к Перу и колбасы поесть к Матерну, обедать у Яра… 30 лет!
Ну что наши или экс-наши в Москве? Астракова смертельно жаль. Напиши что-нибудь о Кетчере.
Прощай. Кланяйся своим и рекомендуй меня детям.
Рукой Н. П. Огарева:
И сладко, и страшно, и хочется руку подать, — но одно — не станем делать глупостей, времена хотя помягче, но не так праздны, чтоб человек имел право компрометироваться и отрезывать себе деятельность. Я
62
думаю, пребывание Таты у вас была-бы вещь необходимо вас компрометирующая, а для нее праздношатание, которое не пойдет дальше того, что сердце пусто, празден ум, что с туризмом в 15 лет наверно свяжется. — Как же тебе Лиза понравилась? Да, ради бога, привейте же ей в Дрездене оспу. Разве можно ручаться, что в путешествии вы где-нибудь не натолкнетесь на эпидемию? Можно же из-за этого лишние 2 недели прожить даже и в Дрездене; а медики там обычно хорошие и, следст<венно>, оспопрививание устроено порядком. Жив ли Гедениус? Настой на этом, друг мой. — Напиши, когда же и как и что вы решаете. Крепко обнимаю тебя. Голова болит, тяжесть ужасная. Целую ваши ручки, Елена, за приписку, и детей целую.
60. М. К. РЕЙХЕЛЬ
7—8 июня (26—27 мая) 1860 г. Лондон.
Вам самим.
7 июня. 10, Alpha Road.
Жду от вас больше подробного письма. Пока напомню вам — о немедленном начале уроков рисования, и притом у хорошего мастера. Рейхеля тоже прошу — снискать клавикордой.
Я очень желал бы вашего мнения (откровенного) о Тате. Мне смертельно хотелось бы ее развить в русскую девушку, и притом с серьезно артистическим направлением (Огар<ев> писал вам с нею об этом). Я Сашей вообще доволен — но он швейцарец, и этого не поправишь. Хотелось бы иначе повести Тату и Ольгу — но сил не хватает, да и способностей нет.
Вот в этом-то вы и должны мне помочь
