ты думаешь, что ты уже все знаешь, или ты думаешь, что ты молод и столько времени впереди, что еще на все хватит. Нет — не хватит, Саша, я это слишком горько по себе чувствую.
А между тем тут такая бездна незатронутых вопросов, без разрешения которых жить спокойно нельзя. Примера для — возьму море.
а) По внутренней задаче жизненного процесса:
Какое влияние химические составные части моря имеют на образование морских животных?
Какое влияние имеют магнитно-электрические явления прилива и отлива на образование морских животных?
Тут необходимо идет ряд сравнительных наблюдений речной, озерной и морской эмбриологии, наблюдений химических, наблюдений физических, микроскопических; перечитывание электро- физиологических изысканий и т. д., и т. д.
Довольно этих двух вопросов, чтоб не дать отдыха человеку, который себя специально посвящает науке.
А возьми
b) вопросы по географической задаче животного царства, соединяя их с предыдущими:
Различие химического состава северных и южных морей и различие, вследствие того, морских животных?
Различия климатические морей, различия электромагнитные среди земных морей, не имеющих прилива и отлива, и влияние этих различий на образование животных?
Да не оберешься вопросов, Саша, а ты уже год сидишь и не задаешь себе ни единого! Неужто ты думаешь, что, работая пять часов в сутки, без пособий, без инструментов, ты уйдешь далеко? Это не труд, не искание ответа на запрос — а препровождение времени в приятных занятиях.
Теперь о России. Ты говоришь, чтоб тебе сказать, что читать. Это вопрос мудреный, когда человек ставит себе задачу неопределенную. Узнать народ наглядно — ты, может, и бывши в России, в два года не приучишь себя к способности наблюдать. Потом, с какой целью наблюдать: с артистической — как Горбунов? или с гражданской, т. е. со стороны общей задачи общественной реформы? Для последнего надо еще себя приготовить по всем вопросам государственной жизни. Надо вдуматься в разные условия народной жизни и учреждений, надо заглянуть, что сделала история de facto с народами и что выработала теоретическая наука из этих фактов (политич<еская> экономия, юриспруденция и пр. и пр.). Ты прочел Бокля. Это хорошо. На первый раз ограничись и напиши для меня, напиши мне письмо о том, что ты извлек из Бокля, на какие вопросы он тебя натолкнул, к каким заключениям привел. Дай мне заглянуть в твой мозг, дай мне узнать, какое сомнение тебя тревожит, какая надежда тебя мучит, какая истина тебя влечет на работу, на дело. Открой мне свой внутренний умственный мир — и давай говорить дальше. Я думаю, что этот отчет о Бокле будет небесполезен, что, принимаясь писать, ты примешься думать и расшатаешь себя до инициативы. Попробуй, попробуй. В твои года легко работать от 8 до 10 час<ов> в сутки и найти время для преследования обеих задач — физико¬зоологической и историко-экономической. Спеши, пока тебя, как меня, не прихлопнет немогута, где после 7 часов работы начинаются в мозгу судороги.
233
Когда ты серьезно взволнуешь себя запросом, друг мой, тогда исчезнет с твоего лица это самодовольство, которое тебя ведет к какому-то грубому обращению и к дисграциозной наглости. Если ты, взволнованный запросом, заглянешь в самого себя, ты не обрадуешься, что личные ошибки прошли как с гуся вода и что ты становился то на краю бездны нелепости в жизни, то на краю дурного поступка — и даже не нашел в себе покаяния, а скорее обвинение других. Не бойся содрогнуться перед собственной жизнью; это чувство очищает. Я не требую, чтоб ты его высказывал, я требую, чтоб ты его прочувствовал. Если ты, взволнованный запросом, заглянешь в то, что ты сделал в науке, в понимании — ты содрогнешься перед тем, как все это мало и ничтожно и как ты до сих пор мало требовал от науки. И тогда ты поймешь, как много запроса, как много труда в знании и как много подвига даже в обыденной жизни — и ринешься безбоязненно на ежеминутный запрос, ежеминутный труд и ежеминутный подвиг.
Вот чего я хочу от тебя — моего Саши, его и ее сына.
Дай же мне обнять тебя. Гляжу на море, которое нелепо и свирепо бесится, и невольно приходят на память тени твоего брата и моей сестры.
Addio! До свиданья.
Еще одно — если б ты выработал себе зоологию во всю ширь запросов, чтоб быть преподавателем в России — я думаю, задача была бы и не мелка и небесполезна?
Прочти это письмо с тем религиозным чувством — с которым я его прочел, — прочти десять раз, пока всякое слово его будет ясно, а если что неясно — пиши или, проще, — спроси. Вспомни последние разговоры наши — это то же мнение, но шире высказанное и с грустной любовью — благодари судьбу, что такие близкие голоса раздаются тебе как Warnung189[189].
Жду действия на тебя этого письма.
Прощай.
264. А. А., Н. А. ГЕРЦЕНАМ и М. МЕЙЗЕНБУГ
13 (1) июня 1862 г. Вентнор.
Vent du Nord — continue.
13 июня, пятница.
Огар<ев> сейчас поехал, может, он будет ночевать на дороге. Ты спрашиваешь, почему он не остался; как будто ты не знаешь, что Огар<ева> ни уговорить в этих вещах, ни остановить нельзя. К тому же у него сделался на щеке чирей.
Вы можете писать сюда один раз (т. е. завтра утром), в понедельник почта привезет утром, а если успеет — в воскресенье. В 11 часов мы едем (в понедельник) в Cowes. Если очень нужно, можешь писать туда — poste rest
Кавелина письмо я тебе дам. И жаль его очень, и надобно идти своей дорогой.
189[189] предупреждение (нем.); 190[190] до востребования (франц.); 191[191] верстку (франц.). — Ред.
За Мте О’Коннель изъявляю мою высочайшую благодарность. — Да для кого же она хочет сделать мой портрет? Не стану же я ей платить за такую ненужную полезность?
Как же ты не прислал второе письмо шпиона?
Прощай.
Тата, мы едем в Коровы — вероятно, там будет отличное молоко. Я очень рад, что г-жа Одеколонь тебе понравилась, я сам иногда от головной боли примачиваю. Если б она тебе стала давать уроки, вместо мыши в лесу, может, было бы лучше. Долго ли она пробудет?
192[192]
So brummte der alte Brugham,
So männerlich wurden die Frauen, Frauenhofer aus München Zum Andenken an seinen Familiennamen, Ehren — sage — femme — ernannt,
Das ist überall bekannt193[193].
Latest intell
192[192] Посвящается Мальвиде Мейзенбуг человеком, который раскаивается, что он мужчина (нем.);
193[193] Так ворчал старый Брум, так женщины стали мужеподобны, а Фрауэнгофер из Мюнхена был, в честь своего имени, произведен в почетные повивальные бабки, это всем известно (нем.);
194[194] Самые последние сведения. Европа отныне называется Weiberia (англ., нем., франц.);
Pas de Calais — L’appas de la Caille.
Отдай Огареву письмо Dieu donné195[195] — и карточку. За деньгами следует послать Тхоржевского ex
«Смесь» Чернец<кому> послал, но мало очень. Что привез Маслов?
265. А. А. ГЕРЦЕНУ
14 (2) июня 1862 г. Вентнор.
Саше.
14 июня. Ventnor.
Я твоим письмом, как оно ни грустно, очень доволен. Ты, наконец, дошел до недовольства собой. — Это первый шаг для выхода из праздной неопределенности, у тебя начинается страх перед будущим и почти раскаяние в прошедшем. Если ты серьезно вызовешь силу воли, если ты имеешь то, что называется характер — persévérance196[196], ты начнешь совершеннолетнюю жизнь. — Ученым или артистом, политическим человеком или чем хочешь, но человеком, твердо идущим, на твердых нравственных основах — гласным, а не согласным.
235
Теперь, только теперь, может быть, ты поймешь, что такое за благо, что ты можешь иметь такого друга по преданию, как Огарев, — вот тебе рядом со мной — маяк. Что его оскорбляет, против чего он, гуманнейший человек, восстает, того бойся, вспомни, что оскорбило его два года тому назад. — Твоя любовь, твое сватовство — нелепое по летам? — Нет. Дерзость твоих писем. Что оскорбило его — полгода тому назад? — То, что ты разлюбил, то, что не женился? — Нет. Твое желание оправдаться, недостаток покаянья и смирения.
Большие пороки иногда останавливают порицание и требуют объяснения. Мелкие, эгоистические недостатки — просто сердят и, что всего хуже, запирают душу, любящую и желающую исправить. Тут хочется бранить, давать отпор, наказывать. Между тем без какого- нибудь идеала, религии, «зазнобы», которая бы давала постоянное направление всему твоему бытию и, следственно, сглаживала бы мелкую раздражительность… она-то и выставлялась — с строптивостью о вздоре, докторальностью в пустяках, невоздержностью в ответах. Все вместе
195[195] богом данное (франц.);
делало твое поведение неэстетическим. Or donc197[197], раз навсегда пойми, что все то, что неэстетично, непременно граничит с дурными сторонами нашего существования.
Что общего в твоем существовании и положении Бельтова? — Бельтов оттого бросался из угла в угол, что его социальная деятельность, к которой он стремился, находила внешнее препятствие. Это пчела, которой не позволяют ни делать ячейки, ни отлагать мед — c’est du miel rentré198[198]… Тебя, напротив, все тянет на все деятельности, ни одной таможни, ни одной заставы.
Благослови ту минуту, в которую на тебя нашло раздумье. Моя рука, мое сердце тут — я готов и писать и говорить, потому что этот язык — мой язык.
Я приеду во вторник вечером или в середу. Мне Писем<ского> вообще не очень хочется видеть — он писал дурные вещи, в самом гадком смысле и направлении. Статья Каткова забавна — может, напишу несколько слов в ответ, но чему же дивиться, что обиженный au vif199[199] — лягается.
Завтра воскресенье — в понедел<ьник> мы едем в Коус, в 11 часов.
Прочти это письмо с Огаревым на досуге и поговори. У меня не особенно светло на душе, но надежды не теряю — и вперед, вперед — да будет это и твой девиз.
Прощай. В деньгах, оставленных мною и взятых у Трюб<нера>, ты мне подай счет, — не на хозяйство же у вас вышло 15 фунт. в 10 дней.
236
Через два часа.
Помни еще одно — что тебе 22 года, — время уходит, но не ушло. Тебя, вероятно, обойдет та бурная эпоха страстей и потери времени и сил, которая встречала в России почти всех. Твое развитие позднее — беды в этом нет. Повторяю, я рад, что ты попал на этот порядок идей. Что дальше, как дальше — этот вопрос нельзя разрешить одним рецептом — он зависит от того, как ты переработаешь свое раздумье и наши слова.
266. Н. П. ОГАРЕВУ
14 (2) июня 1862 г. Вентнор.
197[197] Итак (франц.);
198[198] это не нашедший применения мед (франц.); 199[199] задетый за живое (франц.). — Ред.
Письмо твое из Cowes получил.
