него никогда не протестовал. 10-летняя давность по закону прошла, а по правде тут давность ничего не значит. Если можно — стяните, это мне бы очень кстати пришло.
Ну, прощайте — на скверном месте письма зовут завтракать. Не хотел бы я останавливаться на денежных отношениях — но голод и время заставляют кончать. Жму вам руку.
Ваш Огарев.
Есть ли у вас последний выпуск «Полярной звезды»? Если нет, то я пришлю.
Благодарю вас за ваше письмо, странное дело, что я его получил именно в то время — как писал для «Колокола» на него ответ, — исправнее нельзя и быть, как писать длинный ответ за день до получения. Вы увидите в нем (стат<ья> под заглав<ием> «Молодая Россия и старая Россия» — в след<ующем> листе) наше глубокое мнение и откровенное — и о юношеской запальчивости и о эпидемическом страхе.
Мне Клячко говорил о подобном переводе Пиотровского и друг<их> — о том же переводе вы пишете или нет? Трюбнер не хочет издавать — издавать на свой счет мы не можем. Но сделаем все возможное для облегчения или сбыта. — Бакунин далеко не так Гракх Бабёф, как вы думаете, — да если б и так было, на меня ни он, ни кто другой не может иметь влияния — в направлении. Ведь мне 50 лет.
Потрудитесь справиться на почте о «Колок<оле>» от 1 июля — там статья «Концы и начала» по поводу «Отцы и дети» и Тург<енева>.
278. В. В. СТАСОВУ
10 июля (28 июня) 1862 г. Лондон.
Я был у вас, чтоб сказать, что я еще здесь и еду, вероятно, в воскрес<енье> утром — на неделю.
246
279. H. M. САТИНУ
11 июля (29 июня) 1862 г. Лондон.
Любезный Сатин, отъезд твоего племянника дает мне случай пожать твою руку — и не сердись — и спросить тебя: ты сломал или нет жезл над нами, грешными, за нечестивые слова наши? Если нет — как я думаю — беги Москвы, тебе там тяжело будет. — Помнишь ли ты, как года три тому назад мы с тобой шли по Regentstr
Мы идем нашей дорогой — с О<гаревым>, не сбиваясь с нее, идем так же, как шли в 33 году,
43.. . 53 и как пойдем в 63; люди становятся меньше нужны — с Грановским умерла Москва, а может, это счастье для Грановского, что он умер.
Вот это-то было у меня на душе — тебе сказать.
Вер<оятно>, тебе О<гарев> или N
Я делал для Б<акунина> подписку — отовсюду прислали, кроме Москвы, иной раз не мешало бы напомнить Мел<ьгунову>, что он упорно мне ничего не платит.
Что твои дети? — Им пошли недавно книжки и мелочи от N
Прощай.
Рукой Н. П. Огарева:
211[211] ни к селу, ни к городу (франц.);
Ну, едва ли придется сказать что-либо путное; по обычной привычке берешься за перо в ту минуту, как посылать письмо. Стану валять через пень-колоду что в голову придет; все это время был завален работой, это только отчасти и извиняет меня, что раньше не написал. Натали с детьми на острове Уайт; Саша с Татой там же. Я поеду послезавтра. Дети необычайно милы. Лиза остается моим фаворитом, но Лёля до такой степени имеет гармонично умную физиономию, как большой человек. Мальчик растет, но развивается туже, должно быть, лет до семи будет
147
глупей других. Все здоровы. Здесь только не совсем здоровы — у Оли с вчерашнего дня ветряная оспа, от этого мы и не все вместе можем ехать на остров. В городе душно, теперь толпа еще больше и отвратительнее. Французы черт знает что такое — какая-то печать проклятия на лицах. Хочется домой. Но когда…
С письмом моего associé213[213] совершенно согласен. Такие теоретические размолвки — уже не размолвки, а разрыв, где внутренно глубоко уносишь чувство печали и презрения, а наружу можно выступить только с словом ненависти и проклятия. Тяжело должно быть тебе, друг! Тут уж дело нейдет о личностях, где оба могут быть правы или один только, но где примирение возможно; тут приходится отстаивать правду или идти в измену. Я слишком уверен в тебе, что ты не пойдешь в измену, как бы ни сильна была и сентиментальность сожалений и действительная привязанность к лицам. Я знаю, как у тебя и то и другое сильно, а потому мне вдвое больнее за тебя, потому что тебе вдвое тяжело.
Но оставим похороны. — Отчего ты так редко даешь о себе вести? Отчего никогда ничего не скажешь о родной местности? Напрасно стараюсь воссоздать в воображении далекие события, ваше положение, вашу деятельность — ничего не могу сообразить. Одно бы живое слово, т. е. хотя писанное, но живое, и я бы знал и вздохнул бы свободнее…
Целую детей и стариков, целую вас середних. Помните нас… Жаль, что Натали не успела написать при сем. Впрочем, она может скоро вознаградить другим случаем.
Ну — прощайте! Руки ваши…
280. Н. П. ОГАРЕВУ
17 (5) июля 1862 г. Лондон.
17 июля. Orsett House.
Мне ужасно досадно, что от вашей фермы переписка затруднена. Картинка была послана в субботу утром (вероятно, в Rosemunds). В понедельник утром письмо из России, из Гейделберга и «Nord», вечером поздно — пакет от Чернецк<ого>. Вчера письмо и «Nord» — и фунт табаку. Вероятно, есть контора Parcel Del
213[213] товарища (франц.);
Ольга почти совсем стала на ноги, т. е. сегодня первый раз выходила в сад — бледна, как воск.
Вчера был Достоевский — он наивный, не совсем ясный, но очень милый человек. Верит с энтузиасмом в русский народ.
Теперь сплетни. Мартьянов, избранный судьей по делу новой статьи Бакунина, сказал мне, что статья очень хороша, что ее напечатать следует — во-первых, чтоб защитить Бак<унина> от нареканий, во-вторых — что он, наконец, имеет право высказаться как он хочет, без постороннего влияния. Предв<арительно> Бакунин меня известил о сем триумфе, и, между прочим, запиской, написанной в очень странном тоне. Говоря о каком-то поляке из Парижа, он добавляет «высокомерие»,
248
с которым я принимаю, и «презрение» его рекомендац<ий>, лень и пр. Я действительно не подал ему повода на такой тон — и потому отвечал ему просто, что я думаю — тут ошибка, что мы вовсе не так близки и что я никому и не навязываюсь. Все это было вчера — и он не был.
Пришел последний «Современ<ник>» — ничего нет, и «От<ечественные> зап<иски>» — их не смотрел.
В газетах ничего. Только французс<кие> газеты говорят — Константинополь освободит Варшаву. — Ceci tuera cela…
Мак-Клеллан разбит. — Теперь известны все подробности. Может, придется мне съездить самому за Море-Киан.
Нефталь сегодня не был. Я посылал за рецептом, его дома не было. Как получу, пришлю.
281. Н. П. ОГАРЕВУ
17 (5) июля 1862 г. Лондон.
17 июля.
Разумеется, ты прав — но все, что ты написал, как оно ни грустно — а не ново. А разве я тебе не писал из Ventnor, что мы С<ашу> научными требованиями мучим. Насчет Т<аты> ты меньше прав — она не сложилась и имеет много элементов для того, чтоб было во что сложиться. Для этого нужна женщина — где она? Тут ни Natalie, ни Мейз<енбуг> ничего не сделают. Natalie — потому что она вся обращена на личное. Мейз<енбуг> поражает меня благородной смутностью и бестолковостью… она идет до того, что С<аша> и Т<ата> видят это.
Больно, досадно, но pas de remède215[215], — вынесет натура — хорошо… способствовать надобно.
Твое влияние сильно и кротко. Застенчивость, робость (в этом отношении) — попущение, laisser aller216[216]. Я действительно не думал, чтоб ты был в состоянии давать уроки — захотел и даешь. Какой-нибудь час или два серьезного разговора в неделю — очень важно. Инициативы ты не разовьешь — но известный диапазон благородства возможен… известная серьезность. Жизнь наша дурно устроена — она вся рассчитана для нас и устроена так, чтоб молодому поколенью доставалось — пищеварение, усталь, вечером не расположен etc. …
Да может иначе и нельзя — может, но тогда надобно аксептировать и все последствия. В частной жизни я печально смотрю вперед — никого нет виноватого, никого нет правого… Мы наиболее ответственные, дадим друг другу руку — на помощь всем. Вот и всё.
249
А тут, когда ты вообразишь разорение (Мас-С1е11ап разбит совершенно), то и не один холод пройдет по жилам. Ты не знаешь, что такое разорение — не для одного человека, который фанатизмом и энергией себя поддерживает, а для нескольких разнохарактерных элементов. — И прощай.
Думать нечего, чтоб я остановился на ферме —я остан<овлюсь> просто в СошеБ.
На обороте: Николаю Платоновичу.
282. Н. П. ОГАРЕВУ
19 (7) июля 1862 г. Лондон.
19 июля.
Пишу несколько строк. В понедельник еду. Скажи Лизе, что я ей везу такой гостинец, такой гостинец, сверх стола и стульев, что она так и ахнет.
Ну отгадайте…
— Ну Тата…
Ну Ага…
Кто отгадал?
215[215] нет лекарства (франц.); 216[216] небрежность (франц.). — Ред.
Посылаю «Теймс» — finis M. Clellan’a. Посылаю в «Теймсе» «Вече» с заметками Мартьянова — и письмо и ответ Кельсиева. Ссора кипит — Михалархангел потеет, Албертини — сконфужен…
В «С.-Петер<бургских> вед<омостях>» говорят обо мне и о Кельсиеве. У меня был вор, обокравший казначейство — как товарищ по службе. Я его принял, как Панин — Тома Пуса.
Ольга вчера весь день пролежала с сильнейшей головной болью.
283. Н. П. ОГАРЕВУ и А. А. ГЕРЦЕНУ
30 (18) июля 1862 г. Коус.
30 июля. Furzehurst.
Cowes.
Огарев! Прошу тебя тотчас после получения письма (хотя бы в рабочее время) поговорить с M. Meysenb
