утрусь — черт с ним). Она грозит, что уедет в пятницу и никогда не воротится в дом (я этого здесь не говорил), требует, чтоб я приехал в четверг, говорит,
250
что я ее компрометировал перед Галле. Ты ей скажи умно, что это глупо. — Я упрашивать не стану.
Что за бессмысленные письма вы прислали Ануфриева — для этого надобно плеть.
В другом письме, при котором 20 ливр., написано: «Передайте письмо (оно у ме<ня>) Кельсиеву — да посоветуйте ему быть меньше болтливым».
Прощай.
Голицына концерт в Париже возвещен в «С.-Пб. ведомостях».
Саша, я не пишу тебе особо. Учитесь у Мошелеса — учитесь у него три раза. Я действительно взбешен письмом Мейз<енбуг> и всем остальным. В пятницу буду.
Прощай.
284. В. В. СТАСОВУ
Westbourne terr
Ваше письмо пришло ко мне как манна божья — я жажду вас видеть, говорил об этом в субботу нашему обезвласенному Станиславу — и сегодня получено письмо, наполненное петербургскими труфлями. И я кое-что вам скажу: все, разумеется, гадко, — каков наш Митрофанушка-Нерон с своими потапленниками?
Я здесь с пятницы (меня в Лондоне задержала болезнь моей дочери — дни четыре тогда).
Будьте вполне благодетель — приезжайте завтра — в вторник — обедать в 7 часов; если нельзя, черкните строчку — и назначим другой день. Кроме Огар<ева> — никого не будет.
Весь ваш
А. Герцен.
285. В. В. СТАСОВУ
9 августа (28 июля) 1862 г. Лондон.
9 августа. Orsett House. Westb
Наши польские корреспонденты прислали нам лист имен, означенных на границе, которых при возвращении будут задерживать. Лист начинается вашим именем — и кого, кого там нет: Рубинштейн и Жемчужников. Лист этот поляки уже послали в «Czas» — я его напечатаю в «Колок<оле>», в «Opinion Nationale» и в «Daily News».
251
Воскресенья и середы надобно приостановить — приезжайте сегодня или во вторник вечером — но не завтра. Шпионство усилилось — до наглости.
286. Е. В. САЛИАС де ТУРНЕМИР
21 (9) августа 1862 г. Лондон.
21 августа 1862. Orsett House.
Westbourne terrace.
Оба письма ваши мне доставлены — но ни предисловия, ни перевода еще нет. Гораздо дешевле будет печатать в другой типографии (т. е. не в Лондоне). Если вы желаете, я могу узнать. Тот ли это перевод, о котором мне говорил Клячко, или нет? С предисловием все будет сделано — и я уверен, что тут нет причины беспокоиться. — В России террор — но ведь его надобно было ждать. Страшно больно, что С<ерно>-С<оловьевича>, Чер<нышевского> и других взяли — это у нас незакрывающаяся рана на сердце, — но дело не останавливалось, но вопрос ставится — и если он поставится, то именно на той почве, на которую ставит Огар<ев>, — либеральная партия, которая не сумеет на нее стать, будет раздавлена между двумя колесами.
Брань Каткова я знаю по статейке Бени в мою защиту — «Рус<ский> вест<ник>» еще не пришел сюда. Это меня не заставляет худеть — а Каткова я обличил для пользы отечества. — Он получил, говорят, перстень.
Видели ли вы каннибальскую статью в «От<ечественных> зап<исках>» (июнь, «Все и ничего») и ирокезскую в «Пет<ербургских> вед<омостях>» — Ильи Арсеньева? Что же делать правительству — когда есть такая литература. Я правительство считаю за злое бессмыслие — без направления наедет, задавит — а эти?
Что же против них не восстает общественное мнение, Краевс<кий> не бог знает какой барин.
Много и много благодарю вас за копию с портрета.
Рукой Н. П. Огарева:
Благодарю вас, старый друг, за письмо и за письмы. Получили ли вы мое письмо, посланное в один день с «Колок<олом>»? — Тысячу раз благодарю за письмы; довершите благодеяние — пришлите стихи из писан<ных> к Д. — В год случается месяц досуга, где я вспоминаю прошедшее и пишу… ей- богу. — Прощайте.
252
287. И. С. ТУРГЕНЕВУ
22 (10) августа 1862 г. Лондон.
22 августа 1862. Orsett House.
Westbourne terrace.
Я твоему письму был очень рад и хотя ни минуты не сомневался, что ты не можешь апробовать говнословие Каткова — но все же весело было прочесть. Я еще не удостоился прочтения «Рус<ского> вест<ника>», но статью Бени в «С<еверной> пч<еле>» видел. Если б твое письмо пришло днем позже — то в «Колоколе» была бы статья (уже набранная и поправленная). Caro mio, не бойся в сущности за наши акции (вот за мои Disunited States 6% бойся) — мы идем тем же путем, — и две статьи мои о «Молод<ой> России» имели большой успех.
Читал ли ты ряд моих посланий к тебе («Концы и начала») — доволен ли ими, али прогневался, — прошу сказать.
Посылаю прошлый лист и тотчас пришлю завтрашний — да и подожду ответа.
Все — даже Петр Влад<имирович> Дол<горуков> — здоровы.
288. В. В. СТАСОВУ
5 сентября (24 августа) 1862 г. Лондон.
5 сент<ября>. Orsett House.
Westb
Очень благодарен за ваше письмо — тем больше что наконец я убедился, что перец чист. — Странное дело для перца, что не он щипал наш язык — а наш язык пощипал его. В Петер<бурге> вы его непременно оправдайте. — Думаю, что вы совершенно правы в мнении о Брюллове, — а может и об Иванове. Но мне кажется, что вы не совсем поняли, что я писал (в «Колок<оле>») и Огар<ев> (в «Поляр<ной> звезде») — об Ив<анове>. Мы говорили о его высоко честном стремлении, а не о совершённом им. Вы тоже в письме говорите о будущем искусстве (и у Вагнера музыка в будущем или будущего) и об условиях его. Я согласен с вами — но уверен, что есть другие социальные, бытовые условия в западной жизни, которые не допустят развиться искусству — или сами распадутся — и тогда изменится весь быт. В этом-то вся антиномия, вся скорбь современная. Мало ли на что есть элементы.
На этом месте — случилось престранное происшествие. Вчера по поводу письма вашего зашел с Огаревым разговор —
253
и он вам написал диссертацию. От нее я отодрал или отрезал четвертушку, резавши другую бумагу. Отрезанная 1/4 лежала тут же, а теперь не могу ее найти. Ну там было о том, что великие произведения искусства совпадают с великими обществен<ными> движениями, с великой верой в религию или верой в скептицизм (Гомер, Дант, Шекспир) — нынче нет ни великой веры, ни великого отрицания.
Затем — прощайте. A propos вам как неумытно-свирепому критику я делаю вопрос: неужели вы скажете, что не ясно, не полно силы и энергии письмо об общинном владении и 1¬я статья 2 листа «Веча»? Или я совершенно исказил свой вкус…
Я послал, разумеется, в «Hôtel de Louvre» последний лист «Колокола».
С первым, кто поедет, я пришлю рукописи — сколько найду.
Гаев<скому> поклон. Узнайте, т. е. не забудьте узнать, о добром подслушивателе в Лондоне.
Прощайте. Давайте нам ответ на художественные вопросы, затронутые письмами.
289. А. А. ГЕРЦЕНУ и М. МЕЙЗЕНБУГ
16 (4) сентября 1862 г. Лондон.
16 sep
Orsett House. W
Несмотря на то что ты послал письмо в 71/2 в понед<ельник>, оно все-таки пришло во вт<орник> в 9. Бумагу послали, не верю я, чтоб бумаги и физики не было в Рейде. Не знаю, успею ли до 6 купить — жду двух русских.
Табак пришлю — ты знаешь ли, что Галле madame ненавидит табачный дым?
Да это истинное счастие для вас — и за это вы должны благодар<ить> Мальвиду (кланяйся — ну и ты… татата — пониже, еще). Неужели ist es möglich, daß Sie — sollte es nötig sein — nicht für 2 M
Siegel — geschlagen.
Pulszky — frei.
Gabo, Drasch, Krimp, Fretch — sehr zufrieden.
Was soll ich für eine Niederträchtigkeit machen, um von meiner Seite eine schöne und dankbare Seele d H
254
Ich will in der Glocke ihn als Kandidaten zum Marechal v
Адье-с. Прощайте.
Рукой Лизы Герцен:
217[217] возможно, что вы — если будет нужно — не сможете приехать на 2 месяца в Брюссель? Я не могу поверить! Зигель — побит. Пульский — свободен. Габо, Драш, Кримп, Фреч — очень довольны. Какую бы мне сделать подлость, чтобы со своей стороны показать господину Галле прекрасную и благородную душу? Я в «Колоколе» предложу его кандидатом на пост костромского маршала (нем., англ.). — Ред.
Рукой А. И. Герцена: кланяется. Это Лиза.
290. И. С. ТУРГЕНЕВУ
22 (10) сентября 1862 г. Лондон.
22 сент<ября>. Orsett Ho
Westb
Отчего же ты не пишешь? А я-то тебе
письмо третье письмо четвертое Post scriptum Poste restante Великий пост.
Ответы жду — но как же скрыть, кто писал «из унги Леона».
Рекомендую тебе превосходного человека — Лугинина, очень дельный и энергический человек, поговори с ним насчет адреса. Мы согласны.
Прощай. А. Герцен.
291. Н. А. ГЕРЦЕН
15 (3) октября 1862 г. Лондон.
Рукой Н. П. Огарева:
Милая моя Тата, насилу-то добрался до спокойной минуты, чтоб написать тебе несколько строк. Ты знаешь, что моя полуздоровая жизнь проходит довольно однообразно в работе, которая поглощает большую часть моего времени, все мысли, всю внутреннюю жизнь, так что я в сущности был для тебя плохой собеседник, и встречались мы на недолгие часы дня, а тут уже я бывал усталый и редко веселый товарищ; а между тем с тех пор как ты уехала — для меня как-то опустело в доме, недостает
в нем настоящей молодой, изящной жизни. И невольно начинаю думать о тебе, как-то ты устроишь свою молодую жизнь. Думаю о том, чем я могу быть тебе полезен, что я бы мог для тебя устроить, — и досадно на себя становится, что кроме внутренней, неизменной дружбы к тебе — я так мало мог и могу послужить для твоего развития, для твоего счастья, для мира и света твоей жизни. Одно знай — что ты всегда имеешь право требовать от меня совета и помощи и всего сердечного участия, которое может иметь отец, потому что ты для меня настолько же мое дитя, как и для Герцена, и он для меня настолько же я, как и я сам.
Я ужасно рад, что тебе там хорошо и весело, и тем больше рад, что ты там много работаешь. — Вдумывайся в искусство, люби свою работу, люби с той же преданностью, как христианин любит свою веру. Когда тебе Johanna предлагала быть живописцем vom Fach218[218] — мне было смешно, а тебе в этой мысли показалось что-то нескладное. Дело в том, что vom Fach можно быть всем на свете, не имея ни малейшей преданности к своему делу, а только наполняя им время, которое надо же чем-нибудь наполнить, или работая ради насущного хлеба. Я бы сказал — будь живописцем
