с интересами крестьян, а не городских жителей? Это еще не все. Допустим, что войска, расположенные в городе, взбунтуются. Они поймут инстинктивно, что дело не ограничится изгнанием русского наместничества в Варшаве — надо будет сражаться и против других войск. Следовательно, вам более чем необходимо иметь военачальника. Имеется ли такой человек, которого бы Варшавский комитет мог указать войскам и который, отдав команду: «Вперед!», добился бы их повиновения? Такого человека нам недостает. Следовательно, расчет на войско весьма и весьма сомнителен. Итак, вы будете действовать не с крестьянской Польшей, а всего лишь с 25 000 военных призывников. Если б эти 25 000 человек были объединены в одном корпусе добровольцев, то это еще кое-что бы значило. Но подумайте, эти 25 000 человек разбросаны по городам Польши. Против каждого отряда этих людей окажется артиллерия с целым дивизионом. Допустим, что в каком-то одном городе солдаты присоединятся к нам, а в другом — другой отряд будет стрелять в народ; нет ни малейшей надежды привлечь всех этих людей на сторону народа.
260
Уверены ли вы к тому же в самой цифре — 25 000 человек? Как получить их, исходя из 5 человек на 1000? Находясь в полном неведении о той силе, которая бы вас поддержала, мы поступили бы подло, сказав вашим офицерам, которых не можем поддержать: «Действуйте, вас поддержат». Если вы хоть сколько-нибудь сочувствуете русской свободе, если ваша любовь к польской свободе берет верх над вашей скорбью, если вы боитесь бесплодных жертв, тогда умоляю вас, не делайте выступления, ибо у него нет никакого шанса на успех и оно приведет к гибели обе свободы, подготовив новый триумф царскому правительству. Знаете ли вы, почему реакция всегда торжествует? Потому что во всех обстоятельствах она действует наверняка, в то время как мы действуем наудачу. До того, как г-н Огарев написал вам письмо, мы с ним долго беседовали; таким образом, я передаю вам и его чувства по этому поводу. Верьте в наше искреннее сочувствие. Но подумайте, что мы можем сделать, если мы не видим возможности одержать победу над вашим сильнейшим врагом? Заметьте, в России уныние вновь овладело умами, — уныние, вызванное миражем реформ и преобразований. Словом, это меня душит!.. По-видимому, наш ответ в «Колоколе» вас не убедил… Дайте вашу руку.
А. Герцен.
294. НЕУСТАНОВЛЕННОМУ ЛИЦУ
24 (12) октября 1862 г. Лондон.
Чернецкий мне говорил, что вы желаете еще раз посетить меня. Очень рад вас видеть и попросить еще раз передать поклон Егору Ивановичу. Во вторник вы меня застанете вечером — не забудьте, что за вами 2 фунта по подписке, известной вам, — я желал бы их получить.
Преданный вам
А. Герцен.
24 окт<ября>.
Orsett House. Westbourne terr
295. С. ТХОРЖЕВСКОМУ
Сентябрь — октябрь 1862 г. Лондон.
Какой-то Боркгейм спрашивал меня рекомендацию Жуковского — я велел написать Саше. Сегодня получил от него предерзкую записку — зачем писал не я. Так как дело шло о Жуковском, я написал еще раз, но если вы знакомые с этим боровом, то скажите ему, что в мою жизнь еще ни разу я не испытывал,
261
чтоб вовсе незнакомый человек грубил без причины. Мой сын писал ему: «По поручению моего отца» — он же пишет все английские письма.
296. В. Т. КЕЛЬСИЕВОЙ
Сентябрь — октябрь 1862 г. Лондон.
Письмо ваше, почтеннейшая Варвара Тимофеевна, я тогда же отослал. — В том доме, где живет Бакунин (10, Paddington Green), есть одна комната — в 7 шилл. и возле в 10 шилл., — там, я полагаю, вы можете провести несколько дней.
Мы можем на первый случай вам обеспечить — еще месяца на два — по 11/2 фунта в неделю. — На сию минуту уроки Ольге дает Ковалевский — он через месяц едет.
Посылаю вам 1/2 5-фунтовой бумажки; отвечайте тотчас о квартере — я тотчас по получении пришлю 2-ю половину (это будет всего 15 фунт., т. е. два месяца с половиной).
Усердно кланяюсь вам.
А. Герцен.
297. В. Т. КЕЛЬСИЕВОЙ
Сентябрь — октябрь 1862 г. Лондон.
Orsett House. Westb
Посылаю вам вторую половину статьи, коей вес целых пять фунтов, — надеюсь, что новые зубы Малуши не против меня.
Кровать вам была отправлена третьего дня, книгу для перевода ищу.
298. И. С. ТУРГЕНЕВУ
1 ноября (20 октября) 1862 г. Лондон.
1 нояб<ря>. Orsett House. Westb
Итак, ты вообразил, что я рассердился за адрес. Во-первых — единственное дело адреса, которое может меня поссорить с тобой, — это если ты мне не дашь адреса твоего дома.
Политическим человеком я тебя никогда не считал — и теперь не считаю. Несмотря на то, что ты с Робинзоном Крузе — на острове Вайте говорил об азбуке.
Напротив, то, что ты четыре раза писал объяснения, смягчения, кавзы атенуантные и консидераны (не Викторы) — меня
262
помирило бы с тобой и в самом деле, если б я в гневобесие взошел.
Позвольте спросить — как нравится продолжение писем «Концы…»?
Если кто вздумает в фонд или Б<акунину> денег — бери. A propos, я твоему полячку дал еще 10 шилл.
Если Ботк<ин> в Париже — то скажи ему, что я в Лондоне.
Если Ханыков в Париже — то скажи ему, что если он впредь приедет ко мне, то что я умоляю его оставить адрес свой — не в Испании и не в Хоросане, а в том городе, где я живу.
Я его искал… искал — но Лондон велик, — одна весь господня больше — да зато ее нет.
299. К. ФОГТУ
4 ноября (23 октября) 1862 г. Лондон.
4 novembre 1862. Orsett House.
Westbourne terrace. W.
Cher Vogt,
Après un très long silence, et une année très agitée, très occupée je vous demande la permission de vous recommander un de nos amis — Jean — Prince Royal de la Géorgie — Altesse serein et serenissime etc. Homme très dévoué et chevaleresque. Mais tout cela ne me donne aucun droit d’interrompre vos occupations. Le Prince de Géorgie veut acheter une petite propriété, villa ou q
Vous êtes probablement au courant des grands et des petits événements chez nous. Je vois avec plaisir — que nous autres barbares — nous rencontrerons sans peine — sinon toute l’Alle magne au moins la Prusse — elle rétrograde si bien qu’elle sera dans les
Connaît-on chez vous — l’édition française du Kolokol qui paraît à Bruxelles? Je vous enverrai un spécimen.
Adieu — j’espère que votre famille va bien — chez nous tout est tranquille.
Envoyez le Prince chez le Dictateur — les ducs etc. en qualité d’Ex-rois se donneront la main en bons citoyens.
Tout à vous A. H e r z e n .
263
Westbourne terrace. W.
Дорогой Фогт,
после долгого молчания и года, полного волнений и забот, прошу вашего разрешения рекомендовать вам одного из своих друзей — Иоанна, наследного грузинского князя, его светлость, светлейшее высочество и т. д. Человек весьма преданный и благородный. Но все это не дает мне никакого права прерывать наши занятия. Князь Грузинский хочет купить не большую виллу с усадьбой или что-либо в этом роде недалеко от Женевы или близ озера. Я ему рекомендовал виллу Жеребцова. — Если вы сможете подать ему совет или указать, к кому обратиться, вы меня крайне обяжете.
Вы, вероятно, в курсе наших больших и малых дел. Я с радостью вижу, что мы, варвары, без труда встретимся если не со всей Германией, то по крайней мере с Пруссией. Она столь успешно регрессирует, что раньше чем через год окажется во временах Николая.
Знакомы ли у вас с французским изданием «Колокола», которое выходит в Брюсселе? Я вышлю вам образец.
Прощайте — надеюсь, что ваша семья в добром здравии, у нас все спокойно.
Направьте князя к диктатору — герцоги и прочие в качестве экс-королей подадут друг другу руки, как добрые граждане.
300. С. ТХОРЖЕВСКОМУ
5 ноября (24 октября) 1862 г. Лондон.
Cher Tkhorzevsky,
Il m’est presque impossible de venir chez vous — à 5 h
Votre tout dévoué A. Herzen.
5 nov
Orsett House. Westb
Дорогой Тхоржевский,
мне почти невозможно прийти к вам в 5 часов. Но я уже дал знать Трюбнеру о намерении г. Зейдевица в отношении книги об Испании. Он хочет видеть книгу и перевод. По-видимому, дело осуществимое. Так попросите же г. Зейдевица переговорить с Трюбнером как можно быстрее.
5 ноября 1862.
Orsett House. Westb
301. И. С. ТУРГЕНЕВУ
22 (10) ноября 1862 г. Лондон.
22 нояб<ря>. Orsett House.
Westb
Я как-то с месяц тому написал тебе довольно злое письмо — и оставил его у себя в столе. Потом пришло твое — с критикой против послед<него> письма «Концы и начала». Ты ошибаешься в твоей оценке — но писать об этом скучно. Замечаешь ли ты, что ты с своим Шопенгауэром (о Шопен<гауэре> я и Энгельс<он> писали в 1-й «Пол<ярной> звезде», т. е. в 1855) становишься нигилистом… Меня не это фруасировало в твоих письмах — а замечательная метода на мне казнить других. Во-первых, откуда эта нетерпимость к Огар<еву> — ведь эдакие слабости допускают одним беременным женщинам. Ты же вообще так гуманен, т. е. так мало разборчив, что мог быть другом и на «ты» с воришкой Некрасовым, вероятно, и теперь еще знаком и с Чичер<иным> и с Катк<овым> — но до этого до всего мне дела нет. Напротив, я люблю гуманность, идущую до необходимости исключения знакомых самобытных — для приглашения нравственных нищих и чужеядных нахлебников a la Strtibing. Но 1-е. Почему ты с твоей тонкой наблюдательностью, зная, что я с Огар<евым> в хороших, тесных, близких сношениях, считаешь умным ругать его статьи именно в письмах ко мне? 2-е. Полагаю же я, что всякий честный деятель, работающий на общей арене, заслуживает, по крайней мере, чтоб к порицаниям — прибавляли больше резонов, чем брюхатая женщина в своих антипатиях. О какой теории социализма Огар<ева> ты говоришь? Каким мнением, каким выводом ты недоволен, в чем не согласен? Почему его добросовестный труд ты ставишь на одну
