здешняя, я родилась в Риме, я имею больше прав нести знамя…», — я чувствовала, что она больше имеет на это право и, пожав крепко ее руку, молча передала ей знамя, — помню, как по целым дням мы не знали, что такое правильная жизнь с обедами и ужинами — мы были с утра до ночи на улице, почти не чувствовали утомления, иногда вечером отворялась дверь, и Г<ерцен> говорил: «Пойдемте отдохнуть в театр, может там будет что-нибудь», — и вот мы опять на ногах, идем по темным улицам, не по тротуару и поем громко «Allons enfants de la Patrie!» — Ах, многое, многое ты мне напомнила, Таточка моя, может, не зная того: участие к тому, что делалось на свете, переплетенное чистейшими, святейшими чувствами любви к О<гареву> и дружбы к N! Во всех моих хороших воспоминаниях я вижу ее в ее длинной мантилии, в белой шляпе с белым вуалем — такого лица, такого выражения не было и не будет, — боже, если б она была жива! Все было бы хорошо, и я была бы не я.

Ну, прощай, душа моя, благодарю за строки об 2 мае, я положу это письмо с ее письмами.

Крепко тебя и Ольгу целую — поклонись дружески Мейзенбуг.

326

Рукой H. П. Огарева:

Милая моя Тата и милая моя Оля, письмы ваши с цветочками получены и читаны мною раз двадцать; а дела столько, что писать еще не собрался. На днях выйдет роздых, и тогда напишу вволю. Целую вас и жму руку Мальвиде.

Жду вашего ответа, Тата, или консультации — для моих соображений, воображений и распоряжений. Все, что сообразно с возможным, я охотно сделаю. Пока решим, живите в Риме. Одна из важных тайн жизни — умение терпеливо ждать. Обстоятельства идут страшно тихо и запутанно — наша жизнь, напр<имер>, до того вовлечена в современный вопрос, что мы не можем ею располагать с легостью Mme Schwabe или Mr Olinsky. Как я оставлю Лондон на полгода? Если же Лондон остается point fixe302[302], то поневоле все мы будем съезжаться в его туманах. Твоя жизнь теперь в Италии тебе дала материал на годы. Ты теперь без большой оглядки наедаешься — время отчета, пищеварения идет за ним. В Лондоне или Нью-Йорке — это второстепенно.

Перечитывала ли ты в «Был<ом> и ду<мах>» в главе о Васильевском описание поездки в Frascati? Тогдашняя жизнь у меня осталась в памяти как величественный вечер, за которым не покой, а ночь работы. Прощай. Сегодня писать некогда. Олю много и много целую. От Малв<иды> жду ответа.

Еще раз спрашиваю, каких нум<еров> «Колокола» у вас недостает? Необходимо все знать.

368. О. А. и Н. А. ГЕРЦЕН

18 (6) мая 1863 г. Лондон.

Ольга — Римская.

Итальянское письмо получил. Adesso303[303] — ты можешь дома говорить по-итальянски, adesso —на месте Jacopo Bonnet — к нам определяется Nicolo Pinelli (Fiorentino)304[304]. — Adesso — ты все фразы начинаешь так, и я тебе подражаю.

Саша уехал в субботу в Стокголм. Мы его провожали в Catherine Dock — с Тхоржевс<ким>, но Туту дог не был — он куда-то пропал.

Нефталь всем рекомендует здесь прививать оспу — здесь зараза — и себе привил. Сегодня я пишу к вам немного — Ага хочет посылать — а мне некогда.

327

Сегодня я послал франц<узский> «Cloche», русский «Кол<окол>» и вложил картинку из «Пунша» — получили ли? Вот вам всем

Шансон:

Ария

Мы из луга в луг — рыщем, рыщем Новый дом — ищем, ищем.

La Diligence

Couleur Garance

Parcourt Broadstairsé305[305],

303[303] Теперь (итал.);

Margete, Ransgate Et Wimbledon Park!306[306]

Здесь нету квартеры —

Там мебели нет,

Тхоржевский направо,

Налево — я сам.

— «6 фунтов в неделю». —

Клапам и Hampstead,

Blackheath — Putney Heath.

Und sogar in einer heiligen Johanns Wut — suche ich appartements in St. John’s Wood.

18 Mai 1863.

3a Orsett House Westb terra.

Твою записку, милая Тата, к Саше — я отдал ему самому и просил его, как приедет в Штокголм, прочесть.

Писать буду в пятницу или субботу. — Дела опять идут в Польше лучше.

369. А. А. ГЕРЦЕНУ

20 (8) мая 1863 г. Лондон.

20 мая 1863. Orsett House.

Westb terrace.

305[305] Надобно е muet прибавить, с ё.

306[306] Дилижанс

Маренового цвета Проезжает Broadstairs,

Margete, Ransgate и Wimbledon Park (франц.). — Ред.

Ну, как-то ты доплыл до твоих Швеций? А здесь два дня страшнейшая буря — рвет шляпы, выворачивает зонтики. Остальное — тихо. Сегодня посылаем, впрочем, за Гено де Мюси —

328

девочка ужасно кричала, и явно ее схватывала какая-то спазма — раз пять с вечера. Все оканчивается ничем.

Вопрос об войне и вопрос о нашей квартире не подвинулся ни на шаг. Только тон Палмерстона (ответ на представление работничьего митинга) до того груб, что беда. — Edwards, желая тебя победить, написал мне, что дом отдает за 250 фунт. (даже не гин.) и за 6 ф. на лето. Я выигрываю время. В Putney Heath дом хорош (хотя и 22 мин. ходьбы); еще навертываются два или три. В Фуламе я нашел поразительный дом, но сыро.

Из Рима было письмо от Ольги по-итальянски. Тата познакомилась с сестрою Grant Duff. Все здоровы. Мейз<енбуг> очень скучает, что русские надоедают.

Я получил письмо из Гейдел<ьберга> от Ст<уарта>, он недавно был в Питере и решительно подтвердил то, что мы предполагали: Ар<тур> Б<ени> прямо говорил, что он все

предпринимает с моим согласием. Он действительно сумасшедший — для чего он все это делает? Подозрений дурных я не имею, но il se remue beaucoup trop307[307].

Поздравь Бакунина — государь сел задом в муравейник, все Муравьевы около него: М. Н., Н. Н. и Помд’амурский — démocrate Irkutsk.

Что у вас думают и говорят, пиши скорее. «Кол<окол>» я послал на прежний адрес (94, Dr. G.).

Последний «Соврем<енник>» (апрель) очень хорош. Нет ли у вас?

Обнимаю тебя — и, если можешь, обними четвертую часть окружности Бак<унина>. Скажи, что Червеневич окончил свою портфель дипломата. Бак<унин> вперед приготовил за себя месть — приставивши к нему Булев<ского>. Он и подсидел его.

А что вышло из дела Тугенд<гольда>? Тот это или нет?

«Indép Bel» (от 18 мая) говорит с похвалой о выставленном в Париже портрете О’Коннель.

Прощай.

370. А. А. ГЕРЦЕНУ

От тебя еще нет известий, милый Саша, а буря дует такая, что мне стало страшно и ночью просыпаюсь и думаю об тебе. Но это старческая боязнь, на которую ты не обращай внимания. — В понедельник был у Ш<арлотты>. — Здорова, была мне, кажется, искренно рада, говорила об тебе. Все как следует. В следующий понедельник обещался зайти и зайду.

Рукой Н. П. Огарева:

329

Теперь несколько нужных вещей: 1) Ящик А. Н. посылается сегодня к Боннье; ты его предупреди. 2) Финляндия начинает ставиться на военное положение; многие думают, что intercourse308[308] будет невозможен; я думаю, что надо больше осторожной ловкости, и только. Но это обстоятельство обязывает адресы не записывать, а заучивать.

3) «Лейпцигская газета» говорит, что Бак<унин> хочет издавать в Стокгольме журнал. Я этого не думаю. Я также не могу ему советовать издавать газету, как он не должен мне советовать держать спичи. Он сам совладает написать две статьи в год; для этого особой газеты не надо. «Колокол» и «Свобода» исполнят эту обязанность; для последней надо устроить станок, вот и все. Кланяйся Б<акунину> хорошенько, напиши, что он делает и будет ли пить карльсбадские воды, и добавь, что если хочет, то Неф<таль> привьет ему оспу, ибо он уже себе привил. А я на той неделе начну пить воды (Марьенбад).

Но вот я и заврался. Дела много, и потому спешу тебя обнять и кончить письмо. Пожалуйста, поскорей напиши.

Я советовал кн. Долгору<кову> привить — Нефталь ходит с своей рукой и раздает прыщи соотчичам. Видя это, Тхорж<евский> начал чесаться и чувствует воспу — я ему советую пить «рябиновку».

Это объяснит Бакун<ин>.

371. Ж. МИШЛЕ

21 (9) мая 1863 г. Лондон.

Monsieur J. Michelet, à Paris.

Monsieur!

Un de mes amis, un des russes — qui heureusement ne ressemble pas à ces terribles Moscovites que vous nous donnez dans vos «Légendes» — Monsieur Alexandre Sleptzoff, me prie de lui donner un mot d’introduction pour vous. Je le fais de tout mon cœur. Vous verrez par le jeune représentant

d’une nouvelle génération — que ce n’est pas Bakounine, Ogareff et moi qui font une exception (je prends cela dans la préface) — mais qu’il y a une grande force de démocratie sociale — et qu’elle va crescendo.

Bakounine est à Stockholm, nous travaillons comme toujours. Ecoutez un peu — dans le silence et dans les ténèbres — ce monde en anarchie despotique, de votre oreille de grand historien. Vous verrez — que non seulement il y a là — massacre et extermination — mais enfantement et germination.

Je vous recommande encore une fois notre ami et je serre avec estime votre main.

Al. H e r z e n .

21 mai 1863.

Orsett House. Westbourne terrace. W.

На конверте: Monsieur A. Sleptzoff.

9, r de Grammont.

330

Перевод

Господину Ж. Мишле, в Париже.

Милостивый государь!

Один из моих друзей, один из тех русских, которые, к счастью, не походят на ужасных московитов, выведенных в ваших «Легендах», г. Александр Слепцов, просит рекомендовать его вам. Делаю это от всей души. Вы увидите, судя по молодому представителю нового поколения, что не Бакунин, Огарев и я составляем исключение (это у меня лишь предисловие), но что существует большая сила социальной демократии, — сила, которая идет crescendo.

Бакунин в Стокгольме, мы работаем как всегда. Прислушайтесь немного — в тиши и во мраке — к этому миру деспотической анархии. Ваше ухо великого историка уловит, что там не только резня и истребление, но и зарождение и прорастание.

Рекомендую вам еще раз нашего друга и с уважением жму вашу руку.

Ал. Герцен .

21 мая 1863.

Orsett House. Westbourne terrace. W.

9, r de Grammont.

372. А. А. СЛЕПЦОВУ

21 (9) мая 1863 г. Лондон.

Рукой Н. П. Огарева:

21 мая.

Любез<ный> Александр Александрович, я думал, что вы уже уехали, и теперь рад, узнавши, что вы остались. Я думаю, теперь, летом, полезнее остаться и лечиться. Герцен посылает вам письмо к Мишле (кажется, что можно найти литературную работу в парижских журналах, где, по известной азбуке, можно провести многое). Пишите, что и как, и поедете ли вы к Fleury. До другого раза — сегодня некогда.

Огарев.

Насчет занятий, которые бы давали, сверх рассеяния, выгоду, во Франции, в стране скупости и эксплуатации талантов, я не могу ничего придумать. H. Delaveau и теперь переводит «La Cloche».

Посылаю вам письмо к Мишле, от вас будет зависеть сблизиться — он добр и мил, но француз. Я очень сердит на него за последнюю брошюру.