и за «З<емлю> и в<олю>», Саша — за память Потебни. На обеде был один поляк-живописец.

Письма ваши пришли (снова приплатил 1 фр. 25) — т. е. собственно не ваши, а твое. Господи, да зачем это все продолжается какая-то томящая, скучная нота — и грустная. Я никогда не любил вас, cari miei395[395], больше, — я стремлюсь возвратиться, и все дело в том, что ты, Огарев, меня все сердил и даже последним секретом о Саше.

Natalie, и ты оставь все Grübelei396[396] и сомнения. Вы у меня в воспоминании просветлели — не будем портить ни этого времени, ни возвращения. Мне больно, что слова меня сбивают всякий раз с настроения, и я делаюсь угрюм и привязчив. Не в том ли может быть сомнение, что я писал о втором будущем? Что я могу об нем сказать — прежде С<ен>— Мало? Создать его надо — и тут я помогу тебе. Влияние мое на Тату очень велико. В препинаниях с Мейз<енбуг> я открыто взял ее сторону, т. е. Татину. И этим актом справедливости еще больше усилил веру в себя. Все это влияние — я тебе дарю. Теперь опять мир. 22 мы едем в Ливурну. — Ответ на это письмо лучше туда и адресовать… 24 дети отправятся в Чивиту, а 25 или 26 мы в Геную (это зависит от франц<узского> парох<ода>). Оттуда (а может, и прямо из Ливурны), может, поедем на Комо.

Прощай — покой и мир, твердость на жизнь и немного теплой веры в меня.

Дай твою руку и поцелуй детей.

Что с Лизой? И Ольга что-то хворает.

Mademoiselle Lili ne doit pas être malade397[397].

Скажи Тхоржевс<кому> или напиши князю Долгорукову, что я совершенно согласен на его предложение. «Московс<кие> вед<омости>», разумеется, выписывать следует особо и «Сев<ерную> пчелу» — ну а «День» — как знаешь, я не вижу особой необходимости его читать днем раньше. «Le Nord» и «Келнс<кая> газета» необходимы — но это успеем.

395[395] мои дорогие (итал.);

396[396] размышления, раздумья (нем.);

О Каткове подумаю. Не лучше ли просто написать, что это ложь, т. е. Огар<ев> и Герц<ен> объявляют… но как же Бак<унин> скажет, что это ложь, когда он все то же говорил и даже в стокголмской речи? Пользу, которую он принес, еще не знаю, а вред налицо. Повторяю, что я его видеть не хочу.

Если 250 взяты — то 50, т. е. 1250 фр. уже есть.

Ст<атья> Ут<ина> только в конце может быть помещ<ена>, т. е. где он говорит о «З<емле> <и> в<оле>», — но лучше подождать и прочесть брошюру. А коли хочешь — напиши, не упоминая о Ш<едо>-Фер<роти>, вызов от себя и меня — подтвердить хоть одним словом из «Колок<ола>». — Au reste398[398], это должны сделать поляки — Тхоржевский может переговорить с Булевским.

Если напишу — пришлю послезавтра.

407. Д. ТАНАРКИ

20 (8) ноября 1863 г. Флоренция.

20 nov 1863.

Hôt Américain.

V Vigna nuova.

Cher monsieur Tanarki,

Quelle horrible nouvelle vous nous donnez, moi je serais immédiatement accouru chez vous, mais je connais par moi-même — qu’il n’y a que le repos et le silence — qui calment la douleur. Nous partons dimanche matin… Pressez la main de madame Pulszky et de monsieur Pulszky — j’ai eu des pertes terribles dans ma vie, j’en connais donc le prix. Je vous salue de tout mon cœur.

Alex. H e r z e n .

Перевод 20 ноября 1863.

Hôt Américain.

V Vigna nuova.

Дорогой господин Танарки,

какую ужасную новость сообщаете вы нам, я тотчас прибежал бы к вам, но по себе знаю, что только покой и безмолвие успокаивают горе. Мы уезжаем в воскресенье утром… Пожмите руку госпоже Пульской и господину Пульскому — у меня в жизни были страшные потери, я- то знаю им цену.

Приветствую вас от всего сердца.

Алекс. Герцен.

379

408. В. Н. КАШПЕРОВУ

23 (11) ноября 1863 г. Ливорно.

23 нояб<ря>. Livorno. Hôt de la Grande Bretagne.

Любезнейший Кашперов, я собирался посетить вас в Комо и поблагодарить от всей души за ваше приглашение и за приглашение Валерио, переданное мне Огаревым, а между тем дела требуют скорого возвращения, и я оставляю мои pia desideria399[399] до будущих времен. Мне кажется, что если Италия сколько-нибудь осерьезится и в самом деле поймет свою независимость, Флоренция была бы лучшим местом для нашей жизни. Посмотрим, что принесет время. При теперичной обстановке переезжать с типографией нельзя — как думает об этом Вал<ерио>?

Дочери мои едут на днях в Рим — а я через Женеву в Лондон. Если вздумаете написать строчку, адресуйте до 5 декаб<ря> Genève, pos rest, а потом к Огар<еву>.

Все вам кланяются. Прочитали ли вы в «Колок<оле>» мое неаполитанское письмо?

В России — бешенство патриотизма начинает бледнеть, опозоривши Россию без малейшей славы.

Передайте поклон всех наших и мой вашей супруге.

Преданный вам Ал. Герцен.

P. S. Если у вас есть ко мне письма — пришлите в Женеву.

409. Н. А. ТУЧКОВОЙ-ОГАРЕВОЙ, Н. П. ОГАРЕВУ и ЛИЗЕ ГЕРЦЕН

Третьеводни вечером мы вспомнили с Татой рожденье малюток. Вот и я на старости забыл было. Тата посылает свою иллюстрацию в виде поздравления. Она эти вещи делает хорошо, я ей советую заняться иллюстрацией какой-нибудь сказки или повести. Вчера твое письмо — и опять-таки упрек от тебя, Natalie. Как мало у тебя веры, и как ты не выносишь не только испытаний, но и случайностей. Оканчивается это всегда заменой светлого расположения болью. Принимаю я и ее — но строй, в котором я ехал, испорчен и, может, тем больше, — чем искреннее мне хотелось опять к вам. Буду ждать писем в Женеве, poste restante — может, они будут иные.

380

Завтра я еду в Геную, 28 я буду в Турине, а дети отправятся в Чивиту — им удалось. Плывет опять «Aunis» — огромный пароход, погода дождливая, но тихая. Кто мог знать, что придется здесь ждать так долго? Саша, посадивши их на корабль, возвращается в Флоренцию. Если проезд по Mont-Cenis — обыкновенный (13 часов), то я 1-го буду в Женеве — но боюсь снегов.

Письмо мое к Гарибалди начерно готово. Оно вроде моей послед<ней> статьи — но для иностранцев. Для меня впереди становится светлее, для нас ничего не прошло — е pur si muove. Мы только для смирения загажены перед Европой.

Чек на Ротшилд<а> дать не могу, во-1-х, потому, что у него моих денег в Лондоне нет ни гроша, во-2-х, потому, что и бланок я не взял. Посылаю чек на Трюбнера для Чернецкого, a Dr пусть ждет.

Продал ли ты 5% ит., сверх того, 50 livr. излишних от Ут<ина> (он дал записку в 200)? Ты порядком не писал ни разу.

Сашу с Бакун<иным> ты не помирил, да и действительно мудреный выдумал путь для примирения. Он мне отдал к тебе письмо, и в нем письмо к Бак<унину>. Я, может, написал бы градусом мягче — но зачем насильственное примирение, я не понимаю.

Затем прощай. Ровно через пятнадцать дней я в Теддингтоне, и это — maximum.

NB. В общий фонд от русской эмиграции в Италии — 20 фр.

Милая Лиза —душка! Ты возьми Лелю и возьми боя — и поцелуй и скажи, что дядя, хоть и поздно, но поздравляет. А сама жди меня скоро-скоро — 1, 2, 3—6—10, и я буду с тобой дурачиться.

Что, окончание статьи пришло?

Me voilà encore une fois. Je vous ai écrit de Florence que je viendrai le 3 ou le 4 à Genève — et que j’ai besoin de voir Baxt. Mais mon voyage s’est raccourci et je pars ce soir de Livourne à Gênes, donc je serai le 27 à Turin et le 30 — à vos portes et aux portes de la ville qui porte sur son écu la moitié d’un perdreau rôti avec la moitié d’une clef pour fermer le Post tenebras lux.

381

J’ai diablement peur de ne pas trouver B — et je n’ai pas le temps de rester plus de 2 ou 3 jours. Auriez-vous l’extrême bonté de lui écrire s’il est à Bern?

Et a reverci.

A. H e r z e n . Перевод 26 ноября 1863. Ливорно.

Дорогой мой Фогт,

это снова я. Я вам писал из Флоренции, что 3 или 4 числа приеду в Женеву и что мне необходимо видеть Бакста. Но мое путешествие сократилось, сегодня вечером я выезжаю из Ливорно в Геную и, значит, 27-го буду в Турине, а 30-го — у ваших врат и у врат города, который носит в своем гербовом щите половину жареной куропатки с половиной ключа, чтобы запереть Post tenebras lux400[400].

Я дьявольски опасаюсь не застать Б<акста>, а у меня нет времени, чтобы остаться более 2 — 3 дней. Не окажете ли вы мне чрезвычайную любезность написать ему, если он в Берне?

И a reverci401[401].

А. Герцен .

411. А. А. ГЕРЦЕНУ

29 (17) ноября 1863 г. Женева.

400[400] После мрака свет (лат.);

Hôtel de la poste.

Вот я и один и в Женеве. Как-то доехали наши — ночью вчера была сильная вьюга за Mont¬Cenis. Жду телеграмма. Мой путь был изящен. Переезд через Mont-Cenis (15 часов) — великолепие. За этим за одним стоило ехать. Я писал об этом из Culoz, где мы ждали 472 часа поезд, Огар<еву> и Тате. Третий раз не могу писать — надобно будет иногда посылать письмо к тебе, а ты его к Тате.

Женева выросла — не знаю, поумнела ли. Никого не видал. Из Парижа напишу. Я постараюсь приехать к рожденью Огар<ева>. Думаю ехать отсюда 2 декаб<ря>.

Прощай, пиши не реже одного раза в неделю.

Чемодан был очень плохо уложен, à propos, ни одной черной рубахи я не нашел — разве остались?

Если встретишься с Бак<униным>, старайся как можно учтивее объясниться.

382

412. H. П. ОГАРЕВУ, H. А. ТУЧКОВОЙ-ОГАРЕВОЙ и ЛИЗЕ ГЕРЦЕН

1 и 3 декабря (19 и 21 ноября) 1863 г. Женева, Париж.

№ 3 из Женевы.

1 декабря. Genève.

Касатк<ин> и Черкес<ов> прислали телеграмм — они будут сегодня вечером. Все русские сегодня завтракают у меня — Б<акст>, трое тебе известных и молодой профессор, который мне нравится. Обедаю я с Б<акстом> у Фогта. Если бы я здесь остался неделю, то пошло бы как в Флоренции. Даже содержатель Hôtels пришел в такой восторг любви, что я предпочел его Hôtel — что произнес мне речь, в которой упоминал, что он своей жене в «Gartenlaube» читал мою биографию — и за 14 фр. дает фенсервы и ананасы с сардинками. Но, Огарев, сделаю ли я что-нибудь в смысле примирения? Мне кажется, что Касатк<ин> —