два дня на пишу вам письмо — а пока только большую новость.
Принимая во внимание мнение Бакста, Касаткина и различных -ов и -ский.
Принимая во внимание
Принимая во внимание
Лугано — Милан?
Ольга, Лиза думает, что черепаху ты прислала, и потому довольна ей — но говорит, что все было бы лучше, если б она была живая.
414. А. А. ГЕРЦЕНУ
7 декабря (25 ноября) 1863 г. Теддингтон.
7 декабря. Elmfield House.
Teddington.
Ну вот, Саша, я на Ort und Stelle410[410]. Все застал хорошо и здорово. Огарев меня встретил случайно в Твикнеме — вечером в 9 часов, в воскресенье. Дети и Natalie — все all right411[411]. Переезд через канал был ужасный — такого я не испытывал, но все прошло подобру и поздорову.
Теперь как можно будь осторожнее с Бак<униным> и не отдавай ему без нужды письма. В Женеве ко мне приехал из Цюриха Провансов и рассказал, что у них есть одно предположение, пренелепое и, по-моему, превредное, более вредное Lapinskiad’bi. Тут выбора мне не было — я сказал, что я кладу с своей стороны veto; но этого было мало, и надобно было в том же смысле иметь влияние на Б<акунина>. Я все сделал, и виделся с ним, и ни слова не говорил о частных делах.
Он всеми силами хочет мир с нами и потому ничего не сделает для скандала. Огар<ев> будет к нему об этом писать. А ты немного погоди посылать письмо. Огарев тебе представил дело в слишком черном цвете — ему так хотелось, чтоб все взошло в гармонию и чтоб все забыли личные дела, что он хотел сильнее подействовать. К тому помни, что ты нигде не можешь встре титься на одном terrain412[412] с Бак<униным> — ты убедился, вероятно, сам, что ни ты в политическом деле не имеешь таланта, ни Бак<унин> — в естественных науках.
Жду письмо, как и что куда прислать. Сходи к Vieusseus и спроси, не возьмется ли он получить — у него здесь брат, и Тхоржевский его знает — он посылает книги в Италию.
Твою большую Зоологию советую выписать.
388
415. H. A. и О. A. ГЕРЦЕН
410[410] месте (нем.);
411[411] здоровы (англ.); 412[412] почве (франц.). — Ред.
Teddington.
Письмо ваше пришло как следует. Если до вас доходят какие-нибудь газеты, то вы, верно, читали об буре, свирепство вавшей от 2 до 6 дек<абря>. Я именно по ней-то и приехал. Теперь здесь тепло (т. е. так, как в Флоренции было), воздух влажен и хорош. Но все вместе после Италии lugubre413[413], угрюмо, темно, только Буши-парк шумит, как океан.
Сегодня у меня в комнате праздник: принесли огромный письменный стол, я полжизни намеревался иметь такой — и перед отъездом завел.
Отъезд наш остается решенным. К 1 мая Чернецк<ий> отправляется, за ним мы побатальонно — кочевье назначаю entre414[414].
Квартера ваша, если удобна и с солнцем, я советую, без новой, еще удобнейшей, не менять. У Линдемана учиться хорошо, но я считаю это совершенно недостаточным — без сомне ния, надобно еще работать в галереях и с натуры. Вообще, не очень подчиняйся одним немецким методам — и работай, работай.
Помечай мои письма, т. е. смотри на № и сама ставь на своих — а то ужасно скучно писать, не уверясь в исправности вашей почты.
Милая Ольга,
перестала ли ты дергать носом? Я жду об этом вести от Таты. Далее, учись хорошо с твоим Дидригсоном — а я тебе купил не только историю de mademoiselle Lili, но и вторую его же «Bébé à la Mer». Это так хорошо, что мы целый вечер хохотали с Ага, Natalie и Тхоржевским. Да как тебе послать? разве через Сашу.
Целую Тату и тебя и не целую Жеоржину — но кланяюсь ей.
А Жюль останется в Англии.
Дети милы — но девочка гораздо умнее мальчика.
Рукой Н. А. Тучковой-Огаревой:
Милая Тата, письмо мое придет слишком поздно, мне хотелось тебя поздравить и поболтать с тобой. 19 лет, вот ты уж какая большая! Я все еще помню тебя толстой девочкой с Лизу с нахмуренными бровями и вечно спокойным лицом, потом вижу тебя с двумя длинными косами, несмелую и любящую — а вот ты вытянулась в эту толстую Тату, которая нам всем так необходима.
Как я рада, что и тебе новый план понравился, да, хорошо бы пожить вместе, и вместе в Италии, а не в этой пасмурной Англии, право, не климат здесь дурен, по-моему, может, он тяжел для слабых организмов, но нам всем здесь только плохо от того, что так много дней без солнца, да от того, что англичане несимпатичны сами — вот, по-моему, что омрачает нас всех, Гер<цен> заметил это очень резко — после своего путешествия. — Ты очень обрадовала меня тем, что хочешь брать уроки музыки, я боялась, что ты совсем оставила фортепьяно — ах, Тата, как, живя в Италии, не попробовать учиться петь, ну хоть бы узнать наверное, есть ли у тебя голос или нет, да если голос и небольшой, какое наслаждение и себе и другим — я, просто, с ума сойду: или ты напишешь, что учишься петь, или вот что, моя Тата, — сделай мне этот сюрприз и не говори об деньгах для таких вещей, как уроки и модели, лучше здесь быть поэкономнее. — Как мне кажется долго до мая, Гер<цен> так подновил твой образ, что мне страшно захотелось тебя видеть — я все-таки предлагаю сначала пожить с вами месяца два где- нибудь у моря, это и весело и почти необходимо для Лели, у него нынче нет припадков, но он все-таки не нормальный ребенок, голова страшная, ноги тоненькие, аппетит очень плох, несмотря на холодную воду и свежий воздух, — вообрази себе, что здесь всю осень было очень мало дождей, а когда и бывали, то грунт такой песочный в Теддингтоне, что сейчас после дети могли выйти. — Лиза очень занята елкой, она два раза садилась писать тебе поздравленье, но портила письмо от волненья и с отчаянья бросила — она очень часто к тебе пишет и серьезно относит письма к Гер<цену>, но мы их не посылаем, потому что она пишет на толстой бумаге печатанными буквами. Лизе будет очень хорошо с тобой, мы слишком стары для нее — а с нянюшками или с детьми ей нехорошо, это ее не развивает. Я уверена, что Лиза опять тебя полюбит страстно, долгие разлуки в эти годы нехороши, ребенок более натягивает чувство. Она теперь уж гораздо благоразумнее, есть у нее тоже недостатки, и я уверена, что ты их быстро уничтожишь своим влиянием, не правда ли, Тата? Не отнимая времени от своих занятий, ты однако не забудешь, что я тебе сказала, когда она родилась. — Иногда мне кажется, что Лиза на тебя немного похожа, и это меня очень радует, ты не знаешь, как я люблю твое светлое выраженье, как оно для меня лучше всякой красоты, а это светлое выражение в глазах бывает у Лизы иногда.
Я делаю разные chateaux en Espagne415[415] для нашей будущей жизни, мне хочется так устроиться, чтоб дети вам не мешали, и в особенности чтоб Ольгины занятия не пострадали от Лизы, ты должна мне во всем этом помогать, не правда ли, Тата? Теперь все легче; Лиза может быть с тобой, когда она тебе не мешает, а когда тебе дело, то она очень будет рада, если Жеоржина ей почитает по-англицки, она ужасно это любит — а маленькие дети никогда не в тягость, они вдвоем славно играют под надзором Мари; что касается до материальной стороны, то ты удивишься, как все просто и аккуратно. Они завтракают в 7 хлеб с молоком, обедают в 12 мясо с какими-нибудь овощами, в 472 ужинают что есть дома: холодная говядина или пудинг и молоко — в 6Y2 они отправляются спать — я сама мою мальчика (но каждый может его мыть) холодной водой и кладу в постель, он сам засыпает — а девочку укладывает Мари, до сих нор ее укладывают на руках, потому что она так жива, что в постели играет и все выбрасывает — подушки и пр.
Бедная моя Тата, вот как я тебя замучила, все из желанья, чтоб ты меня похвалила.
Ну прощай, моя Тата, пиши побольше, когда вздумаешь, твой журнал нас всех очень радовал. — Ах, Тата, чтоб не забыть <...>416[416]
№ 4.
24 дек<абря> 1863. Elmfield House.
Милая Тата, я только приписываю строчку. Письмо твое пришло. Уроки музыки бери на особый счет — я тебе пришлю. — За успокоение носа Ольги — молюсь богу и Ольгу целую, «Кол<окол>» и превосходный «Пунш» для пробы посылаю. У вас что-то много немцев, — нельзя сколько-нибудь подальше от них? Повторяю, что Линдеман недостаточен. За модели, что надобно, плати. Напиши о «Кол<околе>», это очень интересно, дойдет ли?
О Жюле.
Он предложил мне за неимением вина и коньяку — содовую воду с мочром кечупом.
Это так гениально, что мы всю неделю смеемся.
Кланяйся много Малвиде. В полиции процесс десяти немцев, обвиняющих друг друга, что они шпионы.
Кинкель не был свидетелем «за сыпью» — сказано в «Times».
Если «Кол<окол>» не придет, спросите другой адрес у Плат<науэра>.
Прощайте.
417. Е. В. САЛИАС де ТУРНЕМИР
24 (12) декабря 1863 г. Теддингтон.
Рукой Н. П. Огарева:
416[41б] Письмо Н. А. Тучковой-Огаревой не закончено. — Ред.
Спасибо вам, старый друг, за память о моих именинах, которые совпадали с именинами Николая Павловича. Перед этим торжественным днем был другой — 24 ноября ст. ст. — когда мне стукнуло 50 лет. Но несмотря на эти годы, я столько разнюсь с вами в постановке вопросов (о чем я уже вам писал), что если у нас явится Пугачев, то я пойду к нему в адъютанты, потому что я сотой доли такие <не>навижу польское шляхетство, как ненавижу русское дворянство, которое пошло, подло и неразрывно связано с русским правительством. Зачем вы сюда припутали эмансипацию женщины, разрушение семьи и пр. — этого я совершенно не понимаю. У вас носятся какие-то призраки, мой милый старый друг. Но это не должно поселять между нами сердечной розни. Давайте дружелюбно спорить, я согласен; только Женни не вводите в понятие аристократической
391
cвободы, которая равна народному рабству, и менять царизм на шляхетство — игра не стоит свеч. Ну, что ж? Сердитесь? Посердитесь и дайте дружески пожать вашу руку.
Вы были так добры ко мне и в вашем приеме, и в ваших письмах, что я прошу вас позволения сказать несколько слов в ответ на последнее письмо к Огар<еву>. Будьте уверены,
