и баста, а начни вора при мне пытать — я за него лягу костьми. Пора было бы нам друг друга лучше знать. Я вам обоим обещаю — ни словом, ни плечом не напоминать ни о чем отрицательном из прошлого, с выстраданной и наболевшей любовью светло, тепло возвратиться. Ты, Natalie, знаешь все струны, до которых во мне касаться нельзя, — не касайся до них. Ты знаешь те мелочи, которые я не люблю (ни одной нет капризной с моей стороны), — пожертвуй ими. Мелочи, нелюбовь лиц, нетерпимость так же мало идут к печали, как розовые и пестрые ленты к глубокому трауру. К тому же они были прежде… и тогда вели от беды до беды. Между нами тремя стоит живою связью Лиза. В глубокой любви к ней Ог<арева> и моей ты не сомневаешься, и ты ее любишь. Любовь моих детей ты должна заслужить, потому что первая вина нелюбви — не их, а твоя. Саша воротился, воротились бы и все — зови, а не отталкивай за всякую дрянь.
Что делать с Ольгой, я не знаю. Отрицательная сторона здешнего воспитанья не меньше положительной. Вчера вечером я узнал, что в редких случаях наказывают телесно и между прочим били Мечникову (вероятно, Касат<кину> и др. этого говорить не надобно). Должно быть, что она очень шалит, но такого
86
права я ни Фрёлиху, ни Трауриху дать не могу. К тому же эта несчастная репутация, которую ей, т. е. Ольге, все вы сделали — минус Огар<ев> — вызывает на строгость. Старуха Ф<огт> и
Фр<ёлих> спрашивали об шалостях, бывших в Park-hous’e. Кто все это кольпортировал по Европе — каждый по зернышку — Саша, ты, Эмма Урих. На меня находили минуты ража, и я хотел вытребовать на правеж хоть самоё Урих; но ограничился тем, что сказал Фр<ёлиху>: «Вы педагог, смотрите сами и не слушайте бабьих сплетен». Надобно сказать, что Фр<ёлих> (муж, а не жена) вселяет полное доверие, но зато он один, и, впрочем, его дочь — очень милое и доброе существо.
Прощайте.
Саго mio157[157], да что же ты хлопочешь о частных твоих делах? Найди фатеру, возьми деньги и выписывай. Что же я-то могу сделать больше? Школу сыщу, теперь я наторел. В Женеве нельзя. Об окрестностях узнать Сашу пошли.
76. НЕУСТАНОВЛЕННОМУ ЛИЦУ
30 (18) июня 1865 г. Берн.
Vous me demandez un autographe pour un de vos amis — et cela à la hâte, je ne trouve rien de mieux que de dire encore une fois — ce que j’écrivais de Naples.
La situation de tout Russe devient on ne peut plus pénible. Le Russe se sent de plus en plus étranger dans l’Occident et chaque jour il déteste plus profondément tout ce qui se fait chez lui… C’est à peine si dans les premiers siècles du Christianisme les moines d’origine germaine qui avaient vieilli dans les monastères romains éprouvèrent un pareil sentiment d’affliction en se trouvant étrangers à la fois à leur pays natal et à leur patrie d’adoption.
Alexandre H e r z e n.
30 juin 1865.
Berne.
Вы просите мой автограф для одного из ваших друзей, и притом немедленно. Не нахожу ничего лучшего, как повторить еще раз то, что я писал из Неаполя.
Положение русского человека становится невыносимо мучительным. Русский чувствует себя на Западе все более и более чужим и с каждым днем все глубже ненавидит все, что происходит у него на родине… Вряд ли даже в первые века христианства
монахи германского происхождения, состарившиеся в римских монастырях, испытывали подобное душевное страдание, видя себя чуждыми одновременно и своей отчизне и усыновившему их отечеству.
Александр Герцен.
30 июня 1865.
Берн.
77. В. И. и В. Т. КЕЛЬСИЕВЫМ
3 июля (21 июня) 1865 г. Женева.
Рукой Н. П. Огарева:
3 июля
Василий Иванович, Варвара Тимофеевна,
что с вами? Сколько времени ни слуху ни духу? Что вы, где вы, все те же ль вы? Пишешь к вам, вы не откликаетесь, еще бы на простые письма, а то пишешь вам, что наши бедные маленькие Лели обе умерли — и то вы не откликаетесь. Осталась у нас одна Лиза, которая очень умна; но утрата маленьких незаменима, и горе не проходит. Об этом я вам пишу во второй раз.
Вот видите ли, мы приехали в Женеву. Откликнитесь же, наконец. Больше на этот раз писать не дерзаю. Крепко жму вам руки и люблю вас по-прежнему, но ваше молчание меня тревожит и оскорбляет.
Ваш О г а р е в .
Кроме меня, Наталья Алексеевна писала вам из Монпелье — и тоже не было ответа. Теперь мы все вместе в Женеве.
Вести о Краснопевцеве были в газетах до того страшные, что мы не знаем, верить или нет; а вы точно в воду упали. Пишите по первой почте. Ждем с нетерпением.
78. Н. П. ОГАРЕВУ, А. А. ГЕРЦЕНУ и ЛИЗЕ ГЕРЦЕН
8 августа (27 июля) 1865 г. Сион.
№ 2
8 августа.
Сион.
Сегодня в 5 часов утра послал корректуру и первую отписку. Получили ли?
Все хорошо — но толпа, и место достать трудно. Фет едет в Луеш — я не поеду, а прямо на Симплон. 14 часов подниматься — останусь там до следующего дилижанса. В Горже Трентском был — очень хорошо — здесь теплее, но ночью и утром была стужа — шинель необходима. Комары не дают спать.
Если б Тата быстро делала кроки, было бы что поработать.
Затем прощайте.
88
Сион. 8 <го>.
Саше
2 часа.
Si on est у est ou n’est pas ailleurs.
Scions cela en deux 6 on = 3 on. en 2
Лизе
902.
Gorge de Trent Я и <1 нрзб.>.
79. A. A. ГЕРЦЕНУ
Pour une ville de 20 000 habitants 900 pieds et les miens
11 августа (30 июля) 1865 г. Лугано.
11 августа. Lugano.
Шестой час, я давно встал, и не мог не встать: перед моим окном озеро — и между двумя горами начинало всходить солнце. Это такое великолепие, что и сказать нельзя, — к тому же совершенно теплый воздух. Здесь очень хорошо — Швейцария к Европе относится, как рельефная карта Швейцарии к ней самой — в ней есть и Италия, и Сибирь, и все исторические слои, от римских колонистов до французиков, — мало мы изучаем живую жизнь, но об этом я напишу, пожалуй, статью Тиблену или иному. Теперь к делу. Во-первых, Quadrio обрадовался мне очень, мне из книжной лавки дали провожатого — не доходя до дома Nathan, я его встретил. Он не состарился, только, вероятно, нарочно зубы повыдергал, чтоб еще больше омацциниться. Сегодня я обедаю у Mme Nathan, красавицы в 45 лет. Вчера я видел ее сыновей — необыкновенно красивы. У них — большая дача.
На днях ты услышишь разные подробности о деле Сер<но>-Сол<овьевича>. Приговор читали в открытых дверях сената, дело состоит из 15 томов, записка не была печатана, в ней разные чудеса были читаны. Ех<етрН> gr
89
объявления фальшивому монетчику приговора на площади вместе с Сер<но>-Сол<овьевичем>, но не мог ничего сделать. — Гаевский при след<ствии> сказал инквизитору Карниолину- Пинскому, что если б он нам сообщал вести, то он наверное бы сообщил скандальную историю того времени, но ее в «Колоколе» не было, т. е. о его жене.
Наконец, pour la bonne bouche158[158]: Головнин выхлопотал Каткову право посылать «Моск<овские> вед<омости>» за полцены на почте, а себе брать полную почтовую пересылку за то, чтоб он не ругал Констант<ина>.
Что, батюшка, в Лугано-то не меньше вашего знают?!
Завтра утром еду — писем у Квадрио нет. Стало, важного не было ничего — я справлялся и на почте.
13 буду в Coir’e,
14 в Рагаце,
15 там или на via Tamina,
16 поеду через Coir на Фурку, если возможно —
это займет 17, 18, а может, и 19.
Советуют все ехать на Сот’ское озеро и объехать S. Bernardino — еще не знаю.
NB. Скажи Тате: не во Флоренции, не в Риме надобно ей пожить когда-нибудь, а на берегах этих озер.
Тхоржевскому поклон.
80. А. А., Н. А. ГЕРЦЕНАМ, ЛИЗЕ ГЕРЦЕН и Н. П. ОГАРЕВУ
12 августа (31 июля) 1865 г. Беллинцона.
12 августа 1865.
Bellinzona.
Помнит ли Саша — Саского? Саского, который для меня делал портрет статуи Веллы из сада Чиани? Сегодня утром я отыскал его в крошечной мастерской, в которой он делает фотографии — радости его не было меры, — без притворной скромности, мне иногда бывает странно, почти совестно — от этой преданности простых людей и непростых. Разумеется, Саский бросил коллодиум и все и побежал меня провожать — приходим на почту, а старик Квадрио и старший сын Mme Nathan (лет 25) уж дожидают. Квадрио был мил до невозможности — и когда дилижанс поехал, он запел на улице «Вот мчится тройка удалая» —
90
так что мой сосед англик спросил меня: «Cela n’est pas italien?..»159[159] И таким образом я оставил Лугано почти тронутым, доброе лицо Саского и Квадрио (состарившегося) перед глазами. Вчера я обедал у Nathan. Тата, ты видела ее дочь во Флоренции, она больна и тебе кланяется. Мать меня удивляет — это sui generis160[160] Mme Stansfield — но действительная красавица и умная энергическая женщина. Она живет окруженная детьми (три сына и две дочери) — Квадрио их учит и вроде paterfamilias’a161[161]. Живут они богато.
Писем нет и нет. Вероятно, вы писали в Койру или Рагац. Отсюда я еду в V одиннадцатого и буду в 9 утра по ту сторону Splügen’a. Пойду пешком через Via Mala — и след. к ночи 13 августа
159[159] «Это не по-итальянски?..» (франц.)<. - Ред.> 160[160] своего рода (лат.)<. - Ред.>
или в ночь буду в Койре, 14 Рагац, 15 — nous nous grisons — toujours162[162]. Там жду почту от вас и пишу.
Если письмо было в Симплон, я его получу и писал уж к настоятелю.
Огарев, помни, что к следующему № у меня ничего нет. Я вывез все женевские — теперь заставь и себя и Ник<оладзе>. Долю вещей о процессе Сер<но>-Сол<овьевича> можно печатать — и «Смесь» я составлю — но существенной pièce de résistance163[163] — нет.
А правительство-то русское — опять, говорят, не знает, что делать — Суворов открыто ругает 3 отдел<ение>. Государь предлагал Милют<ину> — минис<терство> финансов, Константин хочет
