с Долгоруким за то, что Долг<оруков> в Cercle204[204] пожертвовал горшок — Касатк<ин> нашел это неуважительным. В силу чего примирительного обеда не было.

3<-е>. Моск<овское> двор<янство> ходило просить генер<ал>-губ<ернатора>, чтоб запретить пьесу Потехина, в которой смеются над помещиками.

Прощай.

Пора.

Утин, говорят, нанял дом большой за 1500 в год без мебели (8 комнат). Если бы можно, хоть к концу декаб<ря> отделаться от твоей квартеры, поговори с содержат<елем> Pension Anglaise и с поваром H<ôte>l Montreux.

113. ЛИЗЕ ГЕРЦЕН

20 (8) ноября 1865 г. Женева.

Милая моя Лиза, я смотрю в окошко на мороз и думаю, как Лиза после обеда плакала и говорила: «Я люблю дядю» — ну и дядя любит Лизу и просит ее не огорчать маму и умно играть с Мари.

Фогтова девочка необыкновенно похорошела.

Целую тебя много, твой швейцарский дядя.

114. Н. А. ТУЧКОВОЙ-ОГАРЕВОЙ

28 (16) ноября 1865 г. Женева.

28 нояб<ря>, вторник.

И ты мне говоришь: «Пожалей меня» — как будто ты не знаешь, как и насколько я жалел и жалею тебя. Эта «жалость» столько же нас связует, как и воспоминания, как прошедшее и настоящее. Покорись покойно условиям жизни… отдай свою судьбу на ведение мне — ты сама никогда не умела вести ее — и я спасу тебя, но без веры и смирения я ничего не сделаю.

Ты меня спрашиваешь, что делать с запиской Мейз<енбуг>. Я ее не читал, но уверен, что это с ее стороны порыв загладить бывшее, — на каком же добром основании ты отвергаешь его? Письмо ее пришло в нашу страстную неделю, связано с памятью великого несчастия — разве ты в эти <дни> можешь поступить злобно? Стало, по-моему, надобно написать несколько строк и сказать: «Кончим распрю во имя иных интересов», — не бросаться на шею и не отталкивать. Вот, Natalie, наши человеческие пути — взойди в них, и ты с удивлением <увидишь> — как неприязненные отношения будут исчезать. Ты хотела мой совет — вот он. Дай руку — и следуй ему.

Выйди из мира личных Grübelei205[205], и ты не скажешь, Natalie, что ты неспособна воспитывать Лизу, и покой и способность проснутся. Я буду тебе помогать, я хочу, хочу от души — для тебя и для Лизы.

Знаешь ли, что я не допущу больше ни на письме, ни на словах того тона, который повергал меня в бешенство. Мы перешли его. Если ты опять впадешь в него, говоря о близких или далеких, я буду молчать или уйду. Я чувствую, что теперь — в это будущее полугодие — я все устрою, но для этого надобно пуще всего избегнуть раздраженья.

Насчет Miss Tur дело не шуточное. Если ты думаешь, что она все будет больна, то ее можно бы отослать, но заменить кем — разве нянькой до тех пор, пока сыщется порядочная

женщина? Я буду узнавать здесь, но мне ты не поверишь. Тата ходит теперь в консерваторию и видит там разных матерей.

Огар<ева> еще нет; вероятно, придет к 1-му обеду — тогда я припишу. Его письма были грустны, но хороши. A propos, первое письмо его от среды пришло сегодня, во вторник, и кем оно было послано? и откуда?

У Raisin был — он говорит, что те, кто принимают участие в старушке, должны перед ее кончиной известить (и сказать в пансион, чтоб известили) juge de paix206[206] и объяснить ему, что как родных нет налицо, то чтоб запечатал имущество и бумаги. Очень интересно, что будет делать поп, не упусти его из вида. Лично не очень мешайся.

Погода теплая, но скверная, сегодня разболелся опять зуб (другой) и немного голова.

Прощай.

Худ<яков> завтра отправ<ляется> в Петербург.

4 часа.

Огар<ева> нет. Погода ужасная, иду рвать зуб. Напиши мне, не привезть ли Лизину собачку (только ей не говори, если не надобно) — она очень забавна.

115. Р. ЛЕССЕРУ

30 (18) ноября 1865 г. Женева.

30 nov 1865.

Genève, Château Boissière.

Cher Monsieur Lesser, je vous écris pour vous remercier du service que vous avez rendu à mon ami Ogareff. Mais quels sont donc ces brigands de gendarmes chez vous? Depuis quand les routes de la Suisse ne sont pas sûres — ce que l’on enferme au violon les voyageurs? Personne ne veut croire à Genève à cet événement. Ogareff est un homme malade — on lui ordonne de<...> immensément. Pourquoi Га-t-on arrêté? Et — sans motif aucun — pourquoi Га-t-on mis dans une cellule infecte?

J’en ferai du bruit dans les journaux. Voulez-vous avoir l’extrême complaisance de m’écrire le nom du préfet de Vevey — et quel est le motif que le gendarme a donné. Le gendarme a été très grossier, cela serait bon de savoir le nom de ce butor.

Tous les renseignements que vous nous donnerez seront acceptés avec la plus grande reconnaissance.

120

Je vous salue beaucoup.

Перевод

30 ноября 1865

Женева. Château Boissière.

Дорогой господин Лессер, пишу вам, чтоб поблагодарить вас за услугу, которую вы оказали моему другу Огареву. Но что же за разбойники ваши жандармы! С каких пор дороги Швейцарии не безопасны — до того, что путешественников могут сажать в кутузку? В Женеве никто не хочет верить этому происшествию. Огарев — больной человек, ему предписано <...>207[207] в огромных дозах. Почему его арестовали? И почему его — без всякой причины — поместили в вонючую камеру? Я подниму по этому поводу шум в газетах. Вы меня крайне обяжете, написав мне, как зовут префекта Веве — и какое объяснение дал жандарм. Жандарм был очень груб, и было бы хорошо знать имя этого грубияна.

Все сведения, которые вы мне сообщите, будут приняты с величайшей благодарностью.

Кланяюсь вам.

Ал. Герцен.

116. Р. ЛЕССЕРУ

5 декабря (23 ноября) 1865 г. Монтре.

5 décemb 1865. Montreux.

Cher Monsieur Lesser, il y a une jeune personne attachée à l’éducation de la petite Ogareff, qui désire faire son portrait photographique. Je vous la recommande. — Nous avons maintenant peur d’aller pour Vevey — peur de l’étrange idée que les veveyens ont sur la liberté personnelle. De grâce, protégez donc miss Turner. J’ai reçu votre lettre — et je suis tout heureux de trouver que vous êtes mauvais avocat. Nous ne comprendrons jamais comment dans un pays qui s’appelle république on peut mettre au violon un homme qui se promène, et que le préfet au lieu de s’excuser fait des observations sur les coutumes des divers pays. Vous pouvez être sûr que ni Ogareff ni moi nous n’irons pas prendre <...> avec lui (comme vous le proposez). Cela n’empêche en rien que vous ordonniez de faire un bon portrait de miss T.

Je vous salue beaucoup et vous remercie.

207[207] В источнике — пропуск неразобранного слова. — Ред.

Перевод 5 декабря 1865.

Монтре.

Дорогой господин Лессер, молодая особа, воспитательница маленькой Огаревой, желает заказать свой портрет-фотографию.

121

Я рекомендую ее вам. — Мы теперь боимся ездить в Веве, боимся из-за странного представления, которое имеют вевейцы о свободе личности. Пожалуйста, окажите покровительство мисс Турнер. Я получил ваше письмо — и я вполне счастлив, узнав, что вы плохой адвокат. Нам никогда не понять, как в стране, именуемой республикой, могут сажать в кутузку человека, который гуляет, и как префект, вместо извинения, решается делать замечания об обычаях разных стран. Вы можете быть уверены, что ни Огарев, ни я не пойдем к нему <...>208[208] (как вы это предлагаете). Все это отнюдь не помеха тому, чтобы вы приказали сделать хороший портрет мисс Турнер.

Низко кланяюсь вам и благодарю.

А. Г е р ц е н .

117. А. А. ГЕРЦЕНУ

8 декабря (26 ноября) 1865 г. Монтре.

8 декаб<ря> 1865.

Montreux.

Письмо твое я получил здесь, и, что тебя удивит, и Тата здесь была дней пять, а сегодня мы возвращаемся. В эти дни печальных воспоминаний — страшных несчастий прошлого года — по крайней мере отчасти сблизилась Nat с Татой и окончился внешне дурной impasse209[209]. Что будет из всего — я не знаю, жить вместе я не предлагаю, но чувствую и знаю, что спасти Лизу от России — необходимо, что иметь влияние на ее воспитание необходимо. Для нее я должен жертвовать — как жертвовал (на иной дороге) для вас. И требую от вас помощи деятельной. Такую натуру не развить — было бы преступлением.

Теперь здесь Бакст — он стал ей давать уроки de rebus omnibus210[210] и это, вероятно, пойдет. Я советую Nat прожить год в Лозанне и посылать Лизу в школу. Но она все собирается в

208[208] В источнике — пропуск неразобранного слова. — Ред. 209[209] тупик (франц.)<. - Ред.>

Ниццу… а потом в Россию, не думая, как же она воротится назад. Впереди, стало, далеко не светло — а тут, как черный фон картины, здоровье Огарева, оно опять хуже, потому что он все же больше пьет вина, чем позволено.

Из писем Таты, из моих к Мейзенбуг ты à peu près211[211] знаешь всё, что у нас делается. Тата занимается много и развивается сильно. Поет она хорошо и тут сделала большие успехи. Лекции Стеллы — весьма недурны, он делает то, о чем я тебя просил годы, что ты обещал месяцы, — и делает с популярностью и талантом. Одно мне больно в Тате: у нее бездна Sitzfleisch^^^^] и от того она несколько wohlbehagend213[213], распускается и тяжелеет.

122

200 фр. из Женевы пришлю и 250 к 1 января через Тхоржев<ского> пошлю. К 10 янв<аря> ты получишь от Авигдора 2500 (или 2400) фр., из них возьми себе 1000 и остальное вручи Мальвиде.

Летом, вероятно, увидимся на Комо. Береги Ольгу и

Прощай.

Прошлую записочку твою я не могу найти — небольшую к Тате, положенную в письме Ольги, — вероятно, я ее оставил в Женеве.

118. В. И. КЕЛЬСИЕВУ

13 (1) декабря 1865 г. Женева.

13 декабря.

Boissière. Genève.

Долго не писалось к вам после последнего письма вашего. Оно ужасно. Мы в предвидении несчастия писали наше письмо. Что тут делать словами?

Письмо ваше носит следы вынесенных бедствий и лихорадочного расположения духа. Если этот тон отчаяния и своего рода метанья из стороны в сторону вас сколько-нибудь врачует — то и хорошо. Но делать из него норму и теорию жизни невозможно. Жизнь вас страшно раздавила — вы лично имеете все права на скитанья как перекати-поле. Но все же это

211[211] приблизительно (франц.)<. - Ред.> 212[212] усидчивости (нем.)<. - Ред.>

случайность — вас несчастия захватили, прежде чем вы устоялись на чем бы то ни было, и оскомина у вас делается натощак. Если у вас был субъективный интерес к делу — то вы все же не имеете права сердиться, потому что