все за это настрадаешься не меньше, как за безешки с молоканом. Но, саго тю, я с 63 и 64 года решился стать сторожем и не допускать — сколько могу — ошибки вообще — и вовсе не допускать сводных промахов. Мы сгубили «Колок<ол>» и печать заграницей нашими увлечениями, Тхор<жевский> привез мне «За пять лет» — вот наш язык и вот было знамя, во имя которого мы могли побеждать.
Этот Anschlag158[158], этот тон надобно снова отыскать.
Ты говоришь, что утятник сердится, — и ты перед ним-то хотел отличиться, гарцуя на облопывании, Трепове и пр. — и с трехбунчужной подписью.
Но что же тебя в резон привело? Не мое письмо, не телеграмма же? Ты геройски, получив и то и другое, написал, что «приказы отдал».
«Вест<ник> Евр<опы>» и вообще книги и пр. после 28 апреля, я думаю, лучше не посылать. Да какие важные статьи были в «Моск<овских> вед<омостях>» о студентском деле.
73. Н. П. ОГАРЕВУ
23 (11) апреля 1869 г. Ницца.
23 апреля. Пятница.
Ведь вот какой ты мудреный человек. — Никаких нет возможностей на тебя сердиться. Накутил, взбаламутил, испугал, удивил, раздражил — и вдруг вынырнул спокойно, как с гуся вода. — Ну и слава богу.
Бакунина 1асШш159[159], который ты обещаешь прислать завтра и прислал вчера, я читал. Что он формой и тоном лучше твоего — в этом нет сомнения — но в чем польза от него, я не знаю. Разве ты думаешь, что теперь на череду в России «снятие государства» и воцарение Степки Разина? Что-то сомнительно. Молодым людям мало подспорья — особенно арестованным и сосланным, — что Бак<унин> их называет «противугосударственными». Слово «поганое государство» — нелепость и опять-таки непризнание исторических моментов. Эдак и зооэмбриологические факты можно себе позволить матюгать. <...> м<ать> — щука и сукин сын паук. — Наконец, где же видна эта сила, этот пошиб 93 года, умноженного на Бабёфа и Стеньку Разина, — в требовании студентов — дать им право на кассу, сходку и свой суд? — Или вы многое знаете, чего я не знаю. — С Польшей у Баку<нина> — совершенный разрыв, его программу ни один поляк не примет.
Ты ведь не решаешься спросить у Бакунина — да что же он, собственно, проповедует не для XXIII, а для нашего столетия?..
Отчего же ты ему не прочел о жаргоне 1863. Это следовало два раза прочесть.
Жду брульон твоего нового воззвания — и прошу право прибавлять и предлагать, хотя я мало очень знаю, в чем дело.
Сегодня в 9 часов утра Тхоржевский отправился по желез<ной> дороге и по дилижансу — в Геную. Он проедет 24 часа. Завтра в 9 утра Тата едет на пароходе, и пароход ходит от 8 до 9 часов. Там Тхорж<евский> ее встретит и отправится в Флоренцию. — Это аи геБ1е160[160] колоссально, из боязни он оставил нас сутками раньше, не рассуждая, что я Тату не подверг бы опасности, если б шансов было неровное число. Я из-за этого одного не поехал бы вовсе в Флоренцию. Однако ты не мучь его — он и здесь был болен от этого.
Вчера мы все были весь день в Монако, и день был удивительный — настоящий итальянский.
Тхор<жевский> едет в Флоренцию — оттуда через 6 дней
в Венецию и прямо из Венеции в Лугано, где хочет повидаться с Осип Ивановичем. Оттуда 10¬го в Женеву.
Мы начнем, отправив Тату, укладываться, часть вещей отправятся в Женеву, к 5-му будем в Марселе. Ужасно жаль отрываться от юга — но делать нечего.
В твоем письме загадка: «Вихер<ский> досадует, что я послал ему в Брюс<сель> „Поляр<ную> зв<езду>«, — он ничего не может добиться из „междулежащей страны»» — сиречь из Франции. — Ты прибавляешь: «Вот тут и говори о Брюсс<еле>, стало, остается Генф и Лондон». Да ведь Брюссель может — à la Каин — сказать: «Да кто же мне поручил отвечать за Франц<ию>? — Я, мол, что мог сделал — предложивши из Италии и Швейцарии посылать via Allemagne161[161]». Может, и в самом деле — при возбуждении работничьего вопроса там будет плохо. Но транзит- то в этом ни при чем.
Затем финал. Сегодня ночью кошка, к неописанной радости Лизы, — родила пять котят — на моем новом сертуке.
В 4 № непременно прочти «Journal des Femmes», прочти статью из Ниццы.
74. Н. П. ОГАРЕВУ
24 (12) апреля 1869 г. Ницца.
24 апреля. Суббота.
Ну вот и Тата отправилась по прекраснейшему морю и на прекрасном пароходе. Мы ее провожали, и я с Лизой сейчас возвратилися. В 5 вечера она будет в Генуе и, если хочет, может в 9 вечером ехать в Специю, а завтра утром по чугунке во Флоренцию, где, вероятно, и может быть к обеду. Тхор<жевский> будет ждать в Генуе.
То, что Тата будет во Флоренции, полезно для Ольги: ее Мейзенб<уг> совсем отчуждает, и сознательно и бессознательно. Nat
деятельной среде и не в провинциальной. Из Брюсселя я могу dann und wann162[162] навестить.
В сущности, все печально — но пора привыкнуть. Диких сцен и выходок меньше — но внутри те же злобы и то же терзанье себя и других. Для N
Затем жди окончательного маршрута, через неделю — много 10 дней — мы будем на дороге.
Прощай.
Что это надристал Соллогуб! Экая дура, Булгарина подгузка, Греч-неваяix[9] каша с салом.
Шифф прочел героическую лекцию, он прямо и открыто бросил перчатку клерикальной партии. «Один святой дух в науке и есть — это разум человеческий» — он явился апостолом на том месте, где Галилей и Савонарола ломили изуверства, — молодец.
75. А. А. ГЕРЦЕНУ
25 (13) апреля 1869 г. Ницца.
Саше.
25 апреля.
Dr,
тебе только несколько слов. 1-ое. Новым изданием письма к Ламбрускини я больше доволен — хотя долю перца вынул бы. — Хорошо, что ты ему сказал, что на опыте никто не видал», как делают Адама из лимона земного и барышень из ребер.
Пришли мне тотчас, как узнаешь адрес — т. е. новый, лекцию Шиффа. Я в умилении перед его подвигом. Ессе homo!163[163] Если он потеряет место — это будет ужасно. Но подвиг святой. Странно, что почти только в еврейской натуре лежат такие аскетически-несокрушимые доблести — и ровно противуположные им страсти. Пожми ему руку. — Если бы с ним что случилось — прошу на меня считать pour un coup d’épaule164[164].
Мне думается, что вам не сдобровать — но делать нечего. — «Скорым шагом, вперед! Арш!» — как командуют на атаку.
162[162] время от времени (нем.); 163[163] Се человек! (лат.);
Тата тебе расскажет о письме Мейз<енбуг>. — Я буду до
95
4 ждать ответ, он может быть здесь 3-го. Если же не будет, велю прислать в Брюссель или Лион. Обнимаю вас и кланяюсь Пану.
Фрикену желаю счастливого пути.
76. Н. А. ГЕРЦЕН
25 (13) апреля 1869 г. Ницца.
25 апреля. 12 часов. Воскресенье.
Тате.
Ожидаю с нетерпением и с каким-то внутренним, не столько разумным, сколько лихорадочным нетерпением — телеграммы. Вчера был ветер, ночь хороша, но к утру небо заволокло черными тучами, я ждал грозы — но небо разъяснело.
Сегодня Лиза взошла в твои права, она еще не вставала, у нее сильнейшая головная боль и тошнота.
Еп аИе^ап1:165[165] пришло письмо от Мальвиды и Панофки. Письмо Панофки ничего не значит.
На сем месте пришла телеграмма all right166[166] — а таки дернули в Ливурн.
Тем паче продолжаю. Хорошо, если Мальвида тебе покажет мое письмо. Ее письмо сначала меня рассердило — а потом я посмеялся. Она говорит, что в Париж ехать готова — если Панофка поедет в Париж — иначе останется до будущей зимы. Стало, здоровье не мешает. Далее, она говорит, что если Ольга и не будет певицей — то все же может давать уроки пенья. Ну это уж из рук вон. Лучше сделаться швеей, телеграфировать, чем приготовляться с целью давать уроки. Вот почему я спрашиваю Пан<офку>, может ли Ольга петь на сцене. Поговори и ты с ней
165[165] Пока же (франц.);
основательно. Вообще я от тебя жду отчета и письма еще здесь. — Сегодня воскресенье, 25<-е>. Письмо мое должно прийти 28 или 29 — пиши тотчас, и я его получу 2 или 3, даже на сутки отложу отъезд. Вообще я на тебя надеюсь. Ты мой Петр — «на котором созижду храм мой…» (только Петр немного вялый и недеятельный). Я решительно хочу положить предел отчуждению Ольги — и для этого прямо указываю на необходимость ехать хоть к сентябрю в Париж. Переговори со всеми об этом.
Ну что Пан — желал бы его видеть на пароходе.
96
Обнимаю тебя — обними Ольгу. Я только и желал бы, чтоб с ней быть настолько в унисоне, как с тобой.
Прощай.
До сентября они могут переезжать на дачу и куда угодно — даже до конца сентября.
77. Н. П. ОГАРЕВУ
25 (13) апреля 1869 г. Ницца.
25 апреля. Воскресенье.
Вот тебе в оригинале телеграмма — Тата махнула-таки в Ливурну морем. — Жив ли Тхорж<евский>? Мораль всего этого — что от Ниццы до Флоренц<ии> 26 часов езды.
От Мальвиды сегодня письмо, которое и посердило меня, и рассмешило, — премудреная каша — человеческий мозг. Она пишет, что в Париж поедет с Ольгой — если и Панофка поедет. Стало, здоровье позволяет. И потом, что она настаивает так на уроки его — для того чтоб в случае нужды Ольга могла зарабатывать себе кусок хлеба — уроками пения. Ведь это уж чистый бедлам. Да я не знаю, лучше идти в прачки, в швеи, чем courir le cachet167[167]… вот поставила цель. Далее — она толкует, что, проучившись почти исключительно пенью еще полтора года, она может, в случае неуспеха, заняться естественными науками или медициной.
И что со всем этим она Ольгу
