и в России больше, чем где-либо.
Если я поступлюсь еще одной зимой (в качестве дружеского жертвоприношения и признательности к вам) — я уверен, что большего вы от меня не потребуете. Родственные связи, семья — все это только внешняя спайка, и тождество и идейное сочувствие — это подлинное связующее начало, и оно не передается на расстояние, как по телеграфу. Впрочем, вам все это известно.
Книги будут отправлены к Моно.
Addio.
Carissime cantatrice <Дражайшая певица (итал.)> и Ольга,
Тата или Алекс<андр> могут выдать аванс в 120 франков (и добавить еще 20, о которых ты просила через Тхорж<евского>). Непрерывно посылать маленькие суммы так затруднительно! Я отошлю потом Александру. (Также и Панофка может подождать.)
Никто не пишет мне, говорит ли Владимир по-русски.
Твой портрет — тот, что с растрепанными волосами, — почти удался, у тебя здоровый вид — и поэтому я прошу тебя воздержаться от всяких медикаментаций, фумигации, вапоризаций, ингаляций и всей прочей
Тутс очень забавен — перенимает все, что делает Лиза.
127
Salue de ma part Teresina et le bambino220[220].
Лиза тебя и Тату и Волдырчика целует.
Пиши ей на досуге, она очень любит и довольна. За портрет она и N
105. В РЕДАКЦИЮ «НЕДЕЛИ» (черновое)
2 июня (21 мая) 1869 г. Женева.
Письмо, адресованное в Женеву, я получил, и все №№ «Недели» — [статья] продолжение статьи пусть полежит[у] в редакции. Через полгода увидим, что и как. Предлагая, напр<имер>, Фогту, следует вперед сказать гонорар.
Письмо и [вексель можете] всё, что желаете прислать, — к Георгу в Женеву [если страховое, то], для передачи Нионскому.
2 июля.
106. Н. А. и А. А. ГЕРЦЕНАМ
5—8 июня (24—27 мая) 1869 г. Женева.
5 июня. Genève.
Письмо твое, Тата, получил. Главная новость состоит в том, что я решительно не хочу ехать в Vichy — после превосходно сделанного разложения химиком, рекомендованным К. Фогтом. (Вкладываю Саше подробную записку.) Освобождение от Vichy делает мне больше досуга — и мы остаемся еще неделю здесь…
аллопатизации… лучшие врачи знают: tanto poco… ma non troppo <немножко... но не слишком (итал.)> <Далее автограф поврежден. — Ред> Приложенный листок предназначен для Алекс<андра> и Таты. Я еще не совсем решил — поеду ли я сначала в Брюссель, а затем в Виши — или же vice versa <наоборот (лат.)>. Во всяком случае, письма можно адресовать Огареву.
Насчет болезни Терезины не тревожьтесь — многие проходили большими мученьями; у твоей мамаши сделались нарывы на груди, страшно мучительные, и притом последовательно один за другим, — это продолжалось месяцев шесть. Я уверен, что славная, чисто плебейская кровь Тер<езины> все переработает.
О Париже я ничего не могу писать теперь. Для этого мне надобно прожить по меньшей мере 3 или 4 месяца в Брюсселе.
8 июня.
Вчера я читал у Кине отрывки из «Был<ого> и думы». Старик сделался решительно моим почитателем. В восторге. Требует издания — но не в Женеве.
Я для него перепечатал «Мазурку» с письмом — и тебе пришлю экзем<пляров> 5, даже 10 для раздачи.
Скажи Мальвиде, что я m-me Кине поднес ее мемуары.
Насколько нас наши стали меньше ценить — настолько чужие любят и ценят больше — странно.
Все деньги, назначенные на Vichy, — в экономии, а посему я шью сертук, рубашки, панталоны, жилет, галстук и шляпу Бак<унину>, сверх того — в следующем письме пришлю Саше 500 фр<анков>, из них:
40
1- е. Ольге,
2- е. Ты ей сшей платье или что нужно 60
200
3. Возьми в свою экономию
4. Владим<иру> Александровичу> в награду
100
за рождение221[221]
500
Addio.
Жду ответа на мое прошлое письмо.
221[221] Сашу прошу помнить, что ему остается — 2200 в нынеш<нем> году и Мальв<иде> 2000 (кажется, так) — их могу в конце июля прислать.
Мы едем на сутки в Лозанну к дантисту. День отправления в Брюссель не назначен.
На отдельном листе:
Pour Alexandre222[222].
Вот разложение, сделанное у Brun:
La quantité de glucose anhydré — est 1 gr. 33 sur 1000 gr. — 1 gr. 46 — de glucose hydraté. Pesanteur spécif
Présence d’une légère quant
129
Он мне показывал в курсе химии ряд разложений диабетической урины — от 7 до 8… и 8 1/2 %. Теперь заметь, что maxim
Заметь, что первое мнение Шиффа подтвердилось: сахар был последствием чирьев.
107. А. А. ГЕРЦЕНУ
12 июня (31 мая) 1869 г. Женева.
12 июня.
Вот, г. доктор, и 500 й, о распределении я писал в прошлом письме.
222[222] Для Александра (франц.);
223[223] Содержание безводной глюкозы — 1 гр. 33 на 1000 гр., гидрато-глюкозы 1 гр. 46. Удельный вес 1009 (чистая вода при 15°=1000).
Передай Тате письмо от N
Посылаю русскую штуку — они еще дальше идут.
Сейчас отвечай — на адрес Тхоржевского.
Жду мнение докторов о минеральной куре Ольги.
Я еду через неделю.
< >225[225]
108. Э. КИНЕ
12 июня (31 мая) 1869 г. Женева.
12 juin 1869. Genève.
19, Pré l’Evêque. Pens
Cher monsieur,
J’ai reçu avec la plus vive reconnaissance les trois lettres pour Bruxelles, que vous avez eu la bonté de m’envoyer.
Vous trouverez sur l’autre page de ma lettre les strophes citées dans mon article de la Spigolatrice di Sapri — je les ai
130
copiées pour les offrir à madam Quinet. C’est admirable de naïveté… la première fois lorsque je lisai ces vers, la belle figure de Pisacane était comme présente — et j’aipleuré comme un enfant.
… E sono morti!
225[225] Нижняя часть письма с текстом оторвана. — Ред.
Vous recevrez en même temps, je pense, q
Je vous salue de tout mon cœur
et reste votre tout dévoué
Alex. H e r z e n.
Sceser con l’armi e a noi non fecer guerra, Ma s’inchinaron per bacciar la terra:
Ad uno, ad uno li guardai nel viso,
Tutti avean una lagrima e un sorriso;
Li disser ladri, usciti dalle tane,
Ma non portaron via nemmeno un pane; E li senti mandare un solo grido:
Siam venuti a morir per nostro lido — Eran trecento, eran giovani e forti:
E sono morti!
Con gli occhi azzuri, e coi capelli d’oro, Un giovin camminava innanzi a loro;
Mi feci ardita, a preso’l per la mano, — Gli chiesi: «Dove vai, bel capitano?» Guardommi e mi rispóse: «O mia Sorella, Vado a morir per la mia patria bella!»
Io mi sentii tremare tutto il core,
Ne potei dirgli: «V’aiuti il Signore».
Eran trecento, eran giovani e forti:
E sono morti!
L. Mercantini.
(La Spigolatrice di Sapri).
12 июня 1869. Женева
19, Pré l’Evêque. Pens
я получил с живейшей благодарностью три письма для Брюсселя, столь любезно присланные мне вами.
Вы найдете на другой странице моего письма приведенные в моей статье строфы из «Spigolatrice di Sapri», — я списал
131
их, чтобы предложить госпоже Кине. Это восхитительно по своему простодушию… когда я в первый раз прочел эти стихи, прекрасный облик Пизакане словно стоял передо мной, и я плакал как ребенок.
… И все погибли!
Одновременно вы получите, я полагаю, несколько экземпляров воскрешенной вами «Мазурки».
Кланяюсь вам от всей души
и остаюсь всецело преданный вам
Алекс. Герцен.
«Они сошли с оружием в руках, но они не воевали с нами: они бросились на землю и целовали ее; я взглянула на каждого из них, на каждого — у всех дрожала слеза на глазах, и у всех была улыбка. Нам говорили, что это разбойники, вышедшие из своих вертепов; но они ничего не взяли, ни даже куска хлеба, и мы только слышали от них одно восклицание: „Мы пришли умереть за наш край!»
Их было триста, они были молоды и сильны… и все погибли!
Перед ними шел молодой златовласый вождь с голубыми глазами… Я приободрилась, взяла его за руку и спросила: „Куда идешь ты, прекрасный вождь?» Он посмотрел на меня и сказал: „Сестра моя, иду умирать за родину». И сильно заныло мое сердце, и я не в силах была вымолвить: „Бог тебе в помочь!»
Л. Меркантини.
(«Жница из Сапри»).
109. О. А. ГЕРЦЕН
13 (1) июня 1869 г. Женева.
13 juin 1869.
Chère Olga, je te demande toute ton attention et tout ton cœur pour une communication très grave et qui doit immensément influencer sur nos rapports. Elle fera une ligne entre le passé et l’avenir. Ell e doit nous rapprocher, serrer les liens. Il y a des années un fardeau pèse sur moi — ton âge et les petites considérations qui gâtent tout, m’ont fait garder de toi un secret —
132
c’est que Lise est ta sœur, c’est que Natalie, vous et Lise vous formez une famille — et une famille dans laquelle — comme frère et père, comme ami et proche parent reste Ogareff — qui vous aime tous, comme il m’a aimé, moi et votre mère. Il t’écrit lui-même. Nous avons longuement discuté en trois à Genève, et Natalie a pris l’initiative de te dire le secret qui nous pesait à tous. Je me sentais malheureux en pensant à une nouvelle réunion avec toi (que je veux et désire de tout mon cœur) — sans t’avoir dit la vérité.
Ma franchise doit te servir de preuve que je ne te traite plus comme un enfant, que je t’aime avec estime — c’est pour cela que j’ai voulu finir une fausse position qui ne pourrait que jeter de l’ombre et du trouble sur nos rapports. Tu le sais bien, je déteste le sentimentalisme français — je n’ajouterai pas de phrases, je me borne de te dire la vérité — et le reste doit se faire par ton cœur.
Mon idéal serait de ne jamais amoindrir l’amour qu’a Ogareff pour Lise et elle pour lui. Lise doit réunir nos deux noms et s’appeler Herzen-Ogareff, lier et confondre à travers toute notre existence. Lise nous réunira, nous représentera au-delà de la tombe, et continuera la tradition de notre amitié. — Ma conscience est maintenant tranquille. J’ai fait ce que j’ai voulu des années. — Je t’embrasse sur cela de tout mon cœur — etattends ta réponse — chère Olga,
ton père.
< >
Je n’ai, chère Olga, rien à ajouter, maintenant le dernier nuage entre toi et moi — nuage apporté par les circonstances — a disparu. — Loin de nous — près de nous — tu resteras ma fille — je n’ai plus de mystère
