мне пожать вам руку.

Ал. Герцен.

129. Н. А. ГЕРЦЕН

29 (17) июля 1869 г. Брюссель.

29 июля. 18, Rue de Paris.

Bruxelles.

Любезная Тата,

переписка наша идет плохо. Я не могу понять, что за рассеянье или что за деятельность вас так сильно поглощает в Аntigniano.

153

На днях месяц что мы здесь. Образ жизни, ресурсы и всё изучил я довольно хорошо. Брюссель именно таков, каким я его себе представлял. Все удобства и все интересы здесь представлены, даже все французские партии. Не только Женева, но и Флоренция отстали. Не знаю, что климат зимой, — теперь очень хорошо. По всему остаться бы здесь год можно. Но… тут-то и пойдут но… в полицейском отношении нет никакой sécurité — может, до парижской грубости здесь не доходят — но деликатно вытолкают как ничего. Главное гонение, разумеется, обращено на социализм. Здесь царство буржуазии. — Ясно, что для нее нет злейшего врага, как соц<иализм>. Я не намерен ни в журналах писать, ни речей рчить — но не позволю никакому правительству мешаться в мои знакомства и ни в одном разговоре не скрою моего образа мыслей — that is the hoc250[250]. Ну и нанимай фатеру на эту манеру. Посмотрю еще до 1 сентяб<ря> — сроку довольно.

Если же ехать — куда? В Женеве можно бы жить. Огар<ев> очень в хорош<их> отношениях с N, и она с ним. Но нельзя себе представить — как удушлив Бакун<ин> и как Огар<ев> совершенно под влиянием дома — этой дурочки, и вне — разных юношей. Это составит тяжесть неимоверную — и будет раздражать денно и нощно. Вот тут и ломай себе голову. Уж опять не в Турин ли?

Читаешь ли ты с Ольгой по-русски, и что? Лиза начала ходить в школу… (до 500 учениц). До сих пор она с дороги сильно кашляла.

Пиши к Лизе (и ты и Ольга), и как можно милее, называя ее просто сестричкой.

Есть ли у Ольги порядочные платья и всё, что нужно?

130. А. А. ГЕРЦЕНУ

29 (17) июля 1869 г. Брюссель.

29 июля. 18, R de Paris.

Важности нет, что ты иначе распорядился с деньгами — но оно потому неудобнее, что ни Тате, ни Ольге на уроки — так не выйдет, а потому я советую сделать прежний распорядок. — Я воображаю, что Мальв<ида>, отдавая всё Панофке, водит Ольгу в лохмотьях.

Трудно сказать, какую газету выписывать, и лучше брать хоть second hand251[251] две, три. Конечно, «Indép Belge» полнее других — но что за подлейшая газета. Не мешает читать

154

и «Revue des Deux Mondes». Парижской газеты ни одной нельзя рекомендовать.

Прочти мое письмо к Тате — узнаешь всё о Брюсселе — и тотчас ей пошли. — Напиши Лизе — она, зная всё, сохраняет религиозную любовь к Огар<еву> — я этим очень доволен.

Прощай.

Кланяемся Терезине.

131. Н. П. ОГАРЕВУ

29 (17) июля 1869 г. Брюссель.

29 июля. 18, Rue de Paris.

Вчера письмо + письмо Кинкеля получил. Сегодня в 7 утра, «телеграмм» — ergo, ты мое предложение принял. Так как, не побывав в Париже, я не могу выставить на трату остальные 7950 фр., то прошу требования делать заблаговременно — almeno252[252] за 15 дней. — Ты знаешь, что я протестую. Ты должен oser253[253] взять на свою полную, единичную ответственность все подобные траты.

251[251] второстепенные (англ.). — Ред.

252[252] по меньшей мере (итал.);

О разделе капитала и о том, что я употреблю для спасения 10 т<ысяч> — их все на

типографию — которая и будет представлять помещенный капитал, но не легко

убакуниваемый, — я составлю записку, и ее мы напечатаем — как отчет254[254].

Тебе никто не мешает — из твоей половины тоже спасти тысяч 5 в типографии.

Кашлям лучше. — Лиза сегодня отправляется в школу.

Чек, посылаемый мною Тхор<жевскому>, в 1500 фр. — из них он возьмет себе 450 и 1050

вручит тебе.

Не могу ли я получить послед<нюю> печатную затрещинку — которую поправлял Бакун<ин> в «языке»?

Будь здоров.

Инженер рассказывал много интересного о железных дорогах. Концессии вообще в руках Каткова. Одну только рыбинскую провел Конст<антин> Никол<аевич> — но и за это Катк<ов> теребит.

132. А. А. ГЕРЦЕНУ

31 (19) июля 1869 г. Брюссель.

31 июля 1869. Суббота.

Принимаюсь писать к тебе так скоро, потому что хочу еще раз объяснить тебе мой взгляд на вопрос о Тате, который я,

155

кажется, затронул очень кстати. Во-первых, я не был бы против всякого брака — против Лугинина была Тата, против Мещерского я ничего не имел. — Против Шиффа всё — несмотря на то, что он, может быть, замечательный ученый.

За что все мои справедливейшие желания, мечты… одна за одной лопают, как мыльные пузыри, — этого я не понимаю, но оно так. Я имею дело — которое должно продолжаться после моей смерти. Я из ссылки создал вам имя, в силу которого вы были бы приняты с распростертыми объятиями в стране, в которой, при всех мелочах и темных сторонах, — будущность закипает в колоссальных размерах. Наконец, в то время, как другие торгуют, работают, ищут приданое — я указываю на капитал, лежащий в лапах русского правительства.

254[254] Не мешает помнить, что о смерти Б<а>х<метева> никто не говорил и что он вправе потребовать.

Ты первый отошел — и пошел своей дорогой, она тебе удалась — и ты доволен. Ольга — по милости Мейзенб<уг> — иностранка. На Тату я полагал сильнейшую надежду — у ней наши симпатии, notre génie255[255] (в том смысле, как говорят génie de la langue256[256]) — она вообще была ближе со мной, и, признаюсь, потерю ее я буду считать одним из тяжелых ударов. Да, любезный Саша, — ты не дивись слову потеря — я в вашем иностранном круге — иностранец, вечно чужой. Что делать? Мы так круто сложились — что разве с одними ультрасоциалистами в Европе мы не чужие. А Шиффы к тому же оригиналы и чудаки — ты когда-то сравнивал с Мор<ицем> Огарева — ты ошибался. Мориц Ш<ифф>, может, имеет гораздо серьезнейшие качества и таланты, чем Огар<ев>, — но ту эстетическую, спетую натуру он не имеет. Все несчастие Огар<ева> — и всей его жизни — вино, он пропил себя — но и остатки все же грандиозны.

Теперь что же за будущность ждет Тату — в этом круге?..

Словом, «да мимо идет чаша сия». Письмо мое сбереги — если придет к слову, покажи Тате его, ей я буду писать — когда буду еще больше бояться. Если это не так — я с слезами радости прочту — напиши тотчас. Если поздно советовать — запрусь еще больше сам в себе — да и 57 лет и старость.

Тяжелое время. Я и с Ог<аревым> во многом расхожусь… даже насчет Туца. На него страшное дело Бак<унина> имеет сильное влияние.

Я теперь читаю «Aus den Memoiren eines russischen Dekabristen». Это писал барон Розен, бывший в Сибири, интересно — и я пришлю Ольге.

156

Купили ли ей 3 первых livraisons257[257] иллюс<трированной> «Histoire d’un paysan» (продолжение) Эркмана — если нет, я приказываю сейчас купить. Да и тебе с Терезиной не мешает читать. Это самая живая история революции.

Если Ольге нужно на уроки и платья, ты ей пошли 250 фр. из взятых тобой. Напиши Мейзенбуг, что я в октябре пришлю ей для хозяйства еще 1000 и сверх того Ольге на уроки и Тате на житье-бытье 500 — и тебе 400 (сто пойдут Туцу). Сверх того, я отдам особо, если ты послал Ольге. Дела идут порядком, я могу делать эти прибавки grâce258[258] Америке.

255[255] наш дух (франц.);

256[256] дух языка (франц.). — Ред. 257[257] выпуска (франц.);

Странна твоя отметка о критике на «Записки Meys» — ты говоришь, что «многие хвалят» — ну, а у тебя разве своего суждения нет? Вспомни, что я и Огар<ев> говорили до издания.

Затем прощай.

Послал я в прошлом письме вырезку или нет из газет о том, что Полина Львицкая отличается в Париже?

Получил ли ты мое письмо, писанное три дни назад? — Я написал в Villa Fumi.

133. H. П. ОГАРЕВУ

31 (19) июля 1869 г. Брюссель.

31 июля. Суббота.

На дело фонда не будем возвращаться. Половина его минус взятых — в твоем распоряжении. Из возможных случаев — предвидь и случай возвращения с Маркизских островов. Мне не совсем нравится, что ты — не знаю почему и из каких источников — ставишь не ту цифру, как я, — я написал, что всего выход<ит> 2050, а ты — что всего вышло 1650 — не бывши уверенным, я не сделал бы «этой корректы», как говорит Чернецкий, а посему прилагаю счет. Я ошибкой послал 45 фр. лишних Тх<оржевскому>, у меня оставались 105 — а не 150. Аминь.

Куда едет Бакун<ин> и какую работу он ищет? Он работать не хочет. Бакунин — великие дрожжи, ferment, если надобно приводить в брожение, и великий миазм, если не нужно. Проповедник наипразднейший — работы, каждый день его — вразрез всем его учениям. Его былое дает ему права на исключенье, но, может, было бы лучше не пользоваться им. Работа у него под носом, напрашивается — но он не хочет ее, он свыкся с жизнию вагабунда. А чтоб доказать тебе, что это так, вот опыт. Я дней через десять увижусь с Bulloz и La Croix — Bulloz

157

предлагал Бакун<ину> большую цену за отрывки из его записок для «Rev 2 М<о^еБ>». Записать историю своего заключения в Дрездене, Ольмюце, Грачине и т. д. менее трудно, чем статьи, которые он начал для писова конгресса. Я ему предлагаю вступить вновь в переговоры с Мазадом или Бюлоцом через меня — но для этого нужен срок доставки работы. Или он откажется, или не сдержит слова — в обоих случаях ясно, что работать он не хочет. Посмотри, как работает Люйс, — да как работают у нас, по словам Пятк<овского>.

Письмо Лизы было не ответ, а так, вздор. Она очень не экспансивна на этот счет. Письмо твое имело, впрочем, трудные обороты: «Наши отношения не меняются». И еще раз, Огарев, скажу тебе, что я решительно не понимаю, о какой откровенности ты говоришь. Все именно теперь так и делается — как ты говоришь. Ни от кого здесь не было скрыто настоящее положение… Иметь

право людям несогласным говорить: «Ступайте к черту» — я не признаю, так, как не признаю всех их (несогласных) «подлецами». Это, друг мой, всё неистовства. Но отходить от них буду. В чем же недостаток откровенности?

Я начинаю, и очень, бояться, что Тата кончит тем, что выйдет замуж за Гуго Шиффа. Заметив кое-что в письмах — я сондировал Сашу — вижу, что он далеко не против. Мне бы не хотелось — но что тут