мое хотенье. Конечно, Мещерский был бы мне ближе… Возвращение в Россию детей с тем именем, которое я им приобрел, было моей мечтой. Да и в финансовом отношении: русский муж вытребовал бы костр<омские> деньги.
Но я всё принимаю как фатум — и желал бы спокойно провести немного времени, записать еще кое-что людям на память и потухнуть без особой боли.
У тебя есть какая-то теория pro domo suo, по которой следует любить всех детей — кроме своих. Если б это было так — надобно было бы по крайней мере выбирать их — чтоб молодое поколенье в новом и преображенном виде изящно продолжило хорошую сторону нашей жизни. Отчего же все уйдут и затянутся мелкой западной жизнью — и не будет никого представителем нашей русской деятельности. Я на Тату надеялся.
И это все вздор.
А ты пишешь, что «тебе скверно», — отчего тебе скверно? Оттого, что фонд не лежал перед тобой, как открытая табатерка, — оттого, что у меня нет веры в невероятное? Огарев — не клевещи на судьбу — у тебя две вещи тяжелы — ты украл (я употребляю твое нелепое слово) свое здоровье и ограбил самого себя. — Это важно — но помимо ты на судьбу не пеняй.
158
О последнем, т. е. о Тате, ни слова никому, ни даже ей.
Книгу декабриста достал.
NB. Насчет Тхорж<евского> помни, что я его подбил ехать из Лондона, — ergo обязан выдыбать.
134. Н. И. УТИНУ
Июль 1869 г. Брюссель.
На копию вашего письма, которую мне сообщил г. Трусов, — позвольте мне отвечать не как ведомство — а как старый знакомый, частно и лично. Обстоятельства относительно типографии в многом изменились с тех пор, как я вам писал. Я, с своей стороны, и теперь считаю непоследовательным, что люди, понимающие экономическую сторону вопросов, дробят матерьяльные силы — вместо того чтоб их соединять. Мысль о соединении типографий не Бакунина — а моя. Может, было бы хорошо, если б г. Трусов еще поговорил с Чернецким.
Не мог я не улыбнуться — встретив в письме вашем знакомую тень «Банка»… в котором мирно почивает известный вам капитал (только не 25 т., а 20, т. е. 800 фунт. стерл.). Капитал этот сделался оселком, на котором пробуется наша честность и сила себяизбирающего контроля.
Деньги эти даны на полное, безусловное распоряжение нас двоих — Огарева и меня. Мы обязаны в них отчетом давшему господину и своей совести. Отданы они были не ошибкой, не по незнанию, как и кому отдать, — a de propos délibéré259[259]. Выбор не совсем был неудачен — потому что капитал, вверенный нам в 1859, к 1 июля 1869 интегрально цел. В важных случаях мы его употребляли (напр<имер>, когда вы, обещая молчанием покрыть дело, брали для спасения товарища) — и тотчас дополняли. Но если б капитал был весь растрачен, то и в таком случае мы вовсе не были бы повинны отчетом какой-нибудь веме или каморре, избирающей себя, — потому-то я и рассказываю вам дело. Примите это как знак уваженья — мне просто приятно заявить, что беспокоящий капитал цел — и мы всегда готовы его употребить согласно с желанием давшего — и с нашим убеждением. С тем вместе вы понимаете, с каким отпором мы приняли бы всякое требование отчета — как это предполагалось.
Я не могу согласиться с вашим мнением, очень враждебным, относительно Бакунина. Бакунин слишком крупен — чтоб с ним поступать sommairement260[260]. У него есть небольшие недостатки — и огромные достоинства. У него есть прошедшее, и он — сила в настоящем. Не полагайтесь на то, чтоб всякое
159
сменяющее поколение интензивно было лучше предыдущего. Если б это было так — то англичане при Георгах — были бы далеко выше кромвельцев — и французы Реставрации заткнули бы за пояс якобинцев. В людях, как в винах, есть cru. Я думаю, что Бакунин родился под кометой.
135. Г. Н. ВЫРУБОВУ
6 августа (26 июля) 1869 г. Брюссель.
6 августа 1869. Bruxelles. 18, Rue de Paris.
За месяц до отъезда из Ниццы (в апреле, помнится) я писал к вам, почтеннейший Вырубов, письмо, на которое ответа не было. Если вы не получили его — я очень рад. Если получили, и я
259[259] обдуманно (франц.);
не получил ответа, — очень не рад. Если ж вы получили и не отвечали, — очень извиняюсь, что пишу, не дождавшись ответа.
Г-н Пятковский — литератор, участвующий в «От<ечественных> зап<исках>», «Деле» и участвовавший в «Не Деле», — просил меня положительно — дать ему несколько строк к вам как к известному представителю всего положительного. Он человек добрый — и вы мне, верно, отпустите грех — вмешательства.
Я с 1 июля в Брюсселе — и здесь не того.
Думаю побывать в ваших краях и искренно желаю, чтоб мое письмецо застало вас здоровым.
А. Герцен.
136. Н. П. ОГАРЕВУ
6 августа (25 июля) 1869 г. Брюссель.
6 августа. Пятница.
И оттого, что писем не было, и оттого, что не о чем было писать, — я откладывал до сегодняшнего утра. Во-первых — пункт за пункт ответы.
1- ое. Если Бакун<ину> очень узлом к гузну — то я готов всегда тебя уполномочить ему вручить 100 и до 200 фр. — которые ты получишь к 1 сентября плюсом к твоим 400. Тхор<жевский> может занять, если нет налицо, хоть у Касаткиной, для меня.
2- ое. Не зная обстоятельств, не следовало меня винить за Тхорж<евского>. Если он тебе покажет мое письмо сегодняшнее, ты узнаешь дело вернее. Не я, а он — десять раз говорил, что он теперь ничего не делает, а деньги получает даром… Это
160
правда, и я отдавал полную справедливость его честности. По несчастию, это была фраза — он ее говорил искренно, но с задней мыслию, что я ничего не сделаю, — и попался, за что же ты бранишь меня? Тебя несчастия научили знать цену деньгам. Разочти же положение Тхорж<евского>. Он помимо квартиры получал около 1200 фр. — и, пока у него не было куска хлеба, я, как виноватый приглашением, молчал. — Обстоятельства переменились, наследство (полученное косвенно через меня, как он сам мне сто раз говорил) обеспечило ему хлеб. — Он пишет, что ему в Женеве скучно. Я ему пишу: отдайте мне ваш капитал на сохранение, я буду вам платить 2500 в год — и капитал к вашим услугам по первому требованью. Одна мысль, что я эти деньги употреблю долею на Чернецкого, его испугала (а ему что за дело — хоть бы я в море бросил) — и между прочим он написал мне, что 2500 на прожиток ему мало, что ему жизнь
стоит до 5 фр. в день, помимо квартиры. Зачем же он тратит 5 фр., когда все небогатые люди живут в пансионах по 4 (с квартирой и прислугой)? Он пишет, что надеется получить 5000 в год — дай бог 50 т<ысяч> — но это все вздор. Я тогда ему сказал: «Вы будете получать процентами 1800—1900; я охотно буду платить вам 600 — за исполнение поручений, а 2500 вам довольно» (это-то и оскорбило). И не только он по шляхетскому гонору — но ты на меня же и вскинулись. — Да что же это за комедия? Я прямо говорю, что с прекращением «Колок<ола>» — Тхорж<евского> работа = 0. К тому же он обленился, ему, вероятно, хочется жить как rentier — можно ли это от 25 т<ысяч>?
Работа… на словах у всех — а на деле? Ты называешь работой — охоту Бакунина редижировать журналы. Но работать надобно то, что доставляет Auskommen261[261], а записки требовали у него — с 1863… Семь лет!
Уверяю тебя, что быть одному с капиталом — тягостно. Ты облегчил себя — я должен быть министром финансов за всех, но справедливости не жду. Ты видел по отчету Roth
Я готов ждать до 11-го ответ на это письмо. Конечно, вдвое лучше видеть Ботк<ина> в Париже, чем в Трувиле. Мне же в Париже быть необходимо. — Да не поедет ли Ботк<ин> Брюсселем?
161
Сроки и пр. мне нужны подробно и ясно. С Мерч<инским> успею видеться. Ольге ехать нельзя, но Тате можно — лета не серьезная помеха. Пят<ковский> ужасно пуст, ужасно некрасовец и все толкует о журнальных сплетнях.
Вчера были у нас гости — и длинный спор — о, как туманно и невыработанно новое воззрение, а туда же говорят о практическом начале дела. Пятк<овский> играл очень смешную ролю наивностью, наивным французским языком и боязнью жабы — потому что горло болело.
Прощай.
Ответ легко может быть 10 вечером или 11 — если вовремя пошлешь. — Я действительно по всему ретроград — даже твое беспардонное суждение насчет того, что я писал о Тате, — возмутило меня.
137. Н. П. ОГАРЕВУ
7 августа (26 июля) 1869 г. Брюссель.
7 августа. Суббота.
Одна новость, но лучше двадцати одной — вчера получил повестку, чтоб явиться сегодня в министерство юстиции, в Securité publique262[262] и пр.
Недолго ждали.
(Продолжение после.)
Фонтан знает один французский язык — и тот плохо. По-русски он знает только два слова: «Колокол» и Устинов, — «Колокол», к которому он приплачивал, и Устинов, который приплачивал ему. Если Бак<унин> в самом деле хотел печатать, то следовало бы прислать не два экз<емпляра> русских — а один перевод. Сумлеваюсь, чтоб нашелся здесь журналист, который бы напечатал. Но постараюсь, когда будет перевод (могу и из Парижа и отовсюду переслать). Ужасти какие вы практические люди.
Сообщи Тхорж<евскому> новость, вот и перемена в Зодиаке. A propos — из денег, получен<ных> от Мерч<инского>, возьми, как я писал, для Бакунина.
6 часов.
Tout finit par des chansons263[263]. Говорили, говорили — зачем, к чему, будет ли «Колок<ол>» изд<аваться> в Брюсселе — и что
162
другое. Буду ли я писать в журналах, а кончили, что просто жить, — учтивости страшные. Детали после… а все ж остаться не хочу надолго.
138. А. А. ГЕРЦЕНУ
9 августа (28 июля) 1869 г. Брюссель.
9 августа 1869. Понедельник.
Herr Professor,
262[262] отделение общественной безопасности (франц.);
поздравляю с титулом и желаю, чтоб ты тотчас начал что-нибудь другое на место ассистентства. Долфи бесконечно жаль, и что за ужасная смерть. Я прежде читал в
