опять возвратиться сюда. Если я буду налицо, дело наладится, — если пойдет письмами, ничего не будет.

Опасность писем всего лучше постиг непостижимый Тхоржевский. N ничего не получала, ничего не писала — и, стало, ее дело сторона. Все вышло из его безграмотной фразы — он говорит, куда газеты посылать — посылаю и письмо на имя H<атальи> А<лексеевны> poste restante — на старый адрес. Я, только получив твое письмо, разобрал, что слово poste restante относится к письму. Но если нельзя и за это сделать дружеского замечания — то действительно надобно покончить дела. Я ему написал мягко (прочти записку) — но выносить бешенство всех, еще не сидящих в Бисетре, скучно. А ты все с Сер<но>-Сол<овьевичем> и виной возишься — точно я не писал, что клоп невинно скверно пахнет.

1 сентября ты получишь 500 фр.

Тут и последняя сотня Туца, которому кланяюсь.

Выруб<ова> — видал.

156. Н. А. ТУЧКОВОЙ-ОГАРЕВОЙ

24 (12) августа 1869 г. Париж.

24 августа, вторник.

Березовскому амнистии не нужно, он умер от чахотки. Вчера сказал мне Эман<юэль> Араго, он обещал его портрет.

О деле нашествия кн. Оболенского есть уже статья в «Suisse Radicale», не могу ее прислать, потому что она мне нужна.

Эман<юэль> Араго находит такое чудовищное беззаконие не в выдаче детей, а в форме, какого мало примеров; должен был быть прежде суд, а не после. Следовало спросить объяснения от матери. После этого мне Швейцария огадела донельзя.

У Мазада был (Бюлоза нет в Париже); очень учтив, очень рад печатать, но увидим, он просил меня прийти за полным ответом в четверг, в два часа. Отрывки оставил у себя. Я ему читал об итальянцах. Разумеется, если он это возьмет, то и все переводы. Сегодня иду к Лакруа.

Бамберг<ер>а, моей немецкой правой руки, нет в Париже. Тесье не могу найти, но поеду, наконец, знаю, где его бюро. Громору писал, но он не приходил.

«Aliéné» я дал Reclus просмотреть насчет языка. «Сорока-воров<ка>» так полна ошибок, что ее им теперь дать нельзя.

Все эти дела здесь не делаются так быстро. Два, три лишних дня не помогут, я непременно приеду в субботу или в воскресенье, но если хотеть дело изданий поставить на ноги, надобно опять возвратиться недели на три, может на месяц. Тогда я поставлю на своем. Все эти господа мечутся из угла в угол, ни у кого нет свободной минуты, назначают всякий раз далекие свиданья. Вчера видел Вырубова, он меня звал в середу обедать с Масолем, учителем Саши. В 49—50 году он и Тату учил и сгорает желанием их видеть. Вчера был 1-й раз в театре (Palais Royal) и остался ужасно доволен. Что за актеры! и пьеса злая до свирепости и непристойности, заглавие «Gаvand, Minard et Cie».

Лизу обнимаю и благодарю за ее письмецо. Porte-mon278[278] уже куплен, еще давайте комиссии.

Посмотрите дом Барт. на всякий случай…

157. Э. ТЕСЬЕ дю МОТЕ (черновое)

Около 25 (13) августа 1869 г. Париж.

Mon cher Tessié du Motay,

J’ai besoin de cœur vous [parler d’une chose bien intime] écrire q q lignes confident, — je vous ai dit l’autre jour en parlant de nos arrangements que je resterai ici avec m-me O et Lise. D’après une question de madame Tessié — j’ai compris que vous ne lui aviez pas parlé de cela. Entre nous les demi-confidences sont impossibles, et je déteste les pénombres. Lise est ma fille — il y avait des nécessités de famille qui nous obligeaient à garder ce secret. Cela n’a jamais été un secret pour O, et notre amitié n’a jamais été ébranlée. Maintenant je ne vois pas l’urgence de faire un mystère

[d’un rapport] cette alliance sérieuse et parfaitement humaine. Il faut nous accepter comme une famille constituée — je vous aime trop et j’estime trop m-me Tessié pour ne pas expliquer à vous dès le commencement notre position.

Voilà, caro amico, ce qui m’a mis la plume en main pour vous écrire et omni casu laissez-moi la conviction que nous resterons bons amis comme pour le passé.

Tout-à-vous

Al. H e r z e n.

P. S. Jusqu’à présent je ne suis pas avancé dans ma recherche d’un appartement. Il m’est impossible d’aller au delà de 6000, 6500 — et je veux essayer encore une fois le Boul S. Michel. J’attends une lettre de Meysenbug pour me décider. Peut-être j’irai à Nice — même à Gênes.

Перевод

Мой дорогой Тесье дю Моте,

я испытываю сердечную потребность [поговорить о предмете, чрезвычайно интимном] написать несколько конфиденц<иальных> строк — я сказал вам недавно, говоря о нашем устройстве, что останусь здесь с г-жой О<гаревой> и Лизой. Из одного вопроса госпожи Тесье я понял, что вы с ней об этом не говорили. Между нами полупризнания невозможны, а полумрак я ненавижу. Лиза — моя дочь, были причины семейного характера, заставлявшие нас хранить это в тайне. Для О<гарева> же это секретом никогда не было, и дружба наша никогда не омрачалась. Теперь я не вижу более необходимости делать тайну [из отношений] из этого серьезного и весьма человечного союза. Нас надо принимать как совершенно сложившуюся семью — я слишком люблю вас и слишком уважаю г-жу Тесье, чтобы не объяснить вам с самого начала наше положение.

Вот, саго amico279[279], что заставило меня взяться за перо, чтобы написать вам, и omni casu280[280] не лишайте меня уверенности, что мы останемся добрыми друзьями, как и встарь.

Всецело преданный вам

Ал. Герцен.

P. S. До сих пор я не преуспел в своих поисках квартиры. Я не могу платить больше 6000— 6500 — и хочу снова сделать попытку на бульваре С.-Мишель. Ожидаю письма от Мейзенбуг, чтобы принять решение. Быть может, перееду в Ниццу — даже в Геную.

279[279] милый друг (итал.);

158. H. A. ТУЧКОВОЙ-ОГАРЕВОЙ

25 (13) августа 1869 г. Париж.

9 часов утра.

Письмо твое от 23 принесли. — Насчет климата и здоровья — истинно это рулетка. — Я здесь видел улицы совершенно аэрированные — но 2 мил<лиона> жителей — всё 2 мил<лиона>. Швейцария невозможна, если вся эмиграция не отомстит и чиновники не будут наказаны. — Утина и Мроч<ковского> выпустили…

Уложены ли ящики?

Д<авыдов> будет раньше в Москве, след. медальон ему дам — мы с ним увидимся у Вырубова, или занесу ему. Он, т. е. Д<авыдов>, совершенно согласен с Бар., что акции желез<ной> дороги его и еще другой очень выгодны — можно удвоить состояние, вовремя продавши.

МЕДАЛЬОН БУДЕТ.

Тхорж<евский> опять взъярился на меня за ошибку — он не о газетах писал, а о твоем будущем письме. Что за шут.

Да у тебя ребус:

«N. — ты не написал?»

Кто это N.?

Архимандрит Никодим?

Неелов-историограф?

Сейчас от Delacroix, дело идет.

159. Н. П. ОГАРЕВУ

26 (14) августа 1869 г. Париж.

26 августа. Четверг.

Новое испытание — получив отказец от ультрарадикальной газеты по делу Обол<енской> — я отправился в Жирардинницу и нашел самое горячее участие. Теперь орган найден. Сегодня в «Liberté» или завтра будут отрывки из статьи «Suisse Radicale».

Дела книжные еще не кончены — впрочем, припишу после обеда. Сегодня три свиданья — с Мазадом и Лакруа — который вовсе не прочь от издания — и с Тесье (я его искал по всему городу, а он спокойно жил в том же отеле). Он везет меня к деловому человеку, чтоб написать условия для Лакруа. Тесье в главе своей газовой компании получает 44 т<ысячи> жалованья.

А какие вы чудаки — ну, вместо того чтоб через моря и суши умолять меня выписывать 3 № <^икипй'а», стоящие, вероятно, 6 су, разве не легче было послать к Георгу — и дать ему эту комиссию и даже выписать два экз<емпляра> и истратить

181

сумму в 12 су… я прошу об этом Тхоржевского. Куды я здесь буду выписывать в Париж — но я еду в воскресенье в Брюссель. Делайте проще — вещи простые. Бакун<ин> должен на сходке и за меня их пугнуть.

Я познакомился с сыном ИоигепБ’а, он мне ужасно понравился лицом и благородством всей посадки.

Тесье задал мне великолепный завтрак вчера, а третьего дня Давыд<ов> — обед. Сегодня Вырубов — живу на чужих харчах. Вообще все и вся меня превосходно приняли и принимают.

Для Тхор<жевского>.

Скажи ему, что, видно, я не локтем нос утираю. — Амер<иканские> фонды вчера были 96 — а я ему купил за 85-50, т. е. он имеет на них, сверх 6%, еще 10% барыша, — думаю, что недурно. Если при мне будут они в 100, я продаю.

В воскресенье еду утром и обедаю в Брюсселе. — Буде письмо опоздает — перешлют.

160. Н. А. ТУЧКОВОЙ-ОГАРЕВОЙ

26 (14) августа 1869 г. Париж.

26 августа. Четверг.

Окончательно дела книжные невозможно окончить — но сегодня я узнаю и припишу à quoi se tenir281[281]. Лакруа вовсе не отказал с самого начала — напротив, он только хочет наилучшие кондиции. Он был очень любезен. В воскресенье я поеду — но придется возвратиться. Огар<ев> пишет, что в журнале Якоби меня обругали в длинных трех статьях и

назыв. русским агентом — а в Париже я встречаю самый дружеский прием. Якоби, который лично меня знает!

Новые подробности о деле Обол<енской> заставляют волосы становиться дыбом. Утина в Ольтене вытащили из вагона — так что он упал на рельсы. Жандармы держали Обол<енскую> за руки — пока делали обыск. Я вчера был в «Liberté» — и сегодня будет в ней статейка. Огар<ев> пишет, что Робен’ возненавидел Швейцарию — и есть отчего. Обол<енская> просила детей оставить под покровительст<вом> федерального совета в Берне, в доме, который назначит совет и муж, — ей отвечали, что поздно, и детей отправили в Россию.

182

C девяти часов я на воздухе; хожу, конечно, в сумме 15 верст, ложусь позже 12 — и совершенно здоров, даже голова не болит.

Эта судорожная деятельность стоит Vichy. У меня нет свободной минуты.

Давыд<ов> уехал вчера прямо в Москву и медал<ьон> взял.

Тесье отлично устроился, получает 44 000 жалованья и директор компании — имеет и розетку в петлице… Он меня вчера угостил великолепным завтраком.

Сию минуту получил письмецо твое от 25 — очень скоро. Ну ладно и ладно и за письмо искренно обнимаю тебя. Мне надобно знать, что вы целы. Помни, что я еду в воскресенье и, стало, после субботы утра (первой почты) писать не следует.

Прощай.

Вероятно, Лежен позволит переночевать — и мы поедем в понед<ельник> в отель.

Я Тесье сказал. — Он с дружбой говорит о тебе, велел сказать, что климат здесь здоровее Лондона и что найдет дом нам, если нужно, здоровейший.

Огар<ев> так огорчен этой истори<ей>, что пишет — не ехать