Что дальше — истинно не знаю. Что я побываю в Женеве — это верно, но что мы все сделаем? — Не знаю. В Париже центр деятельности — но и дороговизна. Я снова должен сказать, что в Брюсселе легко живется — я не знаю, почему и как, диапазон не так давит, как в Швейцарии, — но гадко после avertissement307[307]. Устроиться

198

здесь можно очень недорого. В Женеве можно гостить — но жить мудреное дело.

Прощай.

1000 fr., вероятно, уже получил. Ну a «Zukunft» — видно, запрещен в Швейцарии.

A propos. Какая же польза в jury Бакун<ина>, Либкнехта, если это не напечатано. А если напечатано — пришли. Во Францию не так будет легко посылать. Но это не относится к «Zukunft».

306[306] сочинений (лат.);

177. H. П. ОГАРЕВУ

23 (11) сентября 1869 г. Брюссель.

23 сент<ября>. Четверг. Bruxelles.

Едем в 2, а не в 9. Письмо получил. Буду ждать в Париже 1-ое — «Zukunft», 2 — статью префекта о деле Оболен<ской> и пр. — Посылая в Париж, следует несколько обдумывать. Там опять начинается туман — который очень может разразиться в пользу порядка и тишины. Положение ужасно натянуто.

Продолжаю читать здешнюю «Liberté» о конгрессе в Базеле и совершенно с ней согласен. И конгресс и обсуживание его — большой шаг вперед. Они — издат<ели> «Lib» — совершенно против ауторитарного, террористического образа действия. Я их понимаю — и опять-таки жалею, что не печатал моих писем. Что Бакун<ин> так старается стереть личность? Этим путем действительно можно дойти до того, что из человека выйдет мешок пищеварения — в полипнике, устроенном так, что все будут сыты. Или, может, это-то и будет конечная форма — история остановится — искусство отбросится как игрушка, наука — как аристократия ума — это точно, как Языков говорил, будет «елда-рада».

Или мозг у меня действительно заиндевел, — но я никак не понимаю ни этого, ни указа об отмене права собственности (без всякого развития), ни амнистии — «наследству» по врожденной царской милости. — Рядом затронуты вещи серьезные — серьезно и этим путем пойдет развитие. И противники правы — говоря (как Langlois), что вы ершитесь и грозите, мы вам не дадим собственность, а вы слишком слабы, чтоб ее взять, — приводите нас к необходимости, к пониманью etc.

А уж как смешно какой-то француз взбесился за слово индивидуалист, — ну, а если б назвали <...>? все еще в катехизисе — даже симплистов придумали.

199

Я больше верю, чем когда-нибудь, в успех именно этих социальных сходок — и вижу… провижу… что дело пойдет ста путями, в ином месте круче, в другом мирнее — но нигде не пойдет «разнузданней дурных страстей» — вырезыванием языков, резней из-за угла, ноядами и митральядами. Это грешные мечты — слишком старых и слишком молодых. Человечество теперь выше Нелатона — и не воображает, что на свете только хирургия и каутеризация.

А ведь вся беда от незнания и непризнания истории.

Длинное письмо от тебя не жду — ты его обещаешь пятый год.

Very important.

On prie une

Правда ли, что Бакунин в переписке и дружбе с Марксом и переводит его книгу на русский язык?

На конверте:

Suisse (Via Allemagne).

Monsieur N. Ogareff.

2, Petits Philosophes.

Genève.

178. H. П. ОГАРЕВУ

23 (11) (?) сентября 1869 г. Брюссель.

Вот о чем я хочу сказать еще одно слово. Робен, Де-Пап и др., так, как и Гюго, с самого начала знали, что Лиза моя дочь, — догадывались и всё оставалось так. — Повторяю, что я с своей стороны, всегда был против перемены — мысль эта Nat, и сделает она ей много дурных минут. Ты в Женеве еще в 66 году был того же мнения, как N. Но теперь надобно же идти до конца. Вчера De-Pape говорит мне пренаивно: «А как же Бакунин меня уверял, что Лиза — не ваша дочь, он положительно говорил и пр.» — а потому не лучше ли Бак<унину> просто сказать? Я догадался бы тотчас — и по первому слову не стал бы говорить… но такта ближнему не дашь. — Подумай, как это лучше сделать.

Если б мне удалось в Париже что-нибудь сделать для издания нескольких волюмов — я бы на всю зиму уехал бы в какое-нибудь швейцарское захолустье.

Хорошо бы иметь статейку на франц<узском> об университетском избиении. Переводчик необходим.

Засим кланяюсь.

200

История РетБ1 вовсе не смешна, и я боюсь, что она заставит нас еще поплакать.

В Париже будем в 8 часов с половин<ой>.

179. Н. П. ОГАРЕВУ 

26 сент<ября>. Париж. H<ôte>l du Louvre.

№ 328.

Я вчера хотел приписать, но Лиза и N сразу бросили письмо в ящик, не сказав мне. Впрочем, писать, собственно, не о чем, кроме того, что sain et sauf309[309] приехали сюда. — Боткина видел и обедал вчера у него. Он немного недоволен тем, что я не был в Vichy. Хочет завтра специально осмотреть. Мер<чинский> уехал в Дрезден в тот день, когда я приехал.

Сегодня получил письмо Тх<оржевского> (от 24) и газету лозаннскую — если они не отвечают, делать нечего. Моя антипатия к ним еще раз оправдывается.

< >310[310]

Жду Вихерского — он мне не очень нравится — но человек умный, с ним придет Крамер — действ<ительный> ст<атский> сов<етник> и кавалер…

Ты сколько дал Баку<нину>: 100 или 200 ф<ранков>, если 100, то дай еще на дорогу, если нужно, 100 — я вышлю. Ты знаешь или нет, кто должен тебе вручить 500?

В доказательство того, что я здесь не из иных прочих, так сказать, а все же числюсь по львам, посылаю вырезку из газет. В театре я был — но ни одного знакомого лица не видал. У них своя полиция — а может, одна и та же. Вырезку эту подношу Тхоржевскому — вместе со следующ<ими> строками.

Прощай.

180. Н. П. ОГАРЕВУ

29 (17) сентября 1869 г. Париж.

29 сентяб<ря>. H<ôte>l du Louvre.

309[309] здравые и невредимые (франц.). — Ред. 310[310] Нижняя часть листа (с текстом) отрезана. — Ред.

На этот раз новостей довольно частных. Сатин прислал 1540 фр., из них подобает Мишели 400 — остальное тебе и с примечанием Сат<ина>, что «еще пришлет». (Это в всяком письме —

как твое обещание длинных посланий.) По поводу этой присылки у меня твоих денег будет 2500. Ими, мой совет, распорядиться так: взять в ноябре 300 фр., в дек<абре> 300 и в конце года для счетов 300. Таким образом выйдет весь твой расход в 6500 — а с Туц<ем> в 7000. К Новому году останутся 1600, и будем ждать от Сатина. Оставляй всякий раз не у себя, а у меня в запасе. Это единственно верный способ, чтоб не было задержек.

Далее, Тата пишет, что они все, т. е. Тата, и Ольга, и Мейз<енбуг>, собираются на днях в Париж. Для этого надобно приготовиться. Я писал Тате, чтоб она ехала, если хочет, сюда и советовал ей удалиться от истории Пенизи. А Ольге писал только, что странно — когда я звал ее из Флоренции в Геную, она не могла приехать, а на Вагнерову оперу — поехала из Ливурны в Мюнхен. Я писал Тате и Саше, что мне очень прискорбно систематическое удаление и отчуждение Ольги — наш круг при всех его недостатках и неспетостях все же лучше исто немецкого — вероятно, все это подействовало. Но учредится ли лучше общая жизнь — я не знаю. Внутри N и Мейз<енбуг> ненавидят друг друга. — Надобно квартеру попросторнее — а квартеры здесь всего дороже. Кварт<еры>, которые в 1850 году были по 400 фр. в месяц — теперь по 750… и 800 в месяц. — Я приезда, впрочем, не отклоню — но главный вопрос в том, сами-то мы останемся ли здесь? Выгод с одной стороны — и невыгод с другой много. Все же подчиняется одному. — Я совсем иначе смотрю на историю с Пенизи. — Тата поддалась и хорошему и дурному влиянию их хора, самую гибельную роль играл Левье — и она вовсе не прочь идти замуж за слепого, хотя прямо не говорит. Это такое несчастье было бы, от которого и без диабета лопнут последние силы. Если б ты умел ловко затронуть эту струну — ты мог бы воспользоваться своим влиянием… разумеется, осторожно. К тому же они, вероятно, проедут Женевой.

У меня мутится в голове от мысли, что именно Тата — это светлое и гармоническое существо — убьет себя такой нелепостью. Пишу ей сегодня. И что тут делал Саша — как он допустил?

Боткин делал осмотр — общим доволен. Урину отдали в лабораторию Тесье. Он советует пить селестинскую воду (то же Vichy, но крепче) и в мае ехать дней на 20 туда.

Дай бог успеха бакун<инскому> переводу Маркса — я одного не понимаю, почему же он держал под сурдинкой свои сношения с ним. Вся вражда моя с марксидами — из-за Бакунина. Так же, как в деле Ковалевского и в деле Оболенской, я ушел дальше бенефициантов — такая судьба.

202

Утешь Бак<унина> и себя в кончине Голынского — о которой Б<акунин> так утвердительно говорил. Он вчера встретился мне на бульваре — красен и здоров, толст и свеж.

Получил письмо Тхоржевского. Передай ему, что я безусловно советую ему продавать бумаги Долгор<укова> или даже уничтожить. Рейнах, который здесь, говорил мне, что у него много

работы для Чернецкого с 1 января и что он об этом толковал с Тхоржевс<ким>. — Что это? — И зачем Чернецк<ий> так упорно не говорит, чего он хочет? Meyrargues уехал с детьми Ротшильда — он не имеет больше протекций в их доме — стало, и места через него не добудешь.

Прощай.

NB. Газеты и «От<ечественные> зап<иски>» получил.

181. Э. ДАНТЮ

30 (18) сентября 1869 г. Париж.

Monsieur,

Je reviens encore une fois vous faire une proposition faite par moi — il y a quelques années.

Les 3 volumes de mes mémoires que vous avez publiés sous le titre de Monde Russe et la Révolution — trad du russe par H. Delaveau sont épuisés.

Voulez-vous faire une nouvelle édition — corrigée et augmentée de deux volumes? Cela me serait particulièrement agréable de paraître encore une fois chez vous.

Une réponse m’obligerait beaucoup.

Recevez, monsieur, mes salutations empressées.

Al. Herzen,

rédact du Kolokol.

30 sept 1869.

Hôtel du Louvre, № 328.

P. S. J’ai oublié de dire que j’ai la traduction d’un roman et de quelques nouvelles de moi — que je vous offre aussi.

Перевод

Милостивый государь,

снова возвращаюсь к предложению, сделанному вам мною несколько лет тому назад.

3 тома моих мемуаров, опубликованных вами под названием «Русский мир и революция» в переводе с русского А. Делаво, полностью разошлись.

Не