сделались судороги бешенства — но, не желая перед неприятелем показать слабость памяти и характера, я гордо скрыл и пошел домой за другой «Liberté». Да и в самом деле, я хочу не их свободы.

Здесь хаос, и мы бродим на вулкане. Жалею, что всех впечатлений не передашь — эта страница парижской жизни стоит томов. Положение гораздо больше натянуто, чем издали кажется. Левая сторона окончательно в параличе — и не встанет — но и побившие ее друг друга ненавидят до… до героизма, т. е. до сумасшедшей отваги — и тут опять эти люди становятся хороши до поэзии — и в этом пёкле, в этой электрической

223

атмосфере, близкой к грозе, глаз приятно останавливается на нетающей, светлой, ледяной фигуре Вырубова, который обо всем рассудил, привел в порядок, радуется прогрессу — не печалится регрессу.

Я очень благодарен Бакун<ину>, что он мне дал случай видеть еще львиную пещеру. Если эти левшаи одержат верх когда-нибудь, — то я на другой день уеду из Парижа — на неделю. Потому что через неделю — от них останутся только косточки и разве Боке. О нем еще при свиданье.

Умоляю читать внимательно газеты.

Путешественником Дилке я бесконечно доволен. Светлый, прямой, образованный англичанин. Он нарочно останавливался здесь и в том же отеле на день, чтоб со мной познакомиться. Он изучает Россию серьезно, едет 2 ноября опять в Петерб<ург> — и обещает

328[328] Боже мой (итал.);

через 10 месяцев говорить по-русски. Он был в Сибири и у донских казаков, в Таганроге и на Севере. Наблюдатель, ученый и cum grano salis330[330]. Я уверен, что его книга о России будет хороша. «Образованное общество вместе с правительством вашим ужасно мне напоминает, — говорил он, — Ост-Индскую компанию с англицким обществом — в Индии. Только у нас меньше воруют»… и еще: «Польша — ваше проклятие, с ней на ногах у вас не может быть прогресса, она — стена между Россией и Европой». — О 1870 годе он говорит, что правительство не заботится — оно полицейски так затруднит переход, что ни один крестьянин не двинется.

Он в Тобольске получил мое письмо, посланное из Брюсселя в Лондон. Это курьезно.

Вот тебе без обещаний длинное письмо. Прочти Баку<нину>. 25 фр. ему отдай, я Оз<ерова> не видал. Тх<оржевский> отдаст тебе 500. — Но все же не мешает справиться у Перрона.

Прощай.

Не могу добиться от Мейз<енбуг>, едет она или нет, — это скучно и мешает искать фатеру.

Что же ты не отвечал о паспорте? Я жду, чтоб писать Каппу.

201. Н. П. ОГАРЕВУ

22—23 (10—11) октября 1869 г. Париж.

22 октяб<ря>. Пятница.

Пишу на бумаге, купленной Лизой, — для того чтоб сказать, что строгий Делеклюз экзекутировался и поместил мое письмо. Но статьи Бак<унина> не поместил, да оно и не барзо

224

нужно. Пусть он скорее печатает свою брошюру. Посылаю на имя Пана тебе и Б<акунину> № и прилагаю еще «Реформу», чтоб ты понял, как здесь кургузит. Оно идет так круто, что я окончательно скажу к концу месяца — долго ли мы здесь прогостим. К тем же порам я узнаю и о решении Мейзенб<уг>. Много мог бы порассказать курьезов. Вчера я имел сильный эскармуш с Выр<убовым> в присутствии его генерал-аншефа Литтре (стариком я опять очень доволен — он и слушает и думает, о чем говорит). Ну уж этот мне Сент-Жюст позитивизма — если б не его добродушие и незлобие — я перестал бы к нему ходить. Вчера он развивал две темы: 1) Что в России с корнем надобно уничтожить общину и что Бакунин также окончательно в ней разочаровался. 2-ое. Что Россия в своем захолустье и отсталости — вовсе не интересна для образованного мира, что она может занимать с точки зрения географии, не больше, как Япония или Тибет (Дилке-то не того мнения!). — Действительно, бедная страна, воспитавшая тощими сосцами своими не только немецкое, презирающее ее правительство, не только дикое помещичество, презирающее ее, — но и цивилизовщиков, отплевывающихся от нее. Я его сильно мучил, — потому что был холодно зол.

На досуге я примусь писать обо всем — но теперь неспокойно и тревожно.

«От<ечественные> зап<иски>» получил и кое-что читал.

Что за странная судьба, что мне опять приходится видеть как за двадцать лет — новый кризис старой болезни и, может, писать о нем. Это округляет деятельность, «конец с началом сопрягая», — как говорит сладкострунный Гавриил Романович.

Суббота.

Что ты нашел в повести Вовчки? Я от нее уснул в У часа, а проснувшись, нашел и твое письмо… письмецо.

500 1г. удивляют.

От Тхор<жевского> жду окончательный рапорт.

К Каппу я, пожалуй, напишу, но меня останавливает простое рассужденье — смешно просить вещь, которая абсурдна. Он так и будет отвечать. Нефталь, — сказывали здесь, — написал статью о том, как он вылечил электричеством от рака — умирающего.

Теперь вот какая просьба от милейшего и смешнейшего Б<оке> Камила. Он пишет какую-то книгу о финансах и желает знать, есть ли самый верный, полный бюджет Пруссии — в печати, даже Швейцарии. Пожалуйста, спроси через Тхорж<евского>

225

у Георга, и если что есть дельное, напиши и прибавь цены.

Лиза все писала, писала тебе, да что-то не удается.

Все здоровы…

2 часа.

Appendix331[331].

Сейчас был Реклю с делами Бакун<ина>. Что он так расходился по делу Гесса? — Но печатать часть его брошюры (предполагаемой) можно, — многогрешный агнец, неужели он думает, что

достаточно не только Re — но и sol, ut и mi, чтоб какой-нибудь Дантю издал и приплатил? — Что за белиберда. Печатать можно только у Чернецкого — сделавши смету. Но ведь он захочет экземпл<яров> мильон. Ре прислал всё мне, прося совета и помощи.

И к чему же печатать так много старого и даже речь о России; что же это за нераскаянность? Не лучше ли сделать triage332[332] и напечатать не 50 000 пугачей, а дело. Я пью вино — но неумолимо стою за трезвость.

Прошу ответа сейчас.

Что такое Juifs allemands — уж не туранцы ли Духинского?

202. М. МЕЙЗЕНБУГ 25 (13) октября 1869 г. Париж.

25 oct. — H<ôte>l du Louvre.

Chère Malvida,

Je me suis mis à table pour vous écrire un mot de bon souvenir pour le 28 octobre — et en même temps j’ai reçu votre lettre. A vrai dire, Tata n’a pas fait de confusion. Consciencieusement (non pour éprouver) je vous ai proposé le choix entre maintenant et le printemps. Maintenant que je vois que vous vous êtes décidées — je prends volontiers et en vous remerciant la dictature. Et pour cela je demande quoi? — Trois jours d’attente. — Je crois que vous ne vous rendez pas tout à fait le compte du diapason d’ici, — il se peut que le temps s’éclaircisse mais aussi le contraire est possible. Pour ne pas attendre longtemps — je vous télégraphie — le jour de votre naissance de manière que c’est possible que vous recevrez le télég en même temps que cette lettre (possible aussi que je ne pourrai vous l’envoyer qu’un ou deux jours plus tard).

226

Avez-vous reçu la lettre que je vous adressée non à la casa Fumi — mais à votre v Pitti?

Je n’ai pas d’appartement — mais j’ai trouvé un mezzo-termine — il y a près du jardin de Luxembourg et même près des Champs Elysées des hôtels garnis à un prix possible — nous pouvons nous installer pour un mois ou deux et chercher un appartement constant. Car au bout du compte où vivre si ce n’est ici-beaucoup de choses nous froisseront… comme ailleurs, mais le grand torrent est ici. Le changement est énorme — depuis que vous avez quitté Paris.

Pourquoi êtes-vous mal logée — pourquoi prenez-vous dans une mauvaise trattoria le manger? Si vous dépensez un peu plus — nous réglerons cela. De grâce — soyez hygiénique. Ne pourrait-on faire une «gamelle» chez Alex?

Pour l’hiver — ne craignez rien. S’il y a du gaz dans la maison — on met des poêles au gaz. Votre chambre sera au soleil. Quant à l’arrangement intérieur — je tâcherai de faire du fédéralisme. Unité et indépendance partielle — on peut prendre deux petits appartements (même prix qu’un grand).

Lise a déjà 10 ans passés, il faut nécessairement régulariser sa position et celle de N par Invers les étrangers. Aidez-moi de passer sur les petits inconvénients. Vous trouverez beaucoup plus de calme dans N — peut-être à vous deux vous ferez beaucoup pour Lise.

Enfin, — je désire ardemment de pouvoir vous réunir. Si j’échoue cette fois — je me retire et ne ferai aucune proposition.

Donnez la main et travaillons à former un milieu humain.

Sur cela attendez le télégramme — à l’adresse d’Alex. Je pense que c’est plus sûr.

Tata a fait un seul «blunder» — c’est qu’elle a trop hâté. Sans avoir attendu de moi l’avviso de ce que nous restons ici. Et telle décision dépendait de beaucoup de circonstances — desquelles nous parlerons.

Moi je ne suis pas de votre avis — sur le factum de la gauche — je le crois trop gauche.

Enfin a rivederci.

J’embrasse Olga beaucoup — et je lui conseille de ne pas manger de la vache enragée de l’osteria.

Перевод

25 окт<ября>. — H<ôte>l du Louvre.

Любезная Мальвида,

я сел за стол, чтобы написать вам словечко в память о 28 октября — и тут получил ваше письмо. По правде говоря, Тата ничего не перепутала. Совершенно чистосердечно (а не как испытание)

227

я предложил вам выбор между нынешним временем и весной. Теперь, когда я вижу, что вы решились, я, принося вам благодарность, охотно принимаю диктатуру. И поэтому я требую чего? — трех дней ожидания. — Мне кажется, что вы себе не отдаете по-настоящему отчета о здешнем диапазоне, — возможно, что обстоятельства прояснятся, но возможно и обратное. Чтобы избежать долгого ожидания, я вам протелеграфирую — в ваш день рождения — так чтоб вы, возможно, получили телеграмму одновременно с этим письмом (возможно также, что мне удастся ее вам отправить лишь днем или двумя днями позже).

Получили ли вы письмо, которое я вам адресовал не на casa Fumi, а на вашу v Pitti?

У меня нет квартиры — но я нашел mezzotermine333[333]: вблизи Люксембургского сада и даже вблизи Елисейских Полей есть меблированные комнаты по доступной цене — мы можем устроиться там на месяц или на два и подыскивать постоянную квартиру. Ибо, в