надеюсь, что все лучше, чем кажется…
210. H. П. ОГАРЕВУ 1 ноября (20 октября) 1869 г. Генуя.
Целую тебя, милой Ага. Прощай.
Подумай, какую дорогу вынесла Лиза, — на желез<ной> дороге было перед нами déraillement345[345] — мы видели вагоны кверх ногами — и должны были на стуже ждать З Уг часа.
233
Из Марселя мы приехали в Ниццу и тотчас сели в дилижанс — 24 часа после 16+7 желез<ной> дороги. Без обеда, с невозможностью спать. Лиза, уезжая (она очень жалеет Тату), сказала мне следующую речь: «Ты увидишь, как я буду умна во всем на дороге — но, когда все пройдет и мы будем в Флоренции, я опять буду капризничать». 1-ую половину она сдержала удивительно. — Была весела, ужасно внимательна ко мне. В Марселе мы не имели времени позавтракать, уезжая. Пока я сдавал вещи на желез<ной> дороге, Лиза одна отправилась в ресторан — купила полкурицы, бутылку вина и принесла нам.
211. Н. П. ОГАРЕВУ
2 ноября (21 октября) 1869 г. Флоренция.
2 ноября. Флоренция.
Casa Fumi.
Наскоро первое впечатление. Бедная, бедная Тата — меня она узнала и обрадовалась очень, но в ее разговоре ничего нет связного. Она меня спросила о Долгоруком и о Стелле. Все дело в ужасе, который на нее нагнали. Положение ее до сих пор печально. Шифф надеется и будет лечить гальванизмом.
Виноват ужасноЛевье, и Пенизи — подлец невероятный.
Приписано карандашом:
Письмо от 31 июля . Завтра напишу.
212. Н. А. ТУЧКОВОЙ-ОГАРЕВОЙ
2 ноября. Флоренция.
Casa Fumi — fuori di P
Час — ничего еще не могу ясно сказать. Положение Таты тише — но страшно. Меня она узнала и рада была бесконечно — но спрашивала только о Долгоруком и Стелле. Она Пен<изи> не любит, но он ее застращал до того, что она везде боится убийц и его самого. Связи в разговоре никакой.
Ее лечит Шифф, с которым я говорил сейчас. Он думает, что дней десять ей надобно прожить в Флоренции для гальванического леченья — которое он еще не начинал. Он надеется.
Я до того сломан и устал, что ничего сегодня не скажу больше, кроме того, что Саша и Мальвида ни в чем не виноваты. Зато Левье — ужасный скот или злодей, да и Пенизи — презрительная бестия. — Шифф советует, чтоб за ней был особый уход, и Саша предлагает взять Mme Raymond. Я согласен. Завтра
234
больше. — Ночь я не спал — и нервы расстроились до слез и рыданья.
Прощай, жди второго письма.
Лизу обнимаю и благодарю за ум и доброе сердце и волю, с которой она вынесла дорогу. Пишите на адрес Саши. Я взял квар<тиру> в отеле. Завтра только напишу о дальнейшем.
213. Н. П. ОГАРЕВУ 3 ноября (22 октября) 1869 г. Флоренция.
3 ноября. H
Lungame. — Флоренция.
Вчера я тебе писал в каком-то тумане — сегодня сообщу подробнее. Да, старый, старый друг, этот удар грома середь осеннего спокойного времени — расшиб и меня. Представь себе Тату, с большой кротостью в лице, с глазами, обращенными с полной любовью ко мне, — и не понимающую ничего. Пенизи ее застращал — и она постоянно видит убийц, которые зарежут меня, Сашу, даже Шиффа. — Теперь она совершенно покойна, слушается, как зверок, своей garde-malade346[346]. — Слушается Шиффа и, главное, меня. Меня она страстно любит. Шифф велел ее класть спать в 6 часов. Вчера она легла и горько заплакала, потом взяла мою руку, прижала к губам и так осталась четверть часа. Везти ее теперь и думать нельзя. Это может довести до бешенства. Шифф ждет известных критических дней, чтоб начать сильное леченье, — он советует глубокий покой — и потом недели через две ехать — куда угодно, но только в такой город, где есть известный психиатр, напр<имер> в Милан, где живет ВИИ, начальник дома умалишенных.
Вот как началось прямо сумасшествие. Она была рассеянна, обижена до высочайшей степени клеветами, которые распустил этот слепой изверг, — и в ужасе от его угроз. Одним днем — перед их окнами какой-то человек хватил ножом девушку — та упала, исходя кровью. Тата видела, как полиция ее понесла. Вечером они пошли к Шиффу. Саша остановился на дороге, и Тата взошла одна. Когда пришел Саша — он застал ее без памяти на диване. Шифф и проф. Блазерна примачивали холодную воду. — Тате показалось, что Сашу убили, — и с той минуты она не приходила в себя — это было около 20, 21 октября, сначала все думали, что такая галлюцинация пройдет, — но к 24 оказалось напротив. Тата хотела броситься с террасы — Саша ее силой удержал — с тех пор ее не покидают ни днем
235
ни ночью. За ней ходит ночью креолка (акушерка — приятельница Осип Ив<ановича>) днем по очереди все. Она совершенно тиха… долго, долго думает и спрашивает меня: «Я, кажется, ничего не понимаю». Она взяла перо и написала N
Саша очень потрясен. Левье он тотчас отстранил. Дурак этот раскаивается теперь — а его вмешательство было самое преступное. Я его не видал и не хочу видеть.
Шифф говорит, что в этот период болезни он не советует слишком подвергать Ольгу и Лизу влиянию больной. Пока она остается у Саши (квартира у него хороша), N
Будем ждать, чем все это кончится, — собравши все силы.
Благодарю Тхорж<евского> — но зачем же он приедет? — Теперь решительно ничего не нужно, кроме нас и терпения.
Рукой А. А. Герцена:
Мой милый, дорогой Ага! Не сердись на меня — ведь я сам сначала не знал, в чем дело, и страшная мысль не влезала в голову. Все, что я тебе писал, — чистая правда — только двумя или тремя днями позже, — ибо мы все думали, что это мимоходное раздражение. Помни, что я ничего не знал про всю историю, и Тата мне только в последних днях рассказала. — Шифф думает, что дней через 10 ей можно будет ехать, и тогда она пойдет быстро к выздоровлению.
Крепко тебя обнимаю.
Саша.
214. Н. А. ТУЧКОВОЙ-ОГАРЕВОЙ и ЛИЗЕ ГЕРЦЕН
3 ноября. H<ôte>l New York.
Наконец я настолько сладил с собой, что могу обдуманно писать. Положение Таты ужасно. Она теперь тиха, но постоянно под влиянием ужаса и страха, — она ничего не понимает. Слушается меня и madame Raymond — последнюю, как гонимый зверок. Она меня спрашивала два, три раза, правда ли, что Леля-бой и Леля-гёрль живы в Ницце, что их спасла из моря Mme George и что правда ли, что Mme George — Луиза Ивановна? Раз она хотела броситься с террасы, и Саша ее удержал силой. Наконец, сверх мнения Шиффа, она доказала ясно, что об отъезде теперь и думать нечего. Я повез ее кататься в карете с Ольгой и Мейз<енбуг> за городом; сначала все шло хорошо — но вдруг она спросила, куда он едет, и с тем вместе хотела схватить кучера за полупальто, чтоб остановить, — я и Мейз<енбуг> держали, улыбаясь и шутя, ее
руку. — Все
236
это вместе до того мучительно, что я только при ней могу удерживать слезы.
Ко мне она страстно привязана и просто говорит при всех: «Вышли их вон — я буду с тобой». В карете она вдруг говорит Ольге и Мейз<енбуг>: «Вам пора выйти — или я с папой выйду. Я ему буду служить зонтиком от солнца».
Сашу я совершенно напрасно винил. Он тотчас отстранил Левье. Шифф лечит ее серьезно и имеет на нее влияние. Он говорит, что с самого приезда из Ниццы он в ней заметил болезненную рассеянность. Он ждет известных критических дней, чтоб посмотреть, что будет, и тогда хочет начать лечение гальваническими струями. Везти теперь он решительно не позволяет и говорит, что на дороге ее можно испугать до бешенства. Теперь он не советует рассеянья, а совершенную тишину. Если пойдет лучше, он советует ехать вон из Флоренции — но только в такой город, где был бы один из известных психиатров. Поэтому в Италии он избирает Милан. Строгий медицинский надзор должен продолжаться долго — месяцы.
Мейзен<буг> только теперь оправилась. Саша говорит, что первые дни она до того была поражена, что сама походила на сумасшедшую. Поэтому от нее нет серьезной помощи для больной. Далее Шифф именно сказал, что теперь — слишком тесная жизнь Таты с Ольгой и Лизой может обеим потрясти нервы значительно. Что видеть ее можно и должно — но что проводить дни не следует. Вообще, он той мысли, что ее лучше изолировать с Реймон’… К тому же она охотно остается в своей комнате. Шифф велел ее класть спать в 6 часов вечера — и она вчера, как дитя, дала себя раздеть, легла и горько заплакала. — Вид у нее совершенно кроткий, особенно когда она смотрит на меня. — В постели она взяла мою руку, прижала к губам и так продержала четверть часа — потом шёпотом повторяла: «Увези меня… здесь тебя убьют и Сашу…»
Пенизи оказался просто негодяем, распустил о Тате клеветы — и довел это до нее. Тата сказала с грустью: «Вот и я нашла своего Герв<ега>»…
Еще подробность — когда она начала заговариваться и постоянно боялась убийц. Перед их окнами какой-то человек пырнул ножом девушку; она упала в крови — и ее замертво унесла полиция. Тата пошла потом к Шиффу с Сашей. Саша остановился с кем-то… Она взошла одна, и, когда Саша взошел, он ее нашел на диване — Шифф примачивал холодную воду, и с этой дурноты ум не просыпался. Ей показалось, что подкупленные Пенизи люди Сашу зарезали. Ночью она десять раз встает и прислушивается. Mme Raymond приказывает ложиться в ту ж минуту — и она ложится.
Вот пока всё.
237
Ясно, что тебе следует приехать сюды. Учтивость и порядок на дороге удивительные. — Карета меняется один раз в Alessandri’e (cambia di vettura) — вагоны большие, всего лучше ехать из Генуи вечером в 6,20 — вы приедете ровно в 8 (есть небольшая перемена). Мы будем на амбаркадере с Сашей ждать. В случае что ты решишься — телеграфируй подробно на Сашин адрес; достаточно писать: «Casa Fumi, Porta Romana. Firenze». Здесь пока следует остановиться в Hôtel New York — Lungarno.
Милая Лиза,
укладывайся и уложи мамашу, приезжайте сюда. Тата очень больна и ехать не может дней десять, а может, и больше. Мама расскажет тебе. Я очень грустен, и мы все. Приезжай нас развеселить. Ольге ехать теперь
