Я, как ты видишь и знаешь, буду писать обо всем. Но без особенной нужды буду писать через день.
Первая ночь на новой квартире была тревожна — но день хорош. Связи гораздо больше. Напр<имер>, она говорит, что чувствует себя больной, что в голове все так неясно, что она не знает, когда спит, когда не спит, и что наяву — у нее всё сны. Что не может читать, потому что все будто не то напечатано — а об ней. «Я — точно Катерина Руп или Девиль» (мы были поражены этим сравненьем). Преследований Пенизи она все боится — и, я думаю, тем хуже боится, что во многом считает себя виноватой (и действительно виновата). Шифф ждет менструации — она должна теперь быть — он находит, что у нее кровообращение дурно — это говорили и мы. Для того-то и хочет он пустить легкий гальванический ток машиной а la Althaus. Она его слушает. — Шифф советует после дней болезни ехать в Комо… Я и поеду, если нужно будет; если ж улучшение пойдет так — повезу ее в Специю. Из Флор<енции> в Милан часов 15 желез<ной> дороги, из Флор<енции> в Специю — часа четыре. Разница громадная.
Письмо Егора Ив<ановича> — жасмин с розой. Вот тебе прочность глупости, и при этом он считает себя серьезным человеком.
Новость твоя о Генри — очень хороша. Но как же это он вдруг развился, и как это сделал Бакун<ин>? Я ужасно и искренно буду рад — если это правда. Я видел ясно, что он идет на краю гибели, в ложном положении, в ложном просвещении, без умно ведущей воли, без своей инициативы, — меня страшило горе, которое он тебе доставит, и признаком многого дурного я ставил женскую нервность, кокетство, усталь… Ты никогда не понимал меня и моего мнения, увлеченный защитительным и оборонительным фамилизмом. Твоему сужденью — прости меня — я не верю, — однако следи, и из истинного участия прошу тебя написать, что тебя заставило говорить об этом как об обращении Савла. Последнее событие отняло у меня последние веры в лица. — Мог ли я ждать от Таты того рода двуличий и лжи, в которые она запуталась до чего — ты знаешь.
243
220. М. К. РЕЙХЕЛЬ
10 ноября (29 октября) 1869 г. Флоренция.
10 ноября. Флоренция.
Любезнейшая Мария Каспаровна!
Я почти нарочно отдалял всякий день писать к вам, мне хотелось разом сообщить не только страшное nervositë349[349], но и долею его исчезновенье. Ваша записка к О<гареву> и прилагаемое лживо-глупое письмо Е<гора> Ив<ановича> напомнило мне, что долг требует вас известить обо всем.
Тата больна, и больна очень. Есть едва заметное облегчение, и есть надежда. Меня выписали по телеграфу из Парижа. Настрадались мы все вдоволь.
Несколько месяцев тому назад один негодяй, слепой Пенизи, стал ухаживать за Татой и, наконец, просить ее руки. Ничтожный дурак (чтобы не сказать хуже), д<окто>р Левье, постоянно стращал Тату, что Пенизи отравится, и умолял, чтобы она его не приводила в отчаяние.
Я умолял с своей стороны, чтобы она ехала в Париж. Когда разнесся слух, что она едет, Пенизи потребовал окончательного ответа. Тата тянула, тянула и отказала. Тогда Пенизи стал грозить — писать дерзкие письма.
Тут только Саша догадался, что дело плохо, — обиженная и испуганная Тата, боясь убийц и отрав, боясь клеветы, впала в глубокое аЪайетеп1350[350]. Разные причины раздражали ее все больше и больше. Раз у Шиффа ей сделалось дурно, и, когда она привезена была домой, — она была сумасшедшей.
28 я получил телеграмму в Париже, откуда и не думал ехать. 29-го я с Н<атальей> А<лексеевной> отправился во Флоренцию — и как ее застали, это не нужно описывать. Такого удара я не ожидал. Одно железное здоровье мое все выносит.
Ей положительно лучше, страх тот же. Она боится за меня и за Сашу больше, чем за себя, — тиха, мало изменившаяся с виду, но еще не может связать 2-х мыслей.
Разумеется, ее следовало бы увезти, что я и сделаю. Но для этого надобно, чтобы она еще успокоилась — дорога может ее экзасперировать до бешенства.
Бедная, она виновата во многом, но что за наказание.
Пока ее лечит Шифф. Тут не лечение, а уход, — вероятно, дней через 6 можно ехать в Комо или Специю.
Можно ли было ждать, чтобы это светлое, доброе, изящное существование — вдруг стало на краю гибели от встречи гнусного урода, которому помогал безмозглый докторишка.
244
И еще урок! Я буду вас извещать, пишите на адрес Саши:
Casa Fumi. 2 p
Porta Romana.
350[350] уныние (франц.). — Ред. 351 [351] этаж (итал.);
Firenze.
Посторонним не говорите пока, но Рейхелю и друзьям скажите — они примут участие.
Ог<арев> с письмом Егора Ив<ановича> прислал вашу записку, не знаю зачем, она мне не нравится.
С чего этот тон мольбы о такой простой вещи, как пересылка письма, и даже обещание услуг. Это вам не к лицу.
Н<аталья> Ал<ексеевна> и Лиза остановились в Генуе — но теперь здесь. (A propos, я вам писал последний раз о Лизе не как секрет, а как вещь, которую вы должны были знать от меня.)
Мейзенбуг сконфузилась и больна.
Ольга мила и здорова.
Егору Ив<ановичу> писать не хочу и не стану. Имение костромское спасти нельзя.
221. Н. П. ОГАРЕВУ
11 ноября (30 октября) 1869 г. Флоренция.
11 ноября. Четверг.
Ах ты мой беспокойный антик, ты, как Николай Павлович, хочешь из Петербурга заведовать Крымской кампанией, а антик ты потому, что воображаешь по-старому, что удобно ездить с ветуринами по заброшенным дорогам, небезопасным от воров и намеренных засад, — да еще тихо, чтоб дать случай и время приготовить, и все то возле железной дороги. Это сущий вздор. Надобно брать целое купе и в нем сажать Н<атали>, Тату и горничную — а мы особо; в четыре часа выходить не нужно ни разу. И почему ты думаешь, что я не уехал бы — если б было можно. Я приехал затем, чтоб ее спасти, — и делаю всё. Если улучшение пойдет так, как оно идет, я гальванизации не допущу и увезу ее хоть в Специю. Теперь везти становится возможно. Никто не имел на ее болезнь лучшего влияния, как я и Нат<али>. Тхоржевского не нужно. Сегодня делаю опыт оставить ее ночью без garde-malade352[352] — это решит, скоро ли можно ехать. Консультации с Биффи, по совету Шиффа, еще не делали.
352[352] сиделки (франц.);
Если все пойдет как теперь, то можно надеяться ехать из Специи через неделю в Геную — и, пожалуй, 20 числа (Pleine Lune353[353]) на пароходе в Ниццу.
Путь в дилижансе ужасен, и вообще путь в карете не годится. Там я оставил бы их в тишине, а сам заехал бы к тебе и в Париж устроить квартиру.
Самое страшное — неожиданный испуг и вслед за тем рецидив. Против этого средств нет в силе человека.
Саша, разумеется, поедет провожать. Вообще он делает все, что нужно…
Наконец-то поздравляю Тхоржевского с окончанием дела. И еще и еще раз жму его руку и благодарю. Когда будет нужно — я выпишу его. Чем меньше людей, тем лучше теперь.
NB Nat
222. М. МЕЙЗЕНБУГ и ДЕТЯМ
12 ноября (31 октября) 1869 г. Флоренция.
12 novembre.
Voilà mon opinion sur l’affaire.
Je pars d’une règle générale. Dorénavant — après le dernier malheur et la dernière épreuve — je ne tolérerai pas la division de la famille — sauf Alexandre qui fait ménage à part. J’ai confiance dans nous tous réunis — et aucune individuellement, je n’ai aussi aucune confiance en moi seul. Or il faut accepter la réunion de nous tous sous un même toit comme un fait inchangeable.
Maintenant telles sont les variantes. Si les circonstances exigeaient le choix de Milan — il n’y a aucune raison sérieuse pour que Malvida et Olga n’y viennent pas.
Je préfère d’aller à Spezzia — de là à Gênes et à Nice. De Nice j’irai seul préparer un appartement à Paris, pour le 1 mars. Comme le climat de Nice est préférable à celui de Florence, il y a encore moins de raison pour Malvida de rester à Florence. Mal
Dans aucun cas — sans aucune exception sauf une maladie mortelle, je ne resterai, nine laisserai Tata et Olga à Florence — c’est complètement hors de question.
Voilà tout.
Pour le voyage on peut certainement s’arranger — aller ensemble ou séparément, — mais sans retard ni fluctuation.
6-50.
Piacenza
Milano
6-55.
8-35.
10-5
46 fr.
10-55.
Milano
55-45. Camerlata 2-45.
51-45 fr. с багаж<ом> из 55×6=330.
4-25 {Mil
6-23 {Pisa
11-10
9-25 {Spez
2-10.
Firenze 10-80. Pisa 7-50. Spezia Chiavari
3-35.
4
Genova
2-30. 40×6 = 240.
Пере вод
12 ноября.
Вот мое мнение о деле.
Исхожу из общего правила. Отныне — после последнего несчастья и последнего испытания — я не потерплю разделения семьи, исключая Александра, который живет своим домом. Я питаю доверие ко всем нам, когда мы вместе, и ни к кому в отдельности; нет у меня никакого доверия и к себе одному. Итак, необходимо принять объединение всех нас под одной крышей как непреложный факт.
Теперь вот каковы варианты. Если обстоятельства потребовали бы выбрать Милан, у Мальвиды и Ольги нет никакой серьезной причины не ехать туда.
Я предпочитаю ехать в Специю, оттуда в Геную и Ниццу. Из Ниццы я один отправлюсь подготовить квартиру в Париже, к 1 марта. Так как климат Ниццы предпочтительнее флорентийского, то для Мальвиды еще меньше оснований оставаться во Флоренции. Маль<вида> и Ольга останутся с Ы<а1аНе> и Лизой в Ницце на четыре самых суровых зимних месяца.
Ни под каким видом, ни в коем случае — кроме смертельной болезни — не оставлю Тату и Ольгу во Флоренции, — об этом не может быть и речи.
я не останусь сам и
ли всем вместе или
Вот и всё.
Что касается поездки, то можно, конечно, условиться — отправиться порознь, — но без опоздания и без колебаний.
247
Флоренция
35-95. Пьяченца
Пьяченца
10-5
Милан
10-40.
6-50.
6-55.
8-35.
46 фр.
10-55.
Милан
55-45. Камерлата 2-45.
51-45 фр. с багаж<ом> 55×6=330.
Флоренция 4-25 {Мил<ан> 9-10
10-80. Пиза
11-10
6-23 {Пиза
7-50. Специя
9-25 {Спец<ия> 1-45
3-35.
Кьявари 2-10.
Генуя
4
2-30. 40×6 = 240.
223. Н. П. ОГАРЕВУ
Опыт удался совершенно. Тата спала без garde-malade, у нее в комнате спала Natalie, я возле, через комнату. Всю ночь все было покойно. Утром, в семь часов, пошла неистовая пальба из пушек, это Тату разбудило, она послушала и сказала: «Охота им даром тратить порох», — однако спать больше не могла.
