все ладно. Елизавета Английская сегодня отправляется в Великобританию. Хотя важных дрязг не было — но не вовсе мирно она отошла. Место хорошее при какой-то леди, 550 фр. в год. Я доволен — она очень портила Лизу и грубостями (обоюдными) и вперяя в нее английски-холопский взгляд на богатство и аристократию.

От Сат<иной> опять письмо и опять ни полслова о деньгах — меня это бесит. Зачем же она писала «деньги готовы»?

Очень рад вестям о Мерчинском.

Прощай.

32[32] Вот что ты пишешь: «Долг<оруковские> записки у меня были только те, которые ты отобр<ал>, — и когда я и из них половину выкинул, то получил выговор, почему нет такой-то, такой-то, — тогда я их все передал Чернец<кому>». Стало, ты это сделал на смех — отчего ж ты не дал ему такой-то и такой-то, а эти такие были исторические письма Бенкенд<орфа> и Дуб<ельта>. — Тебе, Огар<ев>, нехорошо оправдываться такими средствами. Если они были не у тебя — что же ты не спросил у Тх<оржевского>?

Письмо Дуб<ельта> у меня нейдет из головы — я пишу Тхор<жевскому>, чтоб съездил к Дол<горукову> и взял копию — лучший брильянт утратил.

3 часа после обеда.

Жду не без волнения ответа из редакции «Недели» (он может быть в понедел<ьник>). Я сделал по соглашению с Пятковским и по последнему договору с Мерчинс(ким). — Но все же не желал бы иметь на своей совести беду. — Третью статью для них я начал — в ней будет и то о Женеве, что я не напечатал в «Пол<ярной> звез<де>».

Не знаю, что тебя сердило в «Вест<нике> Европы», — и он, и «Русский вестник» пусты.

Еще adieu, прощайте.

21. М. МЕЙЗЕНБУГ

4 февраля (23 января) 1869 г. Ницца.

A Malvida.

4 fév 1869. Villa Filippi.

Ma très chère mémoriste, ne vous faites pas trop de mauvais sang pour la grande dette flottante à l’Imprimerie — nous la ferons dette consolidée. J’ai tout payé à Czern. La somme entière était de 1318 fr.

Votre rente 750/568 (30 liv st). Aïmeno — nous couvrirons cela en 6 mois. «Pas

n’était besoin» — comme disait Proudhon, de prendre l’avis de Panofka, je ne vous ai pas conseillée non plus — c’est évident qu’un ouvrage anonyme personnel, et le premier d’un auteur ne peut aller au delà des frais — et cela rarement. Les choses s’impriment ou comme propagande ou comme réclame. Tâchez de faire goûter le livre aux Anglaises. Ecrivez une lettre à Trubner.

A propos, avez-vous lu la nouvelle de la mort d’Ernst Jones — après sa victoire à Manchester — remportée sur Milner Gibson.

Notre vie rentre dans les anciens rails. Les maladies ont rendu très fatigante cette saison. Maintenant je m’évertue à trouver une bonne combinaison pour le prochain avenir — et j’avoue que je heurte partout aux bancs de sable. La raison en est que personne ne veut m’aider — mais tout le monde a tant soit peu le désir de m’entraver. C’est ainsi que va le monde.

Vous avez ironisé ma lettre — dans laquelle je parlai d’Olga — et c’est bien, mais j’avais raison et c’est mieux. Moi je soutiens qu’elle a besoin de se rapprocher de temps en temps de moi — pour ne pas devenir une étrangère. Vous, familiste jusqu’aux bouts de vos ongles — vous vous en moquez. Et si — par malheur —

elle se marie dans un an? En quoi consistera notre rapport? — Regardez vous-même, ce n’est que Tata — qui a un terrain moral commun. Alex hat seinen Weg eingeschlagen. — Est-ce mieux? Olga doit-elle le faire? — Décidez vous-même.

Comme les horizons s’éloignent — je vous demande une chose bien simple. Est-ce qu’Olga ne pourrait pas venir pour un mois seule — par ex — à Gênes et y passer le temps chez nous. Tkhorzevsky qui viendra absolument vers la fin du mars — peut l’accompagner. Mars ou mai cela m’est égal! Tata ira à Florence un peu avant ou un peu après. Voilà une nouvelle question — à laquelle répondez après avoir parlé à Olga — à 18 il faut avoir un vote délibératif.

Et sur cela, je vous serre la main.

Savez-vous que Lisa — lit avec ferveur vos mémoires?

A. H.

Перевод

Мальвиде.

4 фев<раля> 1869. Villa Filippi.

Дражайшая моя мемуаристка, не портьте себе понапрасну кровь по поводу крупного долга, висящего на типографии, — мы превратим его в долг консолидированный. Черн<ецкому> я все заплатил. Вся сумма составила 1318 фр.

Ваш доход 750/568 (30 фун<тов> ст<ерлингов>). Almeno — мы покроем это в 6 месяцев.

«Нужды не было», — как говаривал Прудон, — выслушивать мнение Панофки, я вам также этого не советовал — совершенно ясно, что сугубо личное анонимное сочинение, и к тому же первенец автора, не может оправдать расходов — да и это случается только изредка. Вещи печатаются либо для пропаганды, либо для рекламы. Постарайтесь приохотить к этой книге англичанок. Напишите письмо Трюбнеру.

Кстати, читали ли вы известие о смерти Эрнста Джонса — после его победы в Манчестере, одержанной над Мильнером-Гибсоном?

Наша жизнь возвращается в прежнюю колею. Болезни измучили нас в последнее время. Теперь я изо всех сил стараюсь придумать хорошую комбинацию для ближайшего будущего — и, сознаюсь, повсюду натыкаюсь на мели. Объясняется это тем, что никто не хочет мне помочь — а всем хочется хоть сколько-нибудь помешать мне. Так-то идут дела на белом свете.

Вы иронизировали над моим письмом, в котором я говорил об Ольге, — что ж, хорошо; однако я был прав, и это еще

лучше. Я утверждаю, что ей необходимо время от времени сближение со мною — чтобы не стать совсем чужой. Вы же, дорожащая семьей превыше всего, — вы насмехаетесь над этим. А что, если она через год возьмет да и выйдет замуж? К чему тогда сведутся наши отношения? — Взгляните сами, ведь только Тата имеет со мной общую нравственную почву. Алекс<андр> hat seinen Weg eingeschlagen34[34], Лучше ли это? Должна ли то же сделать Ольга? — Решайте сами.

Как удаляются горизонты — я прошу у вас об одной чрезвычайно простой вещи. Не смогла ли б Ольга приехать на месяц одна, например, в Геную и провести время у нас? Тхоржевский, который непременно приедет к концу марта, может ее сопровождать. Март или же май — мне все равно! Тата приедет во Флоренцию несколько ранее или несколько позднее. Вот новый вопрос, ответьте на него, переговорив с Ольгой, — в 18 лет надобно иметь решающий голос.

Итак жму вам руку.

Знаете ли вы, что Лиза рьяно читает ваши мемуары?

А. Г.

22. Н. П. ОГАРЕВУ

7—8 февраля (26—27 января) 1869 г. Ницца.

7 фев<раля>. Воскресенье.

Четыре дня тому назад ты мне писал о «Моск<овских> вед<омостях>» с бюджетом — их нет. Три дня тому назад Чернец<кий> писал о высылке «Приб<авлений>» sous bande35[35]— до сей минуты ничего. Вот тебе и почта и легость сношений. Когда и где мы успокоимся?..

Вчера был в театре с Татой (событие!) — смотрели Равеля, который тебя, вероятно, тешил в 1845—46 году в Palais Royal’e. Без зубов, сморщился, а все то же — те же ужимки и фарсы. Тата смеялась от души. Лизу я не повез — потому что содержание пьесы больно скабрёзно.

От Саши письмо — пишет опять о желании покинуть Спекулу; я понимаю это желание — служить семь часов в день страдательным лаборантом — дело, которое мы с тобой не вынесли бы года. Но what next?36[36] О России и думать нечего — Америка, Англия и… разве Париж. В Париже надобно больше самодельной работы — но в Нью-Йорке с Каппом, Шурцем von der einen Seite37[37] и с Нефт<алем>, Вилихом von der andern38[38] —

34[34] выбился на собственный путь (нем.); 35[35] бандеролью (франц.);

36[36] что же дальше? (англ.);

37[37] с одной стороны (нем.);

можно осмотреться и даже финансово устроить себя. Ему все легко — зная четыре, пять языков и имея во всяком случае до 8000 верного дохода. — Хотя ты и отвечаешь мне формулой: «О всех вопросах в другой раз» или — «в следующ<ем> письме…», все же желаю знать «опинию».

Брошюру Вихерского — покупают у Visconti.

Несмотря на все нарочитые бедствия нашей бесплодной публицистики — я готов с половины марта начать печатание «Поляр<ной> звезды», если ты что-нибудь имеешь уже готового. — Напиши.

Лиза после болезни стала еще здоровее. Вообще для нее — как я писал в прошлую зиму — здешний климат необыкновенно полезен. Открытые окны и сад сильно помогают. Сегодня карнавал — бросанье цветов и конфект. Тата и Лиза едут.

8 февр<аля>.

Вчера вечером принесли «Моск<овские> вед<омости>» и «Голос» — с штемпелем 1¬го февр<аля> на границе — через неделю. Это равняется невозможности получать что б то ни было вовремя. Корр<ектуры> «Колокола» нет — если сделано что следует, вели печатать. Он надоел — как горькая редька. — Неужели ты и поднесь не можешь рассудить, что я не мог дать Тхорж<евскому> такую скотскую ауторизацию — в силу которой он мог бы продать письмо Дуб<ельта>, о котором я тебе сто раз говорил как о брильянте. Я этому шуту говорил о продаже после напечатания — аутографов. Неужели я бы три раза спрашивал, отчего нет письма Дуб<ельта> — в противном случае?

Это такой промах — от которого полцены лишаются записки. Вообще что-то мудрено— где же вновь записанные отметки самого Долгор<укова> — он записывал, как Ал<ександр> Ив<анович> Тургенев, всё… Спроси-ка, не найдено ли еще после моего отъезда. Или сжег, что ли, он? — Письмо Дуб<ельта> произвело бы такой террор39[39] — что все издание разошлось бы. Известен же адрес сына.

Это скучно.

Насчет Лизав<еты> — я и согласен и нет. Что N ее испортила по + и — в этом для меня нет сомненья. Камрадри и дерзости, беспорядок и требования и пр. Но что для Лизы она была яд — это тоже правда: неровностью характера, бранью зуб за зуб — и проповедями, вроде того: «Вы одни умеете себя держать, как следует барыне,— настоящая барыня никогда не шутит с прислугой — посмотрите на английских детей». Я рад, что выход был без шума. Ее эгоизм и самохранение во время общей болезни, когда старуха Рокка целые ночи едва смыкала глаза, — тоже не в ее пользу. Но она была честная женщина — и я рад, что получила хорошее и более выгодное место — Requiescat in расе40[40].

В заключение повторяю — давай bon à