не будет болезни, ехать в Специю, если будет — переждать. Из Специи я буду телеграфировать.

Как на смех, Мейзенбуг опять в своих ревматизмах — ей вообще ехать не хочется из Флоренции. Но я наконец действительно взял диктатуру и поставил альтернативу — ехать ей или взять Ольгу и без нее. Она решилась ехать через неделю в Геную — там мы ждем ее и Ольгу. Она необходима для помощи, т. е. Мейз<енбуг>, надобно же постоянно, чтоб кто-нибудь был в комнате с Т<атой>. Я считаю Мейз<енбуг> степенью больше виновной, чем Саша, во всем несчастии, — и сказал ей это. Если она через неделю не поедет, Саша привезет Ольгу.

Позже.

358[358] устно (итал.). — Ред.

Твое письмо. Меня всегда немного сердят твои папские притязания на непогрешимые суждения — к которым ты привязываешь скромные фразы, значащие в переводе: «Затем говори, что хочешь, — я плюю на твои мнения». — Я дивлюсь даже поверхностности — идеализма, строящего вещи a priori и произносящего безапелляционные суждения без всяких документов. Ты думаешь, что мне легко было винить или признать виновной покойную Nat — и теперь Тату? Но я не могу же отводить себе глаз, как ты любишь делать, — а потому и повторяю, что Тата во всей истории, кюмилируя ошибку за ошибкой, отписывая мне одно — делая другое, не слушаясь моего призыва, просьбы ехать и продолжая давать надежды, — кругом виновата (vulgariter360[360], как принимается это слово). — А чтоб прекратить нелепый спор, я пришлю тебе три тетради и ряд писем. По-моему, мнение Шиффа гораздо умнее и дельнее — он ее ошибки относит к началу смущения в мозгу. Я ее вполовину спас и спасу совсем — если не привзойдет ничего нового. Но никогда не скажу, что Пенизи (пожалуйста, не Пинези) сделал бы всё то, что сделал, без кокетливых шалостей Т<аты>. Так, как Герв<ег>

253

никогда не убил бы N, если б она не дала повода. Оставим это — до документов.

Пиши до перемены на адрес Саши.

Домб<ровский> был схвачен при мне еще. Я впопыхах забыл написать.

228. М. МЕЙЗЕНБУГ

18 (6) ноября 1869 г. Флоренция.

18 nov. Jeudi.

Chère Malvida,

Nous partons vers 4 h — je dois vous demander pardon pour un moment de doute. Hier j’ai été sincèrement affligé parla proposition de Schiff — de vous laisser l’hiver entier ici et je l’ai combattu de toutes mes forces d’autant plus que Schiff de l’autre côté est persuadé qu’il n’y a pas de danger réel du voyage. Venez nous dire adieu avec Olga et au revoir à Gênes.

Donnez-moi la main et tirez… comme nous tirons tous — notre vieille carosse de la fange dans laquelle elle s’est arrêtée.

Je vous jure que je ferai tout mon possible pour contribuer à nous arranger.

Pourquoi pensez-vous qu’une halte à Nice — serait mauvaise? Vous ne connaissez pas les ressources de cette ville.

De quelle pension aviez-vous parlé à Paris?

Adieu. Si vous êtes indisposée, je viendrai pour un moment.

Tata va parfaitement bien.

Tout à vous Al. Herzen.

Перевод

18 ноября. Четверг.

Любезная Мальвида,

мы выезжаем часа в 4 — я должен попросить у вас прощенья за миг сомнения. Вчера я был искренне огорчен предложением Шиффа — оставить вас на целую зиму здесь — и изо всех сил воспротивился этому, тем более что Шифф, с другой стороны, убежден, что путешествие не представляет действительной опасности. Приезжайте с Ольгой попрощаться с нами, и до свидания в Генуе.

Дайте мне руку и вытаскивайте… как мы тащим все — нашу старую телегу из грязи, в которой она завязла.

Клянусь вам, я сделаю все от меня зависящее, чтобы нам прийти к соглашению.

254

Почему полагаете вы, что не стоит останавливаться в Ницце? Вам неизвестны ресурсы этого города.

О каком пансионе в Париже говорили вы?

Прощайте. Если вам нездоровится, я зайду на минутку.

Тата чувствует себя превосходно.

Всецело преданный Ал. Герцен.

229. Н. П. ОГАРЕВУ

18 (6) ноября 1869 г. Флоренция.

18 ноября. Четверг.

Выздоровление идет с такой быстротой, что Шифф не надивится. Я смело говорю, что без меня и ухода Nat этого не было бы.

Третьего дня Тата в первый раз, говоря с Ольгой, вспомянула о прошлом. До сих пор она не касалась ни одним словом (а ты вообразил, что она себя обвиняет!). В тот же день вечером, разбирая бумаги, она вдруг рассказала подробности, предшествовавшие полному помешательству. Она до сих пор не убедилась, что Пенизи — просто мерзавец. — Теперь ни один посторонний не догадался бы, что она все еще сильно нервно потрясена. Когда на нее находят страхи, она шопотом говорит кому-нибудь из нас: «Нет ли какой опасности?» Я стал над этим просто смеяться, и это удалось — она смеется со мной и говорит, что она сама чувствует, что это вздор, но не может переломить. С Лизой она очень мила — и никакой опасности нет. Вот тебе отчет. Далее припишу, едем ли, как и когда. Саша не едет — потому что его не нужно.

Книга о Грановском — сильно вызвала старое время. Этот Станкевич всегда был прост — форменный тон биографа ex officio361 [361] — противен, умеренность и аккуратность пошлы. Но для нас это повод восстановления — как плохая литография с картины. Как разно шли первые годы нашей юности и его… общественные вопросы, потребность политической борьбы и des Eingreifens362[362] самому, — у него едва обозначается в Берлине.

А ловко и ты попался, ein sittlicher Mensch363[363].

12 часов.

Если ничего не помешает, мы едем в половине пятого в Пизу. Моя мысль — там ночевать, но Тата не хочет (у нее там много знакомых) и думает продолжать до Специи — туда приезжают

255

в 9. Я увижу на дороге, что лучше, билеты возьму до Пизы. Берем целое купе — телеграфировать буду с места — завтра.

Прощай.

Отошли Тхор<жевскому> сейчас записку.

230. И. С. ТУРГЕНЕВУ 18 (6) ноября 1869 г. Флоренция.

18 нояб<ря> 1869. Флоренция.

361 [361] по обязанности (лат.);

362 [362] вмешательства (нем.);

Любезнейший Иван Сергеевич,

отвечаю тебе вместо моего сына, который припишет и пояснит дело. Я сегодня еду из Флоренции — где был вследствие такого удара судьбы, который, несмотря на мою каменную силу, потряс и меня. Представь себе, что я в Париже вдруг получил телеграмму о том, что Тата (самое светлое и прекрасное существо из всей семьи) — в каком-то помешательстве. Дрянная личность Пенизи — слепой, о котором ты слышал, фразер и итальянский мелодраматический Horace — вздумал предла<га>ть ей руку, говорил о самоубийстве, Тата не знала, что делать, боялась за него, показывала ему дружбу, внимание и наконец все же отказала. Тогда негодяй этот повел иную атаку — он ее застращал угрозами, местью нам всем, клеветами, дерзкими письмами. Это дошло до того, что в одну ночь Тата вскочила с постели — совершенно поврежденная. Я прискакал с Нат<альей> Ал<ексеевной> — сюда, как express, и нашел ее в этом положении — я увез ее из дома Саши, отделил от всех — и уходом моим и Нат<альи> Ал<ексеевны> мы успели успокоить ее мучившуюся мнимыми страхами душу. Теперь ей лучше — я везу ее в Специю — и оттуда в Ниццу.

Я слишком здоров и зазнался — вот иногда судьба и бьет меня со всего размаха. Что я вынес в эти дни — когда со своим кротким и прекрасным лицом Тата в слезах не выпускала меня за дверь, боясь убийц и совершенно сбиваясь в словах и вопросах, — представь сам.

Устал… очень устал.

Прощай.

Пиши ко мне на адрес моего сына, если захочется, — он перешлет.

Рукой A. A. Герцена:

Почтеннейший Иван Сергеевич,

из печальных слов моего отца вы увидите, какая страшная причина заставила меня молчать недели две на ваше любезное письмо. Когда

256

я к вам писал, я еще не хотел сказать вам причины, по которой я собирал сведения об этом мерзавце: я тогда только что начинал подозревать его во лжи и клевете и был далек от того, чтобы ожидать такие последствия. Когда я получил ваш ответ, моя сестра была уже совершенно больна. — Что мы, т. е. я с женой, перестрадали до приезда отца, — этого выразить нельзя. Его приезд подействовал очень хорошо, она стала быстро выздоравливать и вчера при отъезде была совершенно как здоровая.

«Nazione» с переводом «Дыма» я вам вышлю на днях.

С глубоким уваженьем

18 (6) ноября 1869 г. Флоренция.

Тхоржев<скому>.

18 ноября. Четверг.

Любезнейший Тхоржевский.

Если вы на днях получите из Флоренции вексель — за моим подписом в 800 франков, вы его уплатите.

Я вас прошу больше (кроме Чернецк<ому> 500, Огар<еву> 400+100 и себе на расход) — пока до другого письма не посылать. Проценты вы должны считать так, чтоб непременно были 7%, — если вы положили по 4%, я приплачиваю до Парижа. Там переведу вам ЕошЪаМ’ские или что другое. В Париже мы увидимся легче. Даже можем съехаться в Лионе.

Здоровье Таты поправляется колоссально. — Сегодня едем через Пизу в Специю — там посмотрю, сколько надобно отдыха. Если все хорошо, то поедем, напр<имер>, 22 в Геную. Там будем ждать Ольгу и Мейз<енбуг> и оттуда на пароходе в Ниццу — очень желал бы быть там в конце ноября.

Вчера я вам послал Бакунина печатные статьи — отдайте их Огар<еву>, и если Бак<унин> хочет, пусть начинает печатать — о рукописи я писал А. Рею, чтоб он прислал.

232. А. А. ГЕРЦЕНУ

19 (7) ноября 1869 г. Специя.

8 heures 19 nov. Spezia.

H<ôte>l Croce di Malta.

Приехали тихо и хорошо, не останавливаясь в Пизе. Ночь Тата спала беспокойно — но встала хорошо. Все здесь светло и залито солнцем. Но утро было холодно и резко холодно.

Пришли письма, журналы и всё, что есть. Сходи непременно в Hôtel New York и спроси, нет ли мне или Nat писем.

Отдал ли ты half364[364] 2 франка?

Ветурина обещает достать хозяин — за двойную цену против омнибуса (фр. 70—75), советует ехать на пароходе (тот же, что ходит из Генуи в Ниццу).

Я думаю, что Гюго Шифф сердится на меня и на тебя, я напишу ему, всё мы как-то делали смутно. — Как это Ольга не была? — Неужели это была демонстрация? Я ей телеграфирую. Три дня здесь довольно.

Прощай.

Проси Мейз<енбуг> торопиться с укладкой. Купи ей маленький сак (не больше 15 фр.) по Ольгиному вкусу. Каждый потерянный день отзовется холодом.

Передай сейчас записочку Шиффу.

Мантильи окончательно испорчены — пусть Ольга протестует и, главное, скажет в магазейне, где заказаны. Подлое мошенничество в Флоренции показывает, как вы еще отстали от цивилизации. Я прошу N написать в Лионский вертеп письмо. А Ольге, если