Тх<оржевского>: 1-ое. Подписаться на «Голос». 2. Дать Чернец<кому> 100 fr. Ты должен получить 500. Все передержанное пришлю в страховом письме — тотчас.
О Revues422[422] сегодня узнаю от Фивега.
272. H. П. ОГАРЕВУ
Прощай.
7 января 1870 г. (26 декабря 1869 г.) Париж.
7 января 1870. Пятница.
172, R
Получил твое письмо от 5. — Я не писал двух, трех дней — по совершенному отсутствию сообщаемого.
Речь на могиле С<ерно>-С<оловьевича> читал — ничего, недурно. Озерова (как ты знаешь) я знаю давным-давно. От отца Михаила из Locarno получил писемцо. Б женевских шпионов верую — и посылаю тебе тартинку из «Liberté». Бот тут и вспомнишь блаженной памяти Ловецкого: «Польза — вред большой, употребление — никуда не употребляется». — Да, я окончательно разумом убедился в том, в чем мое чутье убедило меня. А тут — как ты видел в письме Боке — валят и на меня долю безумий, против которых я был с начала до конца. (A propos, зачем ты пересылаешь такую белиберду, как это письмо Боке..?) Я буду очень рад, если бой выздоровеет, — но видеться мне с ним не нужно.
Насчет «Колок<ола>» еще не знаю. Когда все устроится и притихнет в домашней жизни — т. е. когда Мейзенбуг и Ольга займутся делом, Тата окрепнет и дом будет нанят — я приеду недели на две.
Для возобновления «Колокола» — нужна программа — даже для нас. На таком двойстве воззрений, которое мы имеем о главном вопросе, нельзя создать журнала. Читать нас никто не хочет. — Сделаем опыт издать «Поляр<ную> звезду» — что у тебя есть готового? — Я, впрочем, предпочел бы участвовать в каком-нибудь петерб<ургском> издании. A propos, Боборыкин собирается издавать газету — ежедневную, оппозиционно-литературную и политическую вроде «Figaro». Он за этим едет через несколько месяцев в Петер<бург>.
Засим кланяюсь.
Совсем было забыл об Элпидине. Можно ничего не давать — или дать а1шеио423[423] 50 фр.— 10 фр. я считаю решительно невозможным. Напиши, что за напасть у них, что они пошли по миру.
«Подайте мальчику на хлеб».
3 часа и три другие сидел у меня старик Свербеев московс<кий> — с великими дружбами! ЫаКаНе> была у Салиас — кланяется тебе.
298
273. Н. П. ОГАРЕВУ
10 января 1870 г. (29 декабря 1869 г.) Париж.
10 января. Понедельник.
Vivatement424[424] наше так бессмысленно и бессобытно, что действительно писать нечего. Главное — здоровье Таты, оно идет хорошо. Мальв<ида> умаялась и успокоилась в лучах славы. N
Свербеев для меня наполняет целый квартал фимиамом Арбата и Пречистенки. Ему 70 лет — и ни на волос не изменился, читал мне начало своих Записок. У него одна из дочерей была в сумасшед<шем> доме в Англии и здесь и совсем выздоровела, я ее видел — румяна, свежа и здорова, как Тата — что за странности! — Да еще, говорят, что на днях здесь свезли в дом умалишен<ных> старика Петра Андрее<вича > Вяземского. Мода, что ли, это?
Далее, продолжая хронику. — Сегодня ждут в здешнюю столицу Ив<ана> Серг<еевича> Тургенева. Выруб<ов> и Боборыкин — бывают часто. Выруб<ов> — очень любезен с дамами425[425] и спорит беспрерывно. Вот и всё.
Боб<орыкин> говорил о какой-то статье в «Москов<ских> вед<омостях>» о студентах и прокламациях, — если интересно, пришли. — Сверб<еев> уверял меня, что Катков в Москве —
423 [423] хотя бы (итал.). — Ред.
424[424] Существование (франц.). — Ред. 425 [425] он особенно тешит Тату.
все власти и не-власти — боятся за его тайные связи и доносы. Что он, иначе сказать, шпион en gros426[426].
В твоей записочке к Сат<ину> (которую, наконец, N
Mselle Michel в Версале.
Прощай.
Сегодня Озеров дает первый урок Лизе — в арифметике. Лиза здорова. Она полосами шалит, т. е. капризничает, и полосами умна и просто резва. Теперь она в хорошей полосе.
Голова претяжелая.
Аминь.
299
Тхорж<евскому> прилагаю записочку о главном обще<стве> застрахования. Мейрарг сострил отлично насчет Пана — передай ему. Он говорит: «Если вы скажете, что этот польский господин — ваш друг и непременно пойдет в первое восстание — они накинут 5% лишку»…
274. Н. П. ОГАРЕВУ
12 января 1870 г. (31 декабря 1869 г.) Париж.
12 янв<аря>. Середа.
Тебе некогда написать толком записку — а мне досуг писать целые эпистолы. Авантаж с твоей стороны. Теперь пункты: 1-ое. Юношу видеть я могу и мужеству его отдаю полную справедливость — но деятельность его и двух старцев считаю положительно вредной и несвоевременной. Всякий день вижу русских — слушаю, вслушиваюсь — и убеждаюсь больше и больше в том. 2-ое. На каком основании ты думаешь отклонять от назначения фонд? — не знаю. Твое «приготовь сколько хочешь» — меня сконфузило: что же за мера в «сколько хочешь» — а потому я буду ждать от тебя приказа в цифрах. И выполню его для того, что ты того желаешь.
Надеюсь, что ты не пропускаешь больше ни одного № здешних газет — события несутся вихрем. Следи за ними. — Сегодня хоронят Ле Нуара — мастерские заперты… но читай сам.
«Голос» оборвал И. Тургенева. Он еще не приехал.
Прощай.
На обороте:
Николаю Платоновичу.
275. Н. П. ОГАРЕВУ
14—15 (2—3) января 1870 г. Париж.
14 янв<аря>. Пятница.
Что будет — не знаю, я не пророк, но что история совершает свой акт здесь — и будет ли решение по + или по —, но оно будет здесь, это ясно до очевидности, а из этого еще яснее, что до окончания V акта и до занавеси — жить лучше здесь. Даже чисто зрителем. Я сильно убеждаю тебя прочесть все подробности 12-го января не только в подлом «Journal de Genève». Nat
300
что сегодня приедет Ледрю-Р<оллен> — а Ив<ан> Серге<евич> уже пожаловал. Вчера был у меня — не застал, сегодня я жду его утром.
Ищу квартеру на полгода — и как только устроюсь — приеду в Женеву для приведения, елико возможно, к одному уровню общее воззрение. Вопрос о твоем переезде сюда опять занимает меня. Мне все страшно, что ты одичаешь в леманной мурье.
15 янв<аря>.
Тургенев был, весел и здоров, у него подагра и больше, кажется, ничего — рассказывает анекдоты, сед, как лунь.
Приписано карандашом на обороте:
Сегодня я расклеился — болит бок и грудь — Шарко велел сегодня полежать — он славный Эг.
Ну, а ты огорошил 5 т<ысячами> — не ошибка ли — и моя страдательная роль.
276. А. А. ГЕРЦЕНУ
16 (4) января 1870 г. Париж.
Шарко меня решительно положил в постель. Скучно, глупо, — небольшое воспаление в груди. По-моему, сегодня лучше.
Затем прощай.
277. Н. П. ОГАРЕВУ 18 (6) января 1876 г. Париж.
Рукой Н. А. Герцен:
Вторник, 18-го января 1870.
Доктор находит, что лихорадка значительно уменьшилась. — Жажда и голод продолжаются. — Есть папаше позволено только gelée.
Умора да и только — кажется, дни в два пройдет главное.
Прощай.
Рукой Н. А. Герцен:
Питье он постоянно меняет, то слабый черный кофе, то чай, то минеральную воду — или бульон. — Поэтому не тревожься, дорогой мой Ага, — и напиши нам поскорей, что ты делаешь — что твое здоровье.
Только что была у нас бедная Melle Michel. — У нее был паралич, она до сих пор не совсем поправилась. А дядя Тургенева, который взялся
301
смотреть за его дела<ми> в России, так хорошо все устроил, что почти разорил его — или, скорее, обманул, потому что все остается в его руках. Тургенев должен был продать свой дом в Baden-Badenù.
Теперь я должна Саше написать несколько слов.
Прощай, обнимаю тебя и крепко целую.
Твоя Тата Г.
Большой перемены до субботы не будет — но уже то, что лихорадка уменьшается, очень хорошо. Pavillon Rohan 172, Rue Rivoli.
Paris.
20 (8) января 1870 г. Париж.
Grand danger passé. Mécontent des médecins comme partout. Demain tâcherai d’écrire.
Jeudi, 20 janvier 1870.
Большая опасность миновала. Недоволен врачами, как и всюду. Завтра постараюсь написать. Четверг, 20 января 1870.
302
ПИСЬМА С НЕУТОЧНЕННЫМИ ДАТАМИ
279. Н. П. ОГАРЕВУ
1860- е гг.
Я еду — с тяжелой головой, почти всю ночь не спал; скажу тебе одно слово à la Mazzini: «Oggi о mai!». — Я писал Natalie, умолял ее — исповедаться тебе, не могу я сделать одного, не могу в тысячный раз сказать, что верю. Тут есть унижение слова — обман. Приосанься ты сам, стань выше преоккупаций, выше самой болезни — и помоги теперь ей. Пиши обо всем. Я буду писать.
280. НЕУСТАНОВЛЕННОМУ ЛИЦУ (черновое)
После 1867 г.
Monsieur,
Vous me demandez des détails de ma vie, principalement depuis 1848 et l’histoire du Kolokol. J’ai très peu de choses à vous dire, quant à moi. Je n’ai pas quitté l’Europe depuis 1847 et je n’ai pas pris de part active aux affaires de l’Occident. J’étais spectateur ému de la grande marée croissante et décroissante de 1848… et j’écrivais quelques articles qui ont paru en [Allemagne] [Suisse] allemand sous le titre De l’autre rive (Vom andern Ufer) et des Lettres sur la France et l’Italie [un ou deux articles parurent dans La Voix du Peuple de Proudhon]. Expulsé de France en 1850 par des motifs qui me sont restés inconnus — et qu’il m’est [impossible] difficile d’expliquer autrement que par ma participation au journal de Proudhon [que je connaissais personnellement et pour lequel j’avais un respect profond] la Voix du Peuple — je me suis éloigné à Nice (encore italienne). C’est là que j’ai publié en 1851 [mon ouvrage] un livre Sur le Développement des idées révolutionnaires en Russie et une lettre sur Le Socialisme et le Peuple Russe adressée à Michelet.
Après une série de malheurs personnels (1851—52) [qui brisèrent mon existence] je quittai Nice et allai me réfugier [pour plus de dix ans] [en 1852] à Londres <...>427[427].
303
Les barrières tombèrent — sans qu’on les ait enlevées. Nos imprimés entraient en masse dans la Russie. Immédiatement après la mort de Nicolas je commençai la publication d’une revue [russe] L’Etoile polaire, ce titre appartenait à un almanach publié avant 1825 — par le célèbre Ryleïeff et ses amis. Le succès était grand. Les premiers volumes étaient réimprimés — dans une autre imprimerie, la
