«Со временем это будет целая книга, вот план. Две части: 1-я до 20 июля 1834. Тут я дитя, юноша, студент, друг Огарева, мечты о славе, вакханалии, и все это оканчивается картиной грустной, но гармонической, — нашей прогулкой на кладбище (она уже написана). Вторая начнется моей фантазией „22 октября». Вообще порядка нет: отдельные статьи, письма, tutti frutti, все входит; за этим „Встреча», „I Maestri» и „Симпатия»; далее — что напишется <...> В биографии я сначала задел было крепко Тат<ьяну> Пет<ровну>, но смиловался и выпустил. В первой части один святой — Ог<арев>, но его владение ограниченно, его влияние ограниченно. Во второй ты святая, и твое владение безгранно, и я на коленях перед тобою. Осмелюсь ли я писать 9 апреля? Боюсь» (262). Из письма от 19 января 1838 г.: «С маменькой пришлю я тебе начало моей биографии <...> Тебе понравится предисловие и VI глава под заглавием „Пропилеи». Остальное шалость, но я не уничтожу, это заставляет меня в грустные минуты улыбаться» (266). «Моя биография готова», — писал Герцен 9 февраля (282). В письме от 14 марта содержатся следующие подробности о работе над автобиографией:

«…написал VIII главу в свою жизнь, и написал очень хорошо, и уж, конечно, не догадаешься о чем — о любви к Люд<миле> П<ассек>; тут и ты на сцене — трудно было, и очень, холодно писать о холодных отношениях к тебе — но написал, и ты явилась превосходно, чудом, какой- то священной мистерией, лилией, принесенной архангелом Гавриилом в день моего рожденья. Да, доволен, вообще биография идет прекрасно (я ее пишу по твоему приказанию). Далее описана самая черная эпоха, от 9 июля 1834 до 20-го, но halte là. Как дойдет дело представлять тебя тобою, ибо ты уж очень близка была мне 20 июля, — перо дрожит, душа волнуется, и ангел ускользает от кисти земного богомаза. Однако напишу, я уж пробов<ал>. Ирония та, моя ирония, на месте тут. Зачем ты не любишь ее? Она проникает особым огнем целое, ибо это не насмешка, а внутреннее неудовольствие за мелочничество людей, и мне она естественна, как дышать. Сердце твое сожмется, когда ты будешь читать 9 июля — не за него ли и было 9 апреля? А я думаю, весело о себе читать в статье, писанной с огнем и поэзией» (325—326).

«Поэма моя „О себе» оканчивается, — писал Герцен 30 марта. — Дальше 9 апреля она не должна идти. Да, это поэма юности, и она хороша,

852

юноша ее не прочтет хладнокровно, жаль, что по многому не везде все сказано. В IX главе описана студентская оргия и прогулка; бога ради, не смешай часть их с обыкновенными выходками иронии, о нет. Ты не знаешь этот шумный, пламенный водоворот разгула, представить его трудно: бурный вальс высоких идей и плоских острот, вдохновенных речей поэта и bavardage пьяного. Но все это вместе имеет свой изящный отпечаток, даже со всеми шалостями, как описано. Я перелистываю и радуюсь: ничего темного, ничего пошлого, моя юность прошла хорошо <...> 20 июля я тебя заставил говорить не совсем так, слово в слово, но заметь: мысли и даже выраженья взяты из твоих писем…» (342). 1 апреля Герцен писал: «Ну вот и переписана тетрадь „О себе» и кончена почти, недостает двух отделений: „Университет» и „Молодежь». Но этих я не могу теперь писать, для этого мне надобно быть очень спокойну и веселу, чтоб игривое воспоминание беззаботных лет всплыло, это напишу тогда. Крутицы, сентенция и 9 апреля — все есть, много сильных мест, вдохновенных, однако и шалости не забыты…» (345).

14 января 1839 г. Герцен писал Н. И. Астракову: «…я опять принялся за свою биографию и довольно удачно написал „Университет» и „Холера». Теперь пишу „Вятка». Смертельно хочется печатать — или уж подождать освобожд<ения>?» (XXII, 9). «Одна моя биография хороша, одушевленна, она и останется», — отмечал Герцен в письме к Огареву от 14 ноября того же года, отрицательно отозвавшись о всех других своих произведениях и выразив намерение «много жечь» (53).

До недавнего времени считалось, что из повести «О себе» до нас дошел только один отрывок «Вакханалия» (I, 170 — 182). Между тем, как это установлено А. Н. Дубовиковым,

многочисленные тексты Герцена, вошедшие в состав воспоминаний Т. П. Пассек «Из дальних лет», представляют собой фрагменты из «О себе» (в том числе из глав «Дитя», «Огарев» «Университет», «Холера», «Ландыш», «Auàyxp». См. об этом в ЛН, т. 63, стр. 9—55. О соотношении «О себе» с «Записками одного молодого человека» и другими автобиографическими произведениями Герцена см. в книге В. А. Путинцева «Герцен- писатель», изд. 2-е. М., 1963, стр. 18—51).

1836- 1838

30. МЫСЛЬ И ОТКРОВЕНИЕ («ШВЕД», «ТРЕТЬЯ ВСТРЕЧА»)

Об этом произведении, главным героем которого являлся А. Л. Витберг, Герцен впервые упомянул в письме к Н. А. Захарьиной от 15 июля 1836 г. («Статья моя „Мысль и откровение» пишется, и первая часть хороша» — XXI, 87). О том, что статья «Швед» («Мысль и откровение») готова и может быть выслана для печатания, сохранилось свидетельство в письме Герцена от второй половины октября того же года (XXI, 111 — 112).

4 ноября Герцен известил Н. А. Захарьину о своем намерении послать через две недели в печать, наряду с другими своими двумя статьями, и «Третью встречу», которую он просил прочесть «со вниманием» (XXI, 115). Герцен следующим образом оценил свое новое сочинение: «„Мысль и откровение» — хорошо потому, что тут нет повести, а просто пламенное изложение моей теории» (XXI, 143). По мнению Герцена, его статья выразила собой гораздо более высокое религиозное состояние, чем «Легенда», в которой он «выразумил самую легкую часть — практическую нравственность христианства, а не самое христианство» (XXI, 158). О том, что «Мысль и откровение» «кончены давно», Герцен упомянул в письме от 28 мая 1837 г.,

853

утверждая при этом, что его новое произведение не имеет конца. «Это статья, в которую надобно вписывать каждую религиозную мысль; рама сделана, и формы никакой нет; это повесть, разговор, диссертация, это изложение чувств и дум, как вылилось; следс<твенно>, вздор, что она кончена» (XXI, 172). «Я прибавил в мою статью „Мысль и откровение» „Сон», и в нем, в идеал религии, перенес твои черты, даже твое имя», — писал Герцен Н. А. Захарьиной 14 июля (XXI, 184). «Мысль и откровение» Герцен относил к тем своим статьям, которые «выходят постоянно с печатью любви и веры» (наряду со «Встречами», «I Maestri» и «Симпатией» — XXI, 261). Об отчетливо выраженном в «Мысли и откровении» недоверии к «мудрости века сего» Герцен упоминает в письме к невесте от 30 января 1838 г. (XXI, 274). Статья была послана H. А. Захарьиной около 28 февраля 1838 г. (XXI, 306). Н. А. Захарьина следующим образом откликнулась на присланное ей произведение Герцена: «„Мысль и откровение» читала, незнакомые слова препятствуют вполне оценить ее» (Соч. А. И. Герцена и переписка с Н. А. Захарьиной в семи томах. Изд. Ф. Павленкова, т. VII, СПб., 1905, стр. 507. — Письмо от 8 марта 1838 г.).

1837

31. ЖИВЫЕ КАРТИНЫ ИЗ ДАНТЕ

О поставленных по сценарию Герцена в день именин А. Л. Витберга 15 января 1837 г., живых картинах из «Божественной комедии» Данте см. в письме его к Н. А. Захарьиной, написанном на следующий день: «Картины сочинил я, и ты узнаешь в них мою вечную мысль, мысль о Наташе. 1-я представляла Данта, утомленного жизнию, измученного, изнуренного, — он лежит на камне, и тень Виргилия ободряет его и указует туда, к свету; Виргилий послан спасти его Беатричей <...> 2-я — Беатриче на троне: Лучия — свет поэзии, и Матильда — благодать небесная, открывают вуаль; Дант, увидев ее, бросается на колени, не смеет смотреть, но она с улыбкой надевает венок из лавров <...> 3-я — Ангел <...> держит разверстую книгу, в ней написан текст: „Да мимо идет меня чаша сия, то яко ты хочешь…» Беатриче показывает грустному Данту этот текст — Лучия и Матильда на коленях молятся. Успех был более, нежели ожидали» (XXI, 137—138). Ср. резюме мысли Герцена, положенной в основу его живых картин: «Когда Данте терялся в обыкновенной жизни, ему явился Виргилий и рядом бедствий повел его в чистилище; там слетела Беатриче и повела его в рай. Вот моя история, вот Огарев и ты…» (из письма к Н. А. Захарьиной от 29 сентября 1836 г. — XXI, 102; см. также выше № 25).

32. ПРОДОЛЖЕНИЕ СТАТЬИ «МЫСЛЬ И ОТКРОВЕНИЕ»»

О том, что Герцен «утром в великую пятницу», т. е. 16 апреля 1837 г., написал «коротенькую статейку, вроде продолжения статьи „Мысль и откровение»», см. в его письме к Н. А. Захарьиной от 17 апреля (XXI, 161).

33. I MAESTRI

Автобиографическая статья «I Maestri» («Мастера») была задумана Герценом в конце мая 1837 г.; окончена к 19 июня того же года (XXI, 172 и 177). Этот свой «первый опыт прямо рассказывать воспоминания» Герцен находил весьма удачным и считал, что «I Maestri» несравненно выше

854

всего написанного им ранее (XXI, 179). «Это — живое воспоминание, горячий кусок сердца» (XXI, 181; ср. 253—254). В «I Maestri» Герцен описал свои встречи со знаменитыми людьми, сыгравшими значительную роль в его жизни: с поэтом И. И. Дмитриевым в 1833 г., с А. Л. Витбергом в 1835 г. и с В. А. Жуковским в 1837 г. Н. А. Захарьина, которой Герцен в конце июня 1837 г. выслал рукопись окончательно отделанной статьи, следующим образом передавала свои впечатления автору: «Встречу с Дмитриевым я читала покойно, она хорошо написана, но в ней еще нет Тебя <...> 35-й же и 37 годы — тут-то, в этих встречах, ты, мой Александр! Они рассказаны тем языком, которым ты говоришь со мною в письмах и без писем, твоим языком <...> Только одно лицо описано страшно, я содрогнулась, вспомнив, что оно существует на самом деле, особенно при конце, — у меня даже посинели ногти» (Соч. А. И. Герцена и переписка с Н. А. Захарьиной в семи томах. Изд. Павленкова, т. VII, СПб., 1905, стр. 341). В последней фразе Наталья Александровна имела в виду «Калибана-гиену» — вятского губернатора К. Я. Тюфяева. 3 сентября она продолжала: «Всего лучше для меня в этой статье мир dei Maestri и видение; но нет, вся хороша, особенно 35 и 37 годы…» (там же, стр. 342). Откликаясь на это письмо, Герцен писал 28 сентября: «„Встреча с Дмит<риевым>» показывает, каким я вышел из рук