России»,— при всей ее оригинальности — в значительной мере опиралась на итоги предшествующего развития исторической мысли в России, прежде всего, на суждения прогрессивных деятелей по вопросам русской истории. Так, например, высказывания Герцена о своеобразии «удельного периода» в истории России, заключающемся в отсутствии феодальных отношений, его оценка татарского ига, борьбы русского народа за национальную независимость, его понимание прогрессивности создания единого русского государства, оценка Герценом преобразований Петра I, политики Екатерины II и Отечественной войны 1812 г. находились, несомненно, в тесной связи с суждениями по этим вопросам Пушкина, декабристов, Белинского. В трактовке вопроса о происхождении крепостного права в России значительное влияние на Герцена оказала, кроме того, книга Н. Тургенева «Россия и русские».
Взгляды Герцена на историю России и перспективы ее развития, нашедшие выражение в книге «О развитии революционных идей в России», основывались на деятельном и глубоком изучении им отечественной истории. Но на исторической концепции Герцена отразилась и его теория «русского социализма». Эта утопическая теория получила свое первоначальное историческое обоснование в 1849 г. в статье «Ьа КиБ81е»(«Россия» — см. Т. VI наст, изд.), отрывок из которой, раскрывающий народнические взгляды Герцена, дан им в виде приложения к книге. Крайне переоценив значение сельской общины в русской истории, Герцен
неправомерно преувеличивал и своеобразие русского исторического процесса сравнительно с западноевропейским, особенно до реформ начала XVIII в.
Однако следует учитывать, что при всей ошибочности суждении Герцена о роли общины в русском историческом процессе, доказательство прочности общинных отношений в России было связано у него со стремлением сохранить общину от посягательств помещиков и царского правительства, обосновать право крестьян на обладание землей, т. е. преследовало цель защиты интересов крестьянства, что подчеркивает демократическую основу этих народнических взглядов Герцена.
417
В некоторых суждениях и оценках, содержащихся в книге, проявились колебания во взглядах Герцена. Так, доверяя демагогической славянофильской критике западноевропейского буржуазного общества, он ошибочно пытался сблизить их воззрения с идеями социализма, вступая в противоречие с собственной оценкой их реакционной идеологии.
В своей книге, появившейся на французском и немецком языках, Герцен обращался прежде всего к западноевропейскому читателю, ибо на проникновение сколько-нибудь значительного числа экземпляров в Россию в то время рассчитывать не приходилось.
Герцен стремился опровергнуть легенды о положительной роли самодержавия, имевшие известное хождение в реакционных кругах Западной Европы, и дать верное представление о русском народе и русском освободительном движении, значение которого в то время за рубежом грубо недооценивалось.
Полемически направляя свою работу против книг, односторонне освещавших историю русского народа и русскую культуру (против известного сочинения Кюстина, например), Герцен вместе с тем критически подошел и к той концепции русского освободительного движения, которая содержалась в трехтомной монографии декабриста Н. Тургенева «La Russie et les russes», вышедшей в свет в Париже и в Брюсселе в 1847 г. Автор этого труда не мог не импонировать Герцену своим авторитетом ученого-экономиста, правоведа и историка, своим положением политического эмигранта, своим опытом государственного человека и члена тайных обществ 10—20-х годов. Однако богатство содержавшегося в этой работе фактического материала не скрадывало отрыва автора от круга идей и интересов русской демократической общественности 40-х годов. Все основные вопросы ликвидации крепостничества и абсолютизма трактовались Тургеневым с позиций буржуазно-дворянского реформизма, враждебных режиму николаевской реакции, но в то же время совершенно исключавших революционные методы борьбы с самодержавно-помещичьим государством. С этих же позиций Тургенев задним числом ревизовал, обеднял и схематизировал не только свое собственное революционное прошлое, но и всю историю тайных организаций декабристов. Герцен не мог быть удовлетворен той общей концепцией революционного движения 20-х годов, которую он нашел в книгах Тургенева. Однако не располагая еще достаточным материалом для критики свидетельств Тургенева о деятелях 14 декабря, Герцен решительно выступил против той оценки ближайших политических перспектив, которая содержалась в последнем томе книги
Тургенева, посвященном обоснованию широкой программы первоочередных социально-политических реформ, подлежавших осуществлению, по мысли автора, силами государственного аппарата самодержавия и имевших целью скорейшее установление буржуазных отношений в экономике помещичьего и крестьянского землевладения. Для Герцена — революционера, демократа и социалиста — либерально-дворянская платформа Н. И. Тургенева была неприемлема.
«Труд г. Тургенева,— писал Герцен в конце 1849 г., — представляет для нас большой интерес как верное изображение суждений, надежд и взглядов времен императора Александра, как автобиография писателя, который в свое время многое видел, но не знал России, развившейся после 182 года» («Россия», Т. VI наст, изд., Стр. 477). Решительно утверждая, что Н. И. Тургенев не может «верно понять положение вещей’ в России» и дать передовой общественности необходимые сведения о «русском народе», Герцен и начинает писать свою работу «и развитии революционных идей в России». Эта работа призвана была, в частности, дополнить, обновить и выправить данный в книге Тургенева общий очерк истории русской общественной мысли и анализ ее социально-политических корней.
418
Так, характеризуя в главе IV (Стр. 199) аграрную программу Пестеля и сопоставляя ее с аналогичными рассуждениями Сен-Симона, Фурье и Оуэна, Герцен опирался на данные Н. И. Тургенева, который в своей книге впервые познакомил русскую и мировую общественность с планами Пестеля экспроприировать и «обобществить земельную собственность» ни в «Донесении Следственной комиссии», ни в других материалах о декабристах, опубликованных в первой половине XIX в., сведений об этом не содержалось). Однако, опираясь на некоторые факты политической биографии Пестеля, рассказанные в книге Тургенева, Герцен резко разошелся с последним в самом осмыслении этих фактов. Н. И. Тургенев, подчеркивая несостоятельность как планов Пестеля, так и аналогичных взглядов его западноевропейских современников, замечал: «Эти теории, усвоенные столькими людьми с пылкой фантазией, доказывают, без сомнения, прекрасные намерения, даже энтузиазм, но почти не обещают никаких осязательных результатов. Гениальность, или нечто похожее на нее, у фурье, рвение Овена, утопии многих других, могут вербовать прозелитов и возбуждать восторг некоторых приверженцев <...> Но мечты этих людей останутся мечтами» («Россия и русские», Т. I, М., 1915, Стр. 129—130). Возражая Тургеневу, Герцен утверждал, что «Пестель не был ни мечтателем, ни утопистом: совсем напротив, он весь принадлежал действительности, он знал дух своей нации» и т. д. В книге Герцена заметна известная перекличка с вышедшей в 1849 г. анонимно в Лейпциге брошюрой М. А. Бакунина «Russische Zustände». Герцен ставил эту брошюру очень высоко (см. комментарий к статье «Россия» в Т. VI наст. изд.). Особенно близки были ему народнические идеи книги Бакунина. В комментируемом сочинении Герцен воспользовался данной Бакуниным характеристикой русского сектантства, а также крестьянского патриотического движения в эпоху Отечественной войны 1812 г.
Но в отличие от Бакунина Герцен не придает сектантству безусловного революционного значения, допуская, в частности, возможность и того, что оно, к радости царизма, враждебно столкнется с революционным движением, возглавляемым передовыми людьми.
В то время как Бакунин утверждал, что в 1812 г. «вольные отряды» крестьян «громко заявляли: «Мы завоевали себе волю в бою» (М. А. Бакунин. Собр. соч. и писем, Т. III, М., 1935, Стр. 407), Герцен говорит о всенародном патриотическом характере движения.
Самостоятельно и критически подошел Герцен и к тому единственному историко-литературному справочнику в области русской литературы, который имелся тогда в его распоряжении, к книге немецкого буржуазного либерала Кенига, написанной при ближайшем участии Н. А. Мельгунова, московского литератора умеренно-либерального лагеря, колебавшегося в своих симпатиях между западниками и славянофилами. Книга эта — «Literarische Bilder aus Rußland», Stuttgart und Tübingen (1837), содержавшая общий обзор истории русской литературы от «Слова о полку Игореве» до последних произведений Пушкина и его современников,— предоставила Герцену лишь самый небольшой и не очень точный фактический материал для некоторых разделов его работы (таковы: общая характеристика русской литературы XVIII в., страницы о Новикове, о Карамзине, полемика по вопросу о «Евгении Онегине»), но дала не один повод для самого резкого отталкиванья, для полемического освещения тех или иных неправильно поставленных и ошибочно интерпретированных в книге Кенига-Мельгунова проблем (например, политическая характеристика Пушкина, страницы о Гоголе, о Полевом, о Сенковском и пр.).
Так, возражая в гл. IV против попыток видеть в «Евгении Онегине» изображение или переложение на русские нравы байроновского «Дон-Жуана»
419
Герцен полемизировал здесь со следующей характеристикой «Евгения Онегина», которая дана была в книге Кенига: «По форме сочинение напоминает, кажется, Дон-Жуана байроновского; несмотря на это, оно доставило поэту славу поэта оригинального и популярного. Интрига, при всей занимательности, очень слаба и дает возможность поэту допускать, подобно Байрону, разные отступления, которые, впрочем, полны поэзии, юмора и ума» («Очерки русской литературы». Перевод сочинения Кенига «Literarische Bilder aus Rußland», СПб., 1862, Стр. 106).
В Западной Европе книга Герцена вызвала оживленные отклики. В ряде газет и журналов появились статьи и отзывы. Герцен получил письма от ряда видных публицистов, ученых и общественных деятелей, дававших высокую оценку его произведению. Она положила начало пересмотру ложных и тенденциозных представлений о России и русском революционном движении.
Вскоре после выхода в свет книги Герцена она стала известной К. Марксу и Ф. Энгельсу. Рассматривая вопрос о «внутренних движениях в России», о возможности «дворянско- буржуазной революции в Петербурге», Энгельс в письме к И. Вейдемейеру от 12 апреля 1853 г. в этой связи упоминает работу Герцена. Однако черты демократического панславизма в воззрениях Герцена, его ошибочные положения о роли русского сельского общинного строя, личное сближение Герцена в те годы и его заявления о солидарности с П. Прудоном, М. Бакуниным и И. Головиным — все это восстанавливало Энгельса против Герцена; ряд положений книги Герцена был неприемлем для основоположников научного коммунизма. В
упомянутом письме к Вейдемейеру Энгельс с оттенком иронии писал: «Г-н Герцен весьма облегчил себе задачу («О развитии революционных идей в России»), гарантировав себя от неудач тем, что по-гегелевски сконструировал демократически-социальную коммунистически- прудонистскую русскую республику под главенством триумвирата Бакунин — Герцен — Головин» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, Т. XXV, Стр. 184).
Во Франции в деле популяризации книги «О развитии революционных идей в России» большую роль сыграл Ж. Мишле. При первом знакомстве с Мишле (см. комментарий в настоящем томе к статье «Русский народ и социализм»), как утверждает биограф Мишле г. Моно, Герцен вручил французскому историку свою брошюру «О развитии революционных идей в России» (см. об этом вступительную заметку г. Моно к его публикации «Jules Michelet et Alexandre Herzen d’après leur correspondance intime (1851 — 1869)», «La Revue», 1907, №10, стр. 145—164; №11, Стр. 307—321). Брошюра Герцена вышла в свет в первой половине июня. 21 июня 1851 г. Герцен из Парижа писал жене: «Вчера был у меня Мишле, — он вельми доволен брошюркой». В письме к ней же от 24 июня 1851 г. Герцен сообщает: «Вчера у меня сидел часа три Мишле;
