сборнике Н. В. Савельева-Ростиславича» (см. В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. IX, 1910, стр. 467).
Комментируемый черновой набросок ответа Погодину не подвергся окончательной обработке, вероятно, в связи с невозможностью провести такого рода статью через цензуру. Едва ли было осуществлено и высказанное в статье намерение Герцена послать это возражение в редакцию «Москвитянина».
Любовь Элизы и Армана… – Из «Графа Нулина» А. С. Пушкина.
…подстрочное замечание… – Имеется в виду начало статьи Е. Ф. Корша: «Благосклонный читатель, если вы заглядывали в простодушно-затейливые хроники среднего века (понятно, что мы разумеем здесь хроники только Западной Европы; Средний век не существовал для нашей Руси, потому что и Русь не существовала для него)…»
…сам автор признался, что до 31 страницы и 4 строки все это была шутка. – Здесь имеются в виду следующие слова Погодина (после нескольких страниц, содержащих в себе «теоретические рассуждения» о своеобразии «среднего века» на Руси и преимуществах «русского духа»): «Оставя шутки, я должен заключить это объяснение о том, как понимаю я, и некоторые друзья мои, наше время касательно науки».
…мастерски представленные г. Майковым в лице графа… – Имеются в виду «Две судьбы» А. Н. Майкова; ср. запись в дневнике Герцена от 17 марта 1845 г.
…Для чего же тонкий намек на кошихинский прогресс… – Герцен разоблачает клеветническую попытку Погодина сопоставить взгляды передовых людей того времени, высоко ставивших значение деятельности Петра I, видевших отсталость допетровской эпохи, описанной в работе Котошихина «Россия в период царствования Алексея Михайловича», с фактами биографии самого Котошихина, изменившего родине.
Дневник 1842–1845*
Печатается (за исключением записи от 19 июня 1845 г.) по автографу (ПД). Этот автограф – тетрадь в зеленом кожаном переплете, на 133 листах, – поступил в 1913 г. в Библиотеку Академии наук от редактора женевского издания сочинений Герцена Г. Н. Вырубова (см. «Отчет о деятельности имп. Академии наук по физико-математическому и историко-филологическому отделениям за 1913 год», СПб., 1913, стр. 42), а в 1931 г. был передан в ПД.
На первом листе рукописи рукою А. И. Герцена запись: «Дневник с 25 марта 1842 Новгород». На обороте этого листа рукою Н. А. Герцен запись: «Да будут все страницы этой книги и всей твоей жизни светлы и радостны! Желание сердца простого, исполненного любви к тебе. Новгород 25/III 1842».
В конце дневника, под текстом, приписано: «О Павлове поляки < 1 нрзб.> крестьян»; ниже – карандашом: «Перечитал в Лондоне 24 июня 1858». На 3-й странице обложки сверху незаконченная запись:
«Стр. 100 о Белинском
103 о засеченном крестьянине
123».
Дневник 1842–1845 годов впервые был опубликован в томе I женевского издания сочинений Герцена (1875), где, как и в последующих изданиях, при воспроизведении автографа было допущено большое число грубых ошибок, искажающих смысл ряда записей.
Запись от 19 июня 1845 г. воспроизводится по автографу, хранящемуся в ЛБ. Впервые она опубликована в Л IV, отдельно от всего остального текста дневника. Запись сделана на обороте листа из альбома, подаренного Н. А. Герцен А. И. Герцену. На лицевой стороне – следующая дарственная надпись:
«Марта 25
В 1842 году я желала, чтоб все страницы твоего дневника были светлы и безмятежны; прошло три года с тех пор, и, оглянувшись назад, я не жалею, что желание мое не исполнилось: и наслаждение и страдание необходимо для полной жизни, а успокоение ты найдешь в моей любви к тебе, в любви, которой исполнено все существо мое, вся жизнь моя.
Мир прошедшему и благословение грядущему!
Мне хочется еще поблагодарить тебя. Ты понимаешь это чувство, во всем широком, святом его значении… Прими его от меня за все то, что ты дал мне. Это может казаться лишним, но это не лишнее; отчего же…» Далее текст оторван.
Ход работы Герцена над дневником 1842–1845 годов рисуется следующим образом. Начиная с 25 марта 1842 г. и кончая 25 марта 1845 г., Герцен регулярно вносил свои записи в тетрадь. К этому моменту в ней осталась незаполненной лишь последняя страница. Характер записи от 25 марта 1845 г. говорит о том, что ею Герцен намеревался заключить тетрадь. В этот же день Н. А. Герцен подарила Герцену новую тетрадь с вышеприведенной надписью.
Дневник после 25 марта 1845 г. возобновлен не был, – запись от 19 июня 1845 г. оказалась единственной. Лишь в октябре 1845 г. Герцен в старой тетради сделал запись, как бы подводящую итог тому трехлетию, которое в этом дневнике получило свое отражение.
Дневник А. И. Герцена за 1842–1845 годы представляет собой материал, имеющий первостепенное значение для истории русской общественной мысли, культуры и литературы 40-х годов XIX века.
Прежде всего, дневник глубоко и всесторонне отражает идейное развитие самого Герцена в эти годы. По своему характеру это – беседа автора с самим собою по всем вопросам общественной жизни, которые его волновали в то время.
В центре дневника вопросы о судьбах родины, о самодержавно-крепостническом гнете и путях борьбы с ним, о взаимоотношении народа и передовых людей, об идейной жизни русского общества. Все эти вопросы рассматриваются под углом зрения исторического опыта России, Западной Европы и Америки, и особенно уроков политической современности.
По своему идейному содержанию дневник свидетельствует о росте и укреплении революционно-демократических и материалистических элементов в мировоззрении Герцена, об упорных поисках им революционной теории.
Сознавая свою принадлежность к поколению дворянских революционеров, которые, как указывал В. И. Ленин, были страшно далеки от народа, Герцен с величайшей горечью и болью ощущал оторванность от народных масс. Он доходил даже до утверждения, что передовые люди находятся «вне народных потребностей» (21 апреля 1843 г.), ибо народ политически пассивен. Однако чем дальше, тем все громче звучит в дневнике вера в будущую историческую активность народных масс, в грядущее их сближение с передовыми людьми. Герцен жадно ловит известия о взрывах народного гнева, о крестьянских волнениях. Он еще не мог видеть революционного народа, но уже приходит к выводу, что «вера в будущее своего народа есть одно из условий одействотворения будущего» (5 марта 1844 г.).
Под «одействотворением будущего» Герцен разумеет революционную борьбу с самодержавием, пути и средства к которой он ищет постоянно, обдумывая в этих целях уже и возможность «экспатриации» (3 октября 1845 г.), т. е. политической эмиграции.
Чрезвычайно знаменательно, что уже в 1845 г. Герцен ставит вопрос о политической ответственности передовых русских людей за судьбу угнетаемой царизмом Польши и указывает на «примирение», т. е. на тесную связь и дружбу свободной России и свободной Польши (см. запись от 29 октября) как на одну из важнейших задач, стоящих перед русскими революционерами.
Вместе с тем уже в дневнике 40-х годов ясно звучат критические ноты по отношению к реакционно-романтическим, обращенным к прошлому, мессианистским настроениям, проявившимся в парижских лекциях Мицкевича. Герцен глубоко верил в творческие силы родного народа, он видел в «славянизме» «истинную и прекрасную сторону» – «верование в будущее» (12 февраля 1844 г.). Но, мечтая о том, чтобы русские и другие славянские народы вступили на путь революционной борьбы, Герцен решительно возражал против попыток идеализации политической роли этих народов в те годы. Поэтому он тут же отмечал с горечью: «Славяне везде рабы…» В этих словах сказалась неудовлетворенность русского революционера положением славянских народов в то время. Дневник освещает место и роль Герцена в тех процессах политической дифференциации, которые в это время происходили в русской действительности, в идейно-литературной борьбе эпохи. Крепнет единство взглядов Герцена и Белинского, чьи последовательные революционно-демократические воззрения оказали на автора дневника большое влияние; полемика и борьба Герцена со славянофилами приводят его в то время к разрыву всякого рода отношений с ними, как с пособниками самодержавной монархии и православной церкви; заостряется критика политических и философских взглядов либералов-«западников», этих «западно-либеральных голов» (27 апреля 1844 г.) сих антипатриотизмом, низкопоклонством перед буржуазной Европой и идеализмом.
Большой интерес представляет историческая концепция, развитая Герценом в «Дневнике» и получившая впоследствии более подробное обоснование в «Письмах об изучении природы» и «С того берега». Герцен считает, что буржуазное общество, в частности в том виде, как оно осуществилось в Соединенных Штатах, принципиально, качественно от феодального общества не отличается. «…царство среднего сословия было все же продолжение феодального социализма, которого высшее развитие в Америке…» (18 июня 1843 г.). Слово «социализм» здесь у Герцена, повидимому, означает социальный строй общества. Аналогичное словоупотребление см. в пятом из «Писем об изучении природы» (т. III наст. изд.).
Дневник позволяет уяснить, каким сложным было в мировоззрении Герцена сплетение революционно-просветительских и утопически-социалистических идей.
Герцену, борцу против самодержавия и крепостничества в России, были идейно близки традиции французского просветительства и якобинства, традиции критики феодализма, абсолютизма, религии; и церкви; в революции 1789 г. он видел «действие со стороны масс» (10 июля 1843 г.). С другой стороны, Герцен разделял глубокое разочарование западноевропейских утопических социалистов, вызванное утверждением господства буржуазии в Западной Европе, и видел исторически обусловленную ограниченность просветительства; ряд записей в дневнике посвящен критике основ собственнического строя Западной Европы, буржуазной эксплуатации как «сифилитического шанкера, заражающего кровь и кость общества» (17 июня 1844 г.).
Вместе с тем Герцен уже отмечает отвлеченность и надуманность представлений Фурье и сен-симонистов о путях к социалистическому будущему (см. запись от 24 марта 1844 г.) и пытается в самой действительности, в историческом развитии общества найти элементы и тенденции, ведущие вперед, хотя и остается сам на почве исторического идеализма.
В дневнике отразилась постепенная выработка Герценом материалистических воззрений на природу. В 1842 г. еще сказывались преодолевавшиеся Герценом колебания в сторону идеалистических представлений об абсолютном «божественном» духе (записи от 22 октября и 18 ноября 1842 г.). Позднее же (29 июня 1844 г.) Герцен формулирует последовательно материалистический вывод: «дух, мысль – результаты материи и истории».
Философские записи Герцена в дневнике имеют большое значение для истории создания его классических работ «Дилетантизм в науке» и «Письма об изучении природы» (см. т. III наст. изд.).
Дневник знакомит со всем обширным кругом интересов Герцена, носившим энциклопедический характер, о чем свидетельствуют, в частности, записи о прочитанных им книгах. Герцен был в курсе всех последних достижений как русской, так и западноевропейской науки (в области истории, философии, эстетики, естествознания), литературы и публицистики.
Получила отражение в дневнике и личная жизнь Герцена, то «частное», которое служило ему вместе с тем материалом для «общих» размышлений о морали и этике современного ему общества, их прошлом и будущем.
Мучительная тяжесть существования под гнетом самодержавия, сознание невозможности открытой политической борьбы, к которой Герцен стремился всем своим существом, нередко вызывали у него приступы отчаяния, глубочайшего пессимизма, наложившие свой отпечаток на ряд страниц дневника. В одну из таких минут Герцен присоединился к полным горечи словам прорицательницы Кассандры
