Но незнание действительности, пассивное противопоставление себя пошлой жизни обитателей NN и всей крепостнической империи приводит Бельтова к внутреннему бессилию, заставляет его «уморить в себе страшное богатство сил и страшную ширь понимания».

По мысли Герцена, в известных условиях Бельтовы могут стать «практическими» людьми, нужными и полезными обществу. «…цель не Бельтов, – писал Герцен к Огареву летом 1847 г., – а необходимость подобного воздействия не на из рук вон сильного человека, но на прекрасного и способного человека». Беда, а не вина Бельтовых, – утверждает писатель, – в том, что они оказались не в силах перейти от бессильного противопоставления себя обществу к активной борьбе с ним.

Большим художественным достижением Герцена явился образ Любоньки Круциферской. По словам М. Горького, «это первая женщина в русской литературе, поступающая как человек сильный и самостоятельный» (М. Горький. История русской литературы, М., 1939, стр. 168). Любонька ближе к народной жизни, чем кто-либо другой из героев романа. Сознание духовного превосходства этой женщины не только над мужем, но и над Бельтовым не оставляет читателя. Однако силы Круциферской не находят применения в условиях того бесправия женщины, на которое обрекает ее весь строй жизни крепостнической России.

Образ Круциферской свидетельствовал о поисках Герценом подлинно положительного героя в направлении, впоследствии наиболее близком революционным разночинцам 50-60-х годов. Это тем более важно отметить, что Герцен в условиях 40-х годов не мог правильно оценить историческую роль и значение разночинной интеллигенции. Его Круциферский полон «страха перед будущим», беспомощен в жизненной борьбе и выглядит мелким и жалким в сравнении с Бельтовым. Писатель сочувствует своему герою-разночинцу, но это сочувствие полно снисхождения. Он не видит – и не мог тогда видеть – в плебее Круциферском новой, активной социальной силы. Художественное воплощение «новых людей» – революционных разночинцев, исполненных глубокого сознания, что будущее принадлежит им, русская литература обрела с романом Чернышевского «Что делать?».

Роман Герцена вызвал оживленные отклики на страницах журналов и в литературных кругах, и это было лучшим доказательством жизненности и политической актуальности поставленных писателем вопросов. Белинский одним из первых отозвался о романе «Кто виноват?» как о замечательном произведении большой художественной силы; в статьях «Русская литература в 1845 году» и «Взгляд на русскую литературу 1847 года» он значительное место уделил всесторонней характеристике Герцена и его произведения. Анализ основных образов и художественных особенностей романа позволил великому критику с поразительным проникновением в сущность и своеобразие таланта Герцена-писателя определить ведущие черты и идейную направленность всего герценовского творчества. До наших дней страницы статей и писем Белинского, посвященные Герцену, остаются лучшими в критической литературе о писателе.

«Главную силу» таланта Герцена Белинский видел в «могуществе мысли». «У Искандера, – пишет критик, – мысль всегда впереди, он вперед знает, что и для чего пишет; он изображает с поразительною верностию сцену действительности для того только, чтобы сказать о ней свое слово, произвести суд» (В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. XI, 1917, стр. 111, 135). Герцен был близок критику-демократу тем, что его искусство не замыкалось в узком кругу эстетических проблем, а было проникнуто передовыми идеями и тесно связано с борьбой передового русского общества против самодержавно-крепостнического строя. Белинский ценил в таланте Герцена его «глубокое знание изображаемой им действительности» (там же). Недаром он писал Герцену в одном из писем, что тот может «оказать сильное и благодетельное влияние на современность» (В. Г. Белинский. Письма, т. III, стр. 109).

Демократическая направленность творчества Герцена вызывала озлобленные нападки реакционной критики. Булгарин доносил жандармам о романе «Кто виноват?»: «Тут изображен отставной русский генерал величайшим скотом, невеждою и развратником<…> Дворяне изображены подлецами и скотами<…> а учитель, сын лекаря, и прижитая дочь с крепостной девкой – образцы добродетели…». «<…>я нахожу всю повесть предосудительною», – написал на доносе Булгарина Дубельт (см. М. Лемке. Николаевские жандармы и литература 1826–1855 гг., изд. 2, СПб., 1909, стр. 305).

Реакционный журнал «Сын отечества» пытался «обезвредить» «предосудительные» идеи произведения Герцена. Под видимым расположением к роману критик искажал идейный замысел Герцена. «Заглавие романа спрашивает: „Кто виноват?”, – пишет журнал. – Тронутый до слез читатель отвечает: одна судьба!.. Слава богу, что виноваты не люди, а судьба!» Журнал противопоставлял Герцена Гоголю, уверяя «почтенного автора, что одна патетическая страница его романа стоит дюжины таких карикатурных сочинений, каковы „Мертвые души”». Однако даже «Сын отечества» не мог не считаться с явной принадлежностью романа Герцена к гоголевской школе: «…подражание Гоголю, в иных местах, есть важнейший грех книги<…> из любви к изящному просим автора не подражать никому, всего менее Гоголю» («Сын отечества», 1847, № 4, отд. VI, стр. 28–34).

Реакционная критика отрицала типичность героев романа Герцена, признавая их «карикатурами» и «лишними». Она нападала также на стиль Герцена-художника – стиль просветителя-революционера. В «Очерках современной русской словесности», опубликованных в первой книжке «Москвитянина» за 1848 г., Шевырев, имея в виду беллетристику Герцена, обвинял «современную личность», что она «из самой себя хочет<…> почерпнуть всю жизнь, все содержание, все воззрение на мир, даже самый язык…» «Искандер, – продолжал Шевырев, – развил свой слог до чистого голословного искандеризма, как выражения его собственной личности». В том же номере журнала Шевырев печатает свой «Словарь солецизмов, варваризмов и всяких измов современной русской литературы», открывая его словарем «искандеризмов». Взгляд «Mосквитянина» подхватывает «Северная пчела» (см. Ф. Б<улгарин>. Журнальная всякая всячина – «Северная пчела», 1848, № 36, стр. 143). Нападки на стиль произведений Герцена являлись частным выражением борьбы реакции с передовой русской литературой в целом. В статьях «Москвитянина» и «Северной пчелы» реакционная критика начинала плести легенду о «неполноценности» художественного творчества Герцена, – легенду, в основе которой лежала вражда ко всей его деятельности.

Широкие круги русских читателей, вслед за Белинским, встретили роман Герцена с восторгом. Герцен, писал впоследствии (1860) Н. И. Сазонов, «стал одним из любимейших писателей молодежи» (ЛН,1941, № 41–42, стр. 198). Некрасов называл «Кто виноват?» «поистине превосходной повестью», «лучше он <Герцен> никогда ничего не писывал, – писал Некрасов к Н. X. Кетчеру 2 декабря 1845 г., — <…>читая его повесть, так и кажется, что он только и делал весь свой век, что писал повести: такая ровность и ни одной фальшивой нотки» (Н. А. Некрасов. Полн. собр. соч. и писем, т. X, стр. 49). Грановский отзывался о произведении Герцена как о «повести, исполненной ума, живости и метких замечаний» («Т. Н. Грановский и его переписка», т. II, М., 1897, стр. 422).

В сохранившемся в архиве Добролюбова «Реестре прочтенных книг» в записи от 4 июня 1850 г. указано: «„Отеч. зап.” 1846, т. 45. „Кто виноват?” Вл. Бельтов. Эпизод между 1-й и 2-й частями – Искандера». «Эпизод очень занимательный», – добавляет при этом 14-летний Добролюбов. Впоследствии Добролюбов давал читать «Кто виноват?» студентам Главного педагогического института (см. «Материалы для биографии Н. А. Добролюбова», т. I, М., 1890, стр. 316).

Роман Герцена сохранил свою популярность и для читателей следующих десятилетий и оказал большое воздействие на развитие демократической русской литературы. Важным свидетельством продолжавшегося интереса к роману в среде русских читателей следует считать постоянное возвращение к нему и, в частности, к образу Бельтова в литературно-критических статьях, публиковавшихся в журналах второй половины 50-х и в 60-х годах.

Особенно остро тема Бельтова всплыла на страницах русских журналов в связи с полемикой конца 50-х годов вокруг так называемых «лишних людей». В статье «Что такое обломовщина?» (1859) Добролюбов глубоко раскрыл те общие социальные, идейные и психологические черты, которые объединяли «лишних людей» с русскими либералами-обломовцами 50-х годов; вместе с тем в своей оценке «лишних людей» предшествующих десятилетий, от Онегина и Печорина до Рудина и Бельтова, критик исходил из реальных исторических условий, в которых приходилось им выступать. Поэтому Добролюбов характеризует Бельтова как человека «с стремлениями действительно высокими и благородными», который все же не только не мог «проникнуться необходимостью», но даже не мог представить «страшной, смертельной борьбы с обстоятельствами», давившими его (Н. А. Добролюбов. Полн. собр. соч., Гослитиздат, т. II, 1937, стр. 26). Однако в новых условиях, в обстановке политической борьбы 50-х годов, когда «лишние люди» стали воплощением русского либерализма, оставаться в прежнем положении «лишнего человека», по мысли Добролюбова, означало неизбежно скатиться к обломовщине.

Отмечая, вслед за передовой русской критикой, положительные стороны Бельтова, выделяющие его в ряду других «лишних людей», М. Горький писал в своих каприйских лекциях (1909), что «Бельтов должен был или войти в кружок петрашевцев, или встать в ряды эмигрантов, только что начавших тогда поход на Европу» (М. Горький. История русской литературы, стр. 170). Царская цензура на протяжении десятилетий не прекращала своей борьбы против романа Герцена. В 1866 г. В. О. Ковалевскому удалось издать роман в Петербурге, но предпринятое им в 1871 г. переиздание было конфисковано властями. Даже в 90-х годах цензура продолжала рассматривать «Кто виноват?» как «знамя протеста» (см. «Красный архив», 1923, № 3, стр. 223) и принимала все меры, чтобы не допустить новых изданий романа. Цензурные купюры в романе не были восстановлены и в павленковском издании сочинений Герцена (1905).

…одна из них не написана… – Имеется в виду ранняя, неоконченная редакция повести «Елена» (или «Там»), над которой Герцен работал еще в Вятке, в 1836–1837 гг. (а не только «в первое время<…> переезда из Вятки во Владимир», как пишет далее Герцен). Прообразом Елены, героини повести Герцена, послужила П. П. Медведева (см. «Былое и думы», ч. III, гл. XXI – «Разлука»).

…другая – не повеcть. – Речь идет о «Записках одного молодого человека», опубликованных в 03 в 1840–1841 гг.

…один женский образ, чтоб на нем не было видно слез. – Имеется в виду П. П. Медведева. Ссылка Герцена на «Былое и думы» («Полярная звезда» на 1857 г., кн. III) указывала на посвященные ей страницы мемуаров.

Один из друзей моих… – Н. X. Кетчер.

…брусничный сок Лариных мог повредить Онегину. – См. «Евгений Онегин» А. С. Пушкина, гл. III, строфа IV:

Боюсь: брусничная вода

Мне не наделала б вреда.

Белинский ~ писал ко мне… – Герцен далее неточно цитирует письмо Белинского от 6 февраля 1846 г. (см. В. Г. Белинский. Письма, т. III, стр. 99).

…после представления «Бригадира»… – Слова Потемкина о комедии Фонвизина мемуаристы обычно относят к его «Недорослю».

…оканчивающийся со всех сторон медведем… – На изделиях Ярославской мануфактурной фабрики обычно было изображение медведя, служившее гербом города Ярославля.

…на диване Авраам три раза изгонял ~ а с левой – их головы. – Согласно библейской легенде, Авраам после рождения сына по требованию своей жены Сарры изгнал из царства рабыню-наложницу Агарь и своего сына от нее Измаила.

…чужие лестницы были для нее не круты, чужой хлеб не горек. – Реминисценция стихов из поэмы Данте «Божественная комедия» («Рай», песнь XVII).

…от поцелуя к трагической развязке. – См. «Божественную комедию» Данте, «Ад», песнь V.

…бегства своего Иосифа… – Имеется в виду герой библейской легенды, преследуемый любовью жены его начальника.

…оставленной Дидоны… – Героиня поэмы Вергилия «Энеида», покинутая своим возлюбленным Энеем.

…дамского управления Парок… – Парки – в античной мифологии богини, олицетворявшие судьбу человека от рождения и до смерти; представлялись в виде трех прядущих сестер, причем последняя из них изображалась с ножницами в руках, обрезающими нить жизни человека.

…«Марфы Посадницы» Карамзина. – См. «Собрание образцовых русских сочинений и переводов в прозе», ч. V, СПб., 1816, стр. 6-12. Стр. 75. Злоумна ненависть, судя повсюду строго … – Цитата из второй книги поэмы И. Ф. Богдановича «Душенька».

…вопреки Вобановой системе, не