ним — свидетельство невежественности Ляписа. По той же причине Ляпис убежден, что словосочетание «История пугачевского бунта» — не заглавие пушкинского историографического сочинения, а название комплекса архивных материалов.

371

…в стихотворении «Скачки на приз Буденного» жокей… затягивает на лошади супонь и после этого садится на облучок… мне про скачки все рассказал Энтих… — В 1927 году вышел сборник рассказов Н. С. Тихонова — Энтиха — «Военные кони». Автор в годы мировой войны служил в конном полку, писал и рассказывал о том неоднократно, благодаря чему слыл лихим наездником, рубакой и вообще знатоком кавалерии. Однако подобного рода репутацией он пользовался преимущественно среди не воевавших коллег-литераторов, на что и намекают авторы романа.

372

…на стене висела большая газетная вырезка, обведенная траурной каймой… — Во многих редакциях было принято вывешивать на стенах или стендах обведенные черной рамкой статьи, авторы которых допускали ошибки, наподобие тех, что свойственны Ляпису. Например, в «Гудке», где работали авторы романа, для таких ляпсусов предназначался специальный стенд, именуемый сотрудниками «Сопли и вопли».

373

…очерк в «Капитанском мостике»… первый опыт в прозе… «Волны перекатывались через мол… домкратом»… — Описание афер Ляписа-Трубецкого в редакциях ведомственных журналов и приведенная Персицким цитата — аллюзия на рассказ В. П. Катаева «Ниагаров-журналист» (из цикла «Мой друг Ниагаров»), опубликованный журналом «Крокодил» в № 32 за 1924 год. Герой рассказа — невежественный, однако не лишенный чувства юмора литхалтурщик — наскоро диктует редакционным машинисткам фельетоны о мытарствах не получивших спецодежды моряков, химиков и железнодорожников: «старого железнодорожного волка» по имени Митрий, «старого химического волка Мити» и «старого морского волка», разумеется, Митьки. К ляписовскому «опыту в прозе» наиболее близок ниагаровский опус «из жизни моряков», предложенный газете «Лево на борт»: «Митька стоял на вахте. Вахта была в общем паршивенькая, однако, выкрашенная свежей масляной краской, она производила приятное впечатление. Мертвая зыбь свистела в снастях среднего компаса. Большой красивый румб блистал на солнце медными частями. Митька, этот старый морской волк, поковырял бушпритом в зубах» и т. п. Кстати, в газете «Лево на борт» и журнале «Капитанский мостик» читатели-современники, особенно московские журналисты, легко угадывали выпускавшиеся ЦК Профсоюза рабочих водного транспорта СССР газету «На вахте» (1924–1926) и приложение к ней, иллюстрированный ежемесячник «Моряк», редакции которых находились во Дворце труда. Оба издания были, так сказать, преемниками одесской газеты «Моряк» (1921), тоже профсоюзной, памятной и авторам романа, и Регинину, в ней работавшему. Впрочем, не исключено, что в данном случае авторы не только напоминают читателю о рассказе своего «литературного отца», но и очередной раз пародируют «октябрьскую поэму» Маяковского. Тот был некомпетентен в вопросах техники, хотя и любил при случае щегольнуть специальным термином, что очень забавляло знакомых. В юбилейной поэме он вновь допустил оплошность сродни ляписовской: перепутав флотские единицы измерения скорости и расстояния, сообщил, что пароходы с войсками белых шли «узлов полтораста наматывая за день».

374

…С Хиной я сколько времени уже не живу. Возвращался я с диспута Маяковского… — Вероятно, подразумевается разрыв Маяковского с Л. Ю. Брик в 1925–1926 годах, все еще остававшийся предметом литературных сплетен. По этой причине, надо полагать, фамилия поэта фигурирует в соседстве с Хиной Члек. Мотивируя такое соседство, авторы романа, весьма внимательные к деталям вообще и особенно к газетной хронике, специально допускают хронологическую неточность: Маяковский, уехавший за границу в апреле 1927 года, до июня в Москве не выступал.

375

…с прибылью продать в «Голос комода»… Эх, Трубецкой… — «Комодом» москвичи называли принадлежавший князьям Трубецким особняк XVIII века на улице Покровка.

376

…Валуа… — династия французских королей в XIV–XVI веках.

377

…гражданин Никифор Сумароков-Эльстон… один бред подписывается Сумароковым, другая макулатура — Эльстоном, а третья — Юсуповым… — В данном случае подразумевается титулатура Ф. Ф. Юсупова (1887–1967) — одного из организаторов убийства Г. Е. Распутина. Отец Юсупова, граф Ф. Ф. Сумароков-Эльстон, женившись на княжне 3. Н. Юсуповой, последней представительнице этого рода, добился права на титул князя Юсупова, разумеется, при сохранении собственного. Соответственно, и сын был князь Юсупов, граф Сумароков-Эльстон. В 1927 году он издал в Париже книгу «Конец Распутина: Воспоминания», широко обсуждавшуюся на родине автора.

378

…у Новой Голландии… — То есть у острова, образованного Мойкой и разветвлениями Адмиралтейского канала.

379

…бархат и лохмотья… — Аллюзия на пьесу А. В. Луначарского «Бархат и лохмотья», которая шла тогда в Малом театре.

380

…«И вся-то наша жизнь есть борьба»… — Строка уже упоминавшегося в главе XV «Марша Буденного».

Глава XXXII

Могучая кучка или золотоискатели

381

Глава эта, опубликованная с некоторыми сокращениями в журнальном варианте и первом книжном издании, была исключена из всех последующих.

…квипрокво… — (лат. qui pro quo — букв. один вместо другого) — путаница, недоразумение, комическая ситуация.

382

…Московский художественный Академический… Качалов… Москвин, под руководством Станиславского сбор сделают… не меньше ста раз… Шли же «Дни Турбиных»… — Пьесу эту ставил И. Я. Судаков (1890–1969) под руководством К. С. Станиславского, причем тогдашние «звезды» — В. И. Качалов (1875–1948) и И. М. Москвин (1874–1946) в постановке заняты не были, о чем знали все театралы. Вероятно, разместив в одном ряду имена «звезд» и название популярной пьесы, авторы намекают на мхатовский конфликт: ветераны труппы, так называемые «старики», к которым относились, в частности, Качалов, Москвин и Станиславский, всячески противились проникновению в репертуар советских пьес, а «молодежь», группировавшаяся вокруг В. И. Немировича-Данченко, настаивала на обновлении репертуара «в духе эпохи». Постановка булгаковской пьесы, «освященная» именем Станиславского, планировалась в качестве очередного компромисса, предотвращавшего раскол труппы, стала же она триумфом «молодежи», на чьей стороне, кстати, были симпатии авторов романа. Примечательно, что 9—13 мая 1927 года в Москве проходило 1 Всесоюзное партийное совещание по вопросам театральной политики, где были приняты резолюции о необходимости «бережного отношения к старейшим академическим театрам» и «борьбы за создание советской драматургии»; соответственно, авторы романа указывают на конкретные причины активизации конъюнктурных устремлений ляписовского соседа-драматурга.

383

…комсомольце, который выиграл сто тысяч… — Вероятно, аллюзия на стихотворение Маяковского «Мечта поэта», опубликованное осенью 1926 года: Маяковский рекламировал облигации очередного государственного займа, повествуя о необычайно широких возможностях, что обрел счастливец, выигравший именно сто тысяч рублей. В этом контексте ироническую характеристику Хунтова как человека, «звучащего в унисон с эпохой», а также непривычную для русского уха фамилию ляписовского соседа можно рассматривать как своего рода подсказку читателю: термин «хунта» устойчиво ассоциировался с Латинской Америкой, где Маяковский побывал в 1925 году, и эту свою поездку он неоднократно описывал. Стоит подчеркнуть еще раз, что сама тема ангажированности Маяковского, его творческого кризиса была весьма популярна в 1927 году, кстати, тогда в Москве была издана монография Г. А. Шенгели «Маяковский во весь рост», которая весьма едко высмеивала бывшего футуриста. По мнению Шенгели, пришла пора «повнимательнее рассмотреть, что представляет собой Маяковский как поэт. Во-первых, сейчас уже можно подвести итог его поэтической работе, так как она практически закончена. Талантливый в 14-м году, еще интересный в 16-м, — теперь, в 27-м, он уже не подает никаких надежд, уже безнадежно повторяет самого себя, уже бессилен дать что-либо новое и способен лишь реагировать на внешние раздражения, вроде выпуска выигрышного займа, эпидемии растрат, моссельпромовских заказов на рекламные стишки».

384

…Советский изобретатель изобрел луч смерти и запрятал чертежи в стул… Жена… распродала… фашисты узнали… борьба… — Сюжет этот явно пародиен. В качестве конкретных объектов пародирования можно указать роман А. Н. Толстого «Гиперболоид инженера Гарина», опубликованный в 1925–1927 годах, фильм Л. В. Кулешова по сценарию В. И. Пудовкина «Луч смерти», вышедший в 1925-м, и, конечно же, роман А. Белого «Москва», своего рода бестселлер сезона, выдержавший к осени 1927 года два издания. О том, что главным объектом иронического переосмысления стала книга Белого, свидетельствует прежде всего жанровая специфика. В романе Толстого и фильме Кулешова повествуется о грядущих войнах и революциях, то есть фантастических событиях планетарного масштаба, а вот у Белого, как и у Ляписа, сюжет вполне соответствует канонам «шпионского» детектива: рассеянный профессор, совершивший важное с военной точки зрения открытие (конечно же, смертоносный луч), прячет техническую документацию между страницами книг, профессорские книги распродает беспечный сын, покупает их, разумеется, эмиссар иностранной разведки, в борьбу вступают прочие «силы зла», охотящиеся за открытием русского ученого, и т. д.

385

…Ибрагим существовал милостями своей сестры. Из Варшавы она присылала ему новые фокстроты… переписывал… менял название… — В данном случае речь идет о сочинениях русских композиторов и поэтов, оставшихся в Польше после ее отделения от России, или же уехавших в Польшу из Советской России.

386

…настоящая опера с балетом… Золотоискатели принялись вырабатывать характеры… — Соседство слов «опера» и «золотоискатели» напоминает читателю о двухчастном названии главы: «Могучая кучка» — это творческое содружество знаменитых русских композиторов (А. П. Бородина, М. П. Мусоргского, Н. А. Римского-Корсакова и др.), авторов классических опер; термин же «золотоискатели» характеризует откровенную жажду наживы Ляписа и его соавторов.

387

…Уголино — гроссмейстер ордена фашистов… Сфорца — фашистский принц… — То, что в 1927 году врагами советского ученого оказываются фашисты, — вполне закономерно: Италия, где у власти была партия Б. Муссолини, считалась потенциальным военным противником СССР, аналогично и в упоминавшемся фильме Кулешова «Луч смерти» враги изобретателя — фашисты. Следуя пропагандистской схеме, ляписовский соавтор наугад выбирает знакомые понаслышке имена, привычно ассоциируемые с Италией: Уголино — персонаж «Божественной комедии» Данте, а Сфорца — династия миланских герцогов, правившая в XV–XVI веках. Термин «гроссмейстер фашистского ордена», то есть соединение фашизма и масонства, точнее, масонской номенклатуры — тоже очевидная нелепость, поскольку именно дуче заслужил репутацию ярого гонителя масонов. Однако химерический фашист-масон — не только свидетельство невежества «золотоискателей». Это еще и указание на основной объект пародии, роман Белого «Москва»: в романе главный враг русского ученого, иностранный резидент Мандро — масон, и перед войной он встречался с будущим дуче «в масонских кругах». Авторы пародии на Белого постоянно подчеркивают, что «золотоискатели» выбирают тему шпионажа, исходя исключительно из соображений конъюнктурных. При этом подразумевается, что Ляпис опять ошибся: в контексте полемики с «левой оппозицией» акцентирование военной угрозы было нежелательно именно с точки зрения официальной пропаганды. Таким образом, роман «Москва» интерпретируется Ильфом и Петровым как неуклюжая попытка Белого следовать уже устаревшим — в мае 1927 года — пропагандистским установкам. На исходе 1928 года политическая ситуация была иной (что уже рассматривалось в предисловии), потому, вероятно, глава «Могучая кучка или золотоискатели» не включалась в последующие издания «Двенадцати стульев».

Глава XXXIII

В театре Колумба

388

…глаза его приобретали голубой жандармский оттенок… — Имеется в виду цвет офицерских мундиров Корпуса жандармов в XIX веке, а позже — цвет мундирных кантов.

389

…положенный по гендоговору… — То есть генеральному договору. В данном