реквизитную театра Колумба, были унесены четыре старинных стула.
Во дворе злоумышленники были замечены ночным сторожем и, преследуемые им, скрылись, бросив стулья.
Любопытно отметить, что стулья были специально приобретены для новой постановки гоголевской «Женитьбы».»
Нет, тут что-то есть. Это какая-то секта похитителей стульев.
Маньяки.
Ну, не скажи. Действуют они довольно здраво. Побывали у Ляпсуса, у нас, в театре.
. -Да.
Что-то они ищут, товарищи.
туг Никифор Ляпис внезапно переменился в лице. Он неслышно вышел из комнаты и побежал по коридору. Через пять минут раскачивающийся трамвай уносил его к Покровским воротам.-
Ляпис обитал в доме № 9 по Казарменному переулку совместно с двумя молодыми людьми, носившими мягкие шляпы. Ляпис носил капитанскую фуражку с гербом Нептуна — властителя вод. Комната Ляписа была проходной. Рядом жила большая семья.
Когда Ляпис вошел к себе, Хунтов сидел на подоконнике и перелистывал театральный справочник.
Это был человек созвучный эпохе. Он делал все то, что она требовала.
Эпоха требовала стихи, и Хунтов писал их во множестве.
Менялись вкусы. Менялись требования. Эпоха и современники нуждались в героическом романе на темы гражданской войны. И Хунтов писал героические романы.
Потом требовались бытовые повести. Созвучный эпохе Хунтов принимался за повести.
Эпоха требовала много, но у Хунтова почему-то не брала ничего.
Теперь эпоха требовала пьесу. Поэтому Хунтов сидел на подоконнике и перелистывал театральный справочник. От человека, собирающегося писать пьесу, можно ждать, что он начнет изучать нравы того социального слоя людей, который он собирается вывести на сцену. Можно ждать, что автор предполагаемой к написанию пьесы примется обдумывать сюжет, мысленно очерчивать характеры действующих лиц и придумывать сценические квипрокво. Но Хунтов начал с другого конца —с арифметических выкладок. Он, руководствуясь планом зрительного зала, высчитывал средний валовый сбор со спектакля в каждом театре. Его полное, приятное лицо морщилось от напряжения, брови подымались и опадали.
Хунтов быстро прочеркивал . в записной книжке колонки цифр — он умножал число мест на среднюю стоимость билета, причем производил вычисления по два раза: один раз учитывал повышенные цены, а другой раз — обыкновенные.
В голове московских зрелищных предприятий по количеству мест и расценкам на них шел Большой Академический театр. Хунтов расстался с ним с великим сожалением. Для того чтобы попасть в Большой театр, нужно было бы написать оперу или балет. Но эпоха в данный отрезок времени требовала драму. И Хунтов выбрал самый выгодный театр — Московский Художественный Академический. Качалов, думалось ему, и Москвин под руководством Станиславского сбор сделают. Хунтов подсчитал авторские проценты. По его расчетам, пьеса должна была пройти в сезоне не меньше ста раз. Шли же «Дни Турбиных», думалось ему. Гонорару набегало много. Еще никогда судьба не сулила Хунтову таких барышей.
Оставалось написать пьесу. Но это беспокоило Хунтова меньше всего. Зритель дурак, думалось ему.
Мировой сюжет, — возгласил Ляпис, подходя к человеку, непрерывно звучащему в унисон с эпохой.
Хунтову сюжет был нужен, и он живо спросил:
Хунтов приготовился уже записать слова Ляписа, но подозрительный по природе автор многоликого Гаврилы замолчал.
Ну. Говори же.
Ты украдешь.
Я у тебя часто крал сюжеты?
А повесть о комсомольце, который выиграл сто тысяч рублей.
Да, но ее же не взяли.
Что у тебя вообще брали! А я могу написать замечательную поэму.
Ну, не валяй дурака. Расскажи.
А ты не украдешь?
Честное слово!
Сюжет классный. Понимаешь, такая история. Советский изобретатель изобрел луч смерти и запрятал чертежи в стул. И умер. Жена ничего не знала и распродала стулья. А фашисты стали разыскивать стулья. А комсомолец узнал про стулья, и началась борьба. Тут можно такое накрутить…
Хунтов забегал по комнате, описывая дуги вокруг опустошенного воробьяниновского стула.
Положим.
—Ляпсус. Ты не чувствуешь сюжета. Это не сюжет для поэмы. Это сюжет для пьесы.
Все равно. Это не твое дело. Сюжет мой.
В таком случае я напишу пьесу раньше, чем ты успеешь написать заглавие своей поэмы.
Спор, разгоревшийся между молодыми людьми, был прерван приходом Ибрагима.
Это был человек легкий в обхождении, подвижный и веселый. Он был тучен. Воротнички душили его. На лице, шее. и руках сверкали веснушки. Волосы были цвета сбитой яичницы! Изо рта валил густой дым. Ибрагим курил сигары «Фигаро» — 2 штуки 25 копеек. На нем было парусиновое подобие визитки, из карманов которой высовывались нотные свертки. Матерчатая панами сидела на его темени корзиночкой. Ибрагим обливался грязным потом.
О чем спор? — спросил он пронзительным голосом.
Композитор Ибрагим существовал милостями своей сестры. Из
Варшавы онаприсылала ему новые фокстроты. Ибрагим переписывал их на нотную бумагу, менял название «Любовь в океане» на «Амброзия» или «Флирт в метро» на «Сингапурские ночи» и, снабдив ноты стихами Хунтова, сплавлял их в музыкальный сектор.
О чем спор? — повторил он.
Соперники воззвали к беспристрастию Ибрагима. История о фашистах была рассказана во второй раз.
Поэму нужно писать, — твердил Ляпис-Трубецкой.
Пьесу! — кричал Хунтов.
Но Ибрагим мигом разрешил тяжбу.
Опера, — сказал Ибрагим, отдуваясь. — Из этого выйдет настоящая опера с балетом, хорами и великолепными партиями.
Его поддержал Хунтов. Он сейчас же вспомнил величину сборов Большого театра. Упиравшегося Ляписа соблазнили рассказами о грядущих выгодах. Хунтов ударял ладонью по справочнику и выкрикивал цифры, сбивавшие все представления Ляписа о богатстве.
Началось распределение творческих обязанностей. Сценарий и прозаическую обработку взял на себя Хунтов. Стихи достались Ляпису. Музыку должен был написать Ибрагим. Писать решили здесь же и сейчас же.
Хунтов сел на искалеченный стул и разборчиво написал сверху листа: «Акт первый».
Вот что, други, — сказал Ибрагим, — вы пока там нацарапаете, опишите мне главных действующих лиц. Я подготовлю кой-какие лейтмотивы. Это совершенно необходимо.
Золотоискатели принялись вырабатывать характеры действующих лиц. Наметились приблизительно такие лица:
Уголино — гроссмейстер ордена фашистов (бас).
Альфонсина — его дочь (колоратурное сопрано).
Т. Митин — советский изобретатель (баритон).
Сфорца— фашистский принц (тенор).-
Гаврила — сельский комсомолец (переодетое меццо-сопрано).
. Нина— комсомолка, дочь попа (лирич. сопрано).
(Фашисты, самогонщики, капелланы, солдаты, мажордомы, техники, сицилийцы, лаборанты, тень Митина, пионеры и др.).
Я, — сказал Ибрагим, которому открылись благодарные перспективы, — пока что напишу хор капелланов и сицилийские пляски. А вы пишите первый акт. Побольше арий и дуэтов.
А как мы назовем оперу? — спросил Ляпис.
Но тут в передней послышался стук копыт о гнилой паркет, тихое ржание и квартирная перебранка. Дверь в комнату золотоискателей отворилась и гражданин Шарипов, сосед, ввел в комнату худую, тощую лошадь с длинным хвостом и седеющей мордой.
Гоу! — закричал Шарипов на лошадь. — Ну-о, што б тебя…
Лошадь испугалась, повернулась и толкнула Ляписа крупом.
Золотоискатели были настолько поражены, что в страхе прижались к стене. Шарипов потянул лошадь в свою комнату, из которой повыскакивало множество зеленоватых пацанят. Лошадь заупрямилась и ударила копытом. Квадратик паркета выскочил из гнезда и, крутясь, полетел в раскрытое окно.
Фатыма! — закричал Шарипов страшным голосом. — Толкай сзади.
Со всего дома в комнату золотоискателей мчались жильцы. Ляпис вопил не своим голосом. Ибрагим иронически насвистывал «Амброзию». Хунтой размахивал списком действующих лиц. Лошадь тревожно косила глазом и не шла.
Гоу… — сказал Шарипов вяло. — О-о-о, черт…
Но тут золотоискатели опомнились и потребовали объяснений. Пришел управдом с дворником.
Что вы делаете? — спросил управдом. — Где это видано! Как можно вводить лошадь в жилую квартиру?
Шарипов вдруг рассердился.
Какое тебе дело! Купил лошадь. Где поставить? Во дворе украдут…
Сейчас же уведите лошадь!—истерически кричал управдом.,— Если вам нужна конина -г покупайте в мясной.
В мясной дорого, — сказал Шарипов. —Гоу. Ты… Проклятая… Фатыма…
Лошадь двинулась задом и согласилась наконец идти туда, куда ее вели.,
Я вам этого не разрешаю, — говорил управдом, — вы ответите посуду.
Тем не менее Шарипов увел лошадь в свою комнату и, непрерывно тпрукая, привязал животное к оконной ручке. Через минуту пробежала Фатыма с большой и легкой охапкой сена.
Как же мы будем жить, когда рядом лошадь? Мы пишем оперу, нам это неудобно, — завопил Ляпис.
Не беспокойтесь, — сказал управдом, уходя, — работайте.
Золотоискатели, прислушиваясь к стуку копыт, снова засели за
работу.
Так как же мы назовем оперу? — спросил Ляпис.
Предлагаю назвать «Железная роза».
А роза тут при чем?
Тогда можно иначе. Например, «Меч Уголино».
Тоже несовременно.
Как же назвать?
Остановились на отличном интригующем названии — «Луч смерти». Под словами «акт первый» Хунтов недрогнувшей рукой написал; «Раннее утро. Сцена изображает московскую улицу, непрерывный поток автомобилей, автобусов и трамваев. На перекрестке — Уголино в поддевке. С ним — Сфорца».
Сфорца в пижаме, — вставил Ляпис.
Не мешай, дурак. Пиши лучше стишки для ариозо Митина. На улице в пижаме не ходят.
И Хунтов продолжал писать; «С ним Сфорца в костюме комсомольца». .
Дальше писать не удалось. Управдом с двумя милиционерами стали выводить лошадь Из шариповской комнаты.
Фатыма! — кричал Шарипов. — Держи, Фатыма!.
Ляпис схватил со стола батон и трусливо шлепнул им по костлявому крупу лошади.
— Тащи, — вопил управдом.
Лошадь крестила хвостом направо И налево. Милиционеры пыхтели. Фатыма с братьями обнимали худые колени лошади. Гражданин Шарипов безнадежно кричал «гоу».
Золотоискатели пришли на помощь представителям закона, и живописная группа с шумом вывалилась в переднюю.
В опустевшей комнате пахло цирковой конюшней. Внезапный ветер сорвал со стола оперные листочки и вместе с соломой закружил по комнате. Ариозо товарища Митина взлетело под самый потолок. Хор капелланов и зачатки сицилийской пляски пританцовывали на подоконнике.
С лестницы доносились крик и брезгливое ржание. Золотоискатели, милиционеры и представители домовой администрации напрягали последние силы. Одолев упорное животное, соавторы собрали развеянные листочки и продолжали писать без помарок.
Золотой теленок
Забытые страницы
ПАПА-МОДЕРАТО
Молодой человек, который называл себя Борисом Древляниным, а на самом деле носил скромную греческую фамилию Папа-Модерато, с вызывающей нежностью Поглядывал на Зоею, которая накрывала стол к обеду. Она переходила от старомодного величественного буфета с зеркальными иллюминаторами и резными птицами на дверках к столу и выгружала посуду. Красный борщ, оставленный ею на медленном огне перед купанием, был уже готов.
Ну, как ваши столовники? — спросил Древлянин страстным голосом.
Ему очень нравилась Зося Синицкая, яблочная родинка на ее щеке и короткие, разлетающиеся волосы с гимназическим пробором на боку. У Зоей был тот спортивный вид, который за последнее время приобрели все красивые девушки в мире. Папе-Модерато хотелось бы напрямик рассказать Зосе о чувствах, обуревавших его неспокойное сердце. Но он еще не решился. И покуда всю свою нежность, всю свою страстность вкладывал в обиходные служебные фразы:
Ну, как ваши столовники? — повторил он голосом человека, умирающего от любви.
У вас насморк? — спросила Зося.
Нет. А что?
Отчего же вы говорите таким странным голосом? Найдите горчицу, пожалуйста.
Ну, как ваши столовники? — с упреком переспросил Папа.
Разъехались в отпуск, остался один Корейко:
Да нет же. Александр Иванович. Со вставным глазом. Вы у нас его несколько раз встречали.
Фу! Вот понятия не имел! Я думал, что со вставным глазом Подвысоцкий.
Ничего не Подвысоцкий.
А я думал,
