Невскому проспекту с треском и песнями проходят роты преображенцев. С Троицкого моста съезжают казаки. Дворцовая площадь оцеплена. Вокруг Александровской колонны, нежно и тонко покрытой инеем, вьются конные городовые. Орут и шевелят усами офицеры в форменных башлыках. Мчатся какие‐то пернатые прохвосты голубовато-жандармского вида. Молодые люди трубят в рупоры, командуя десятью тысячами народа, и молочница, старая, препоганая бабища, кричит:
Она – не молочница и товарищ – не городовой.
Это киносъемка для картины «9 января». Под аркой Главного штаба формируется шествие гапоновцев к царю. Возами подвозят иконы, хоругви, церковные фонари и портреты царской четы. Городовые конскими задами осаживают посторонних. Посторонние недовольно пищат:
– Вошел в роль! Смотри, убьют.
В это самое время коридоры кинофабрики запружены невероятным народом. Здесь господствуют моды девятьсот пятого года. Доподлинные старухи в ротондах, пелеринах, мантильях и плисовых каких‐то тальмах жмутся к стене. Беломундирные кавалергарды на пол-аршина возвышаются над толпой. Князь Васильчиков прячется в бухгалтерии, чтобы не помяли гусарского мундира, сановники в треуголках с плюмажем торчат всюду, а человека, играющего Николая II, даже не показывают. Его нельзя показывать. При его появлении все кидают работу и потрясенно таращат глаза. Такого человека надо хранить в сейфе. Это кинодрагоценность. Он играет совершенно негримированным, а похож на царя так, что служители музеев в Зимнем дворце (кой-кто из них служил во дворце по многу лет, и их критике можно вполне довериться) только дергают головами и говорят:
– Вот Николай так Николай! Прямо царь польский, великий князь финляндский.
Это не актер. Фамилия его Евдаков. Он заведует 10‐й ленинградской хлебопекарней. Его поразительное сходство с царем было замечено еще при старом режиме, и полицией ему было внушено не носить бороды. Революция, так сказать, сбросила цепи с бороды заведующего. Между прочим, Евдаков играет свою роль совсем неплохо.
Еще лучше играют министры, сановники, генералы и кавалергарды, вся пышная свита заведующего хлебопекарней. Это тоже не актеры. Фабрика подбирала этих людей два месяца, зато и подобрала таких, которым, в сущности, нет надобности играть. Им достаточно держаться, ходить и разговаривать так, как они делали это до семнадцатого года.
Они играют самих себя. Настоящий генерал играет генерала, настоящий сановник играет сановника. Они знают свое дело. Они даже могут дать ценные указания относительно этикета.
В свите есть настоящий камергер, теща великого князя и множество генералов. Когда для картины снимали совещание в штабе, то из тридцати шести военных, сидевших за столом, был только один актер. Остальные были неподдельными генералами. Роль Плеве играет человек, бывший когда‐то с самим Плеве близко знакомым.
Работают все они прилежно и старательно. Для некоторых из них это, может быть, первый заработок за восемь лет революции.
Всё готово. Кавалергарды, конвойцы, золотая гвардия в косматых шапках и прочие Треповы рассаживаются в специально поданные вагоны трамвая и едут на площадь. Заведующего хлебопекарней бережно увозят на автомобиле туда же. На дюжине саней выезжают кинооператоры.
Для управления десятитысячной толпой, участвующей в массовке, слабым оказался рыкающий голос режиссера. Рупор не помогает, свисток не слышен, и даже выстрелы из нагана теряются в огромных пространствах Дворцовой площади. Поэтому сигналы к съемке будут даваться стрельбой из трехдюймового орудия.
Сейчас снимаются так называемые «грезы Гапона» – мечты Гапона о том, как народ придет к царю, царь выйдет и даст всё, чего народ захочет.
По грянувшему выстрелу тысячи людей потекли из‐под арки со стороны Певческого моста, с Мойки и Дворцового. Со всех сторон, с высоты специальной вышки, от штаба до дворца, дюжина аппаратов снимала шествие.
Новый взрыв. Толпа повалилась на колени. Под низко опущенным серым небом, в быстро набегающих северных сумерках и тишине работали киноаппараты.
Царь вышел в мантии и с короной на голове. За ним торжественно вывалила разноцветная придворная свита. От Гапона приняли прошение и милостиво кивнули головой. Под гром последнего выстрела в небо полетело много тысяч шапок. Долго они летели вверх и вниз. Казалось, будто черная метель внезапно ударила на площадь. Сцена вышла превосходно.
Конец. Толпа рассыпалась, и всё сразу смешалось. Городовые и гапоновцы поскакали к молодым людям, тут же по ведомости выдававшим заработок. Экстра-толпа получает по рублю шестидесяти; три шестьдесят платят участвующему в массовке и шесть с полтиной за эпизод.
1926
Проба актеров
Набирают актеров для съемки картины «Предатель». Кандидаты подстерегают режиссера у фанерного его апартамента. За тонкими перегородками режиссер разделывается с очередной посетительницей и говорит страшные слова:
– Я набираю штат проституток!
И режиссер бегло осматривает посетительницу.
Увы, у нее безнадежно порядочный вид. Спокойные глаза и толстые щеки. Отказ ей обеспечен. Она уходит, а режиссер нервно шипит:
– Да это же мать семейства! За последнюю неделю я просто не могу уже смотреть на все эти честные физиономии. Мне нужны представительницы разврата, а не голуби.
Картина требует большого числа женщин наипорочнейшего вида на роли проституток и шансонеток. Поэтому рабис, киношколы и всё остальное, что есть в Москве женского, шлет сюда удивительный подбор лиц, горящих нечистыми страстями.
Товар здесь показывают лицом в прямом смысле этого слова. Лица и фигуры плывут перед режиссером. Находятся наконец столь желанные им «представительницы разврата».
– Вам дадим что‐нибудь небольшое в шантане. Там у нас будет штук шесть проституток в гусарских мундирах, разные боярышни. Вы подходите!
Претендентки на разные роли проверяются путем фото– и киносъемок.
На полчаса в ателье зажигаются электрические солнца – это пробуют актрису на роль женщины-тигрицы.
После краткой репетиции начинают. Не всё, конечно, идет хорошо сразу. Сначала тигрица недотигрила, потом перетигрила, но она опытная актриса, и в третий раз режиссер остается довольным, а лысый фотограф запечатлел тигриную фигурку. Если и на фото тигрица получится удачно, то она получит роль в фильме.
В фойе среди кандидатов отнюдь не голубиного вида появляются всё новые фигуры.
Жадные родители приводят сюда прелестных карапузов, заявляют, что карапузы – уже вполне сформировавшиеся гении, и меньше 60 рублей за съемочный день, конечно, не запрашивают. А у гениев молоко на губах не обсохло. Это буквально.
С младенцами конкурируют глубокие старики. Сколько фотогеничных морщин! Какие дивные, аршинные бороды!
Но морщины и конские бороды сегодня не в моде. Все побила собака. Для картины «Каштанка» нужна собака. Но дрессирована ли она настолько, чтобы играть роль в фильме?
Ателье пятый и десятый раз наполняется светом прожекторов – сложная и долгая проба актеров продолжается.
Между тем сколько есть людей, которые так подходят кино, что никакой пробы им делать не надо. Но большей частью этих людей работать в кино не заманишь.
Этим летом во время съемок на юге режиссер, работая на пароходе, увидел удивительного кочегара. Его голова совершенно и поразительно походила на череп. Когда этот человек смеялся, то был страшен. Темные очки, которые он носил, увеличивали сходство. Это был клад для кино.
С трудом его уговорили сниматься. Назначили день съемки и напрасно прождали. Кочегар не явился и вообще не являлся. Только потом узнали, что жена, побоявшись, как бы «череп» не увлекся киноактрисами, сняла с него сапоги и пиджак. «Черепу» не в чем было прийти на съемку.
В то же приблизительно время предложили сниматься пароходному технику – китайцу.
– Нельзя. Меня повесят!
– Кто повесит?
– В Китае.
Оказалось, что китаец – коммунист и о своем пребывании в России ему меньше всего хотелось бы дать знать отечественной полиции. Картина же может попасть в Китай, где его лицо хорошо известно.
Из-за этой съемки ему пришлось бы, может быть, отказаться от возвращения на партийную работу в Китай.
1926
«ЗОЛОТАЯ СЕРИЯ»
(«Медвежья свадьба»)
Итак, мыши снова скребутся. «В старинном замке скребутся мыши, в старинном замке, где много книг».
В «Медвежьей свадьбе» ровно сто процентов довоенного качества. Ни на один процент меньше. Зато и не больше.
И если бы не была в конце картины показана фабричная марка «Межрабпома-Руси», то народы так бы и ушли из кино в убеждении, что картину делали у Ермольева.
Это не в упрек сказано. Ермольев сочинял ведь и хорошие картины. Но это и не в похвалу – Ермольев работал не в 1925 году, а в 1917‐м.
Могу сказать, что нельзя требовать современности для картины, самый сюжет которой касается происшествий баснословных, дошедших до нас в сценической обработке исключительно благодаря любезности т. Луначарского, сделавшего из повести Мериме пьесу, и т. Гребнера, пьесу эту переделавшего в сценарий.
Никто и не требует, чтобы борьба крестьян с литовским графом, в которого не совсем правдоподобно вселился медведь, носила пламенно-марксистский характер.
Но совершенно необходимо, чтобы советская картина не пахла «Золотой серией».
В «Медвежьей свадьбе», которая сделана с большим умением и вообще похожа на картину (это у нас редко) в том смысле, что действие в ней правильно и хорошо развивается, нехорошо изобилие сов, руин, молний, мрачных ливней, зловещих старух и гнущихся под бурей деревьев.
Сколько раз мы всё это видели.
Это старая песня… «В старинном замке скребутся мыши, в старинном замке, где много книг».
И пошли чесать перед слегка ошеломленным зрителем молнии, русалки, своды, ведьмы и всяческие черепа.
И показали зрителю прекрасно сфотографированные и умно поставленные балы, и именины сердца, и свадьбы.
И стало ему, зрителю, приятно-жутко. Но духа времени, волчьего и медвежьего духа Литвы – в картине нет, нет страны смолокуров, плотовщиков и лесорубов. Есть кадры, глазу приятные.
Актеры в картине действуют умело. Эггерт иногда чересчур уж страшен в роли графа-медведя. Хорошо играющую панну Юльку – Малиновскую совершенно напрасно заставили качаться на веточке в виде русалки. Ей это не подходит.
Впрочем, это вполне в духе «Золотой серии».
1926
На прошлой неделе молодой товарищ, неся впереди себя треногу со съемочным аппаратом, проскользнул в услужливо открытую укротителем дверцу и очутился в клетке тигра.
На галерке Госцирка жизнерадостно заржал молодняк. Может быть, там ожидали, что тигр поужинает кинооператором.
Оператор взглянул на довольно развитые бакенбарды маститого бенгальского зверя, и изящная бледность покрыла его черты.
Что думал оператор об этом, в первую минуту понять было нельзя. Но когда тигр дружелюбно сделал шаг в направлении к нему – всё стало ясно. На щеках оператора вспыхнули тревожные розы, и он сделал скачок назад. Тесного знакомства с бенгальским тигром оператор установить не захотел.
Здесь вмешался укротитель. Тигр ответил ревом и, неприятно усмехаясь, отошел.
Снаружи клетку облепили фотографы. Некоторые из них расхрабрились до такой степени, что даже всовывали между прутьев клетки одну из ног (не собственных, нет!) своих негативов. Вообще публика, кажется, была много довольна. Кино и фото отважно исполняли свои обязанности. Оставалось только понять, к чему такое молодечество. Тигр этого не понимал. Укротитель хлопал бичом и гулко палил из револьвера.
Такой же огромный пушечный револьвер он вручил оператору. Тот сделал то, что и должно было ожидать от настоящего работника, – киноревольвер положил на песочек, а сам стал искать подходящего для съемки
