стерва, заколдует тебя: из кондуктора в зайца обернет. И будут тебя потом всю жизнь штрафовать как безбилетника.
А иные соседи прямо волнуются:
– У меня удостоверение личности просрочено, по нем не наколдуешь.
– Дашь твоей ведьме карточку личности, а она потом станет выдавать себя за меня, за смазчика, затеет алиментные дела, а я потом плати!..
А которые несознательные, так те ругаются:
– Тебе бы, дураку, в милицию идти, покуда следы еще теплые, а не по чертякам шататься.
Разъезд Помурино волнуется и по сю пору. Не знает, можно давать каточки или нельзя. Лошадей же, между прочим, еще не нашли.
А старушке-волшебнице горевать не о чем. Денежки она получила. Радуется бабушка и не подозревает, что по ней плачет показательный суд.
1927
Башня молчания Октябрьской дороги
Чуть воскресенье какое‐нибудь, тут народ из Москвы в окрестности скачет. Травы ему хочется, воздуху.
А 31 июля как раз воскресенье было. Все и повалили кто куда. Которые в Кунцеве, которые в Химках, а которые и просто в Поварове, Октябрьской, на целый день засели.
Сидят, радуются, деревья нюхают, травку собирают, печеные яйца едят. А некоторые даже самоварчик раскинули – чай кушают, Чемберлена кроют.
Среди прочих и наш сидит Варфоломеич. Не без супруги. И при бабушке. Сидит себе и дышит. И супруга с бабкой дышут. Очень всем поваровский воздух нравится.
Однако вскакивает бабушка, подол отряхает. И говорит:
– Солнце, – говорит, – скисло.
– Сейчас, – отвечает Варфоломеич, – домой подадимся.
И моментально бежит на станцию билет покупать. За ним – супруга. А опосля всех – бабуня галопирует.
Прибежали к заду для ожидания граждан пассажиров, где касса и контора дежурного помещаются.
А в дверях мужчина стоит и говорит нахально:
– Двадцать копеек.
– Какие же двадцать? – спрашивает Варфоломеич.
– Какие хотите, – говорит мужчина, – хучь серебряные, хучь медные, какие подадите.
– Грабют! – кричит Варфоломеич. – Грабют на основании неизвестных причин.
– Почему же неизвестных, – обижается мужчина, – причины культурно-просветительные. В зале ожидания кинокартина демонстрируется, «Башня молчания» в двух сериях… Платите деньги и не задерживайте… – Да мне в кассу обратные билеты для бабки с супругой покупать, а вовсе не башня молчания.
– Двадцать копеек подавай с души, а тогда хоть для свояченицы покупай.
Оцепенел Варфоломеич.
Тут еще один пассажир набегает с малолетними детьми. Провизионку ему прокомпенсировать надо как железнодорожному служащему. Тоже пройти не может.
– С вас, гражданин, пятнадцать копеек только. У нас для служащих льгота.
– Да я ж с малолетними детьми.
– С малолетних по гривеннику.
– Да мне ж не в кино.
– А это безразлично.
При этом Варфоломеич вступился.
– Мне, – говорит, – это по наименьшей мере странно, а вовсе не безразлично. У меня, может, бабушка от холода зубами клацает. Подавайте сюда начальника станции с предместкомом. Второй поезд из‐за вашей башни уже уходит… – Зачем их звать? Они картину смотрят. А вам – как сказано, так и делайте. Или деньги платите, или катитесь колбасой.
Потоптались наши граждане и уплатили. Не бросать же невинную бабушку на замерзание.
С тем и домой, в Москву, уехали.
Невзлюбил Варфоломеич кино. После такого случая оно и понятно.
1927
Кислая копейка
Обожал наш Варфоломеич кислые деньги.
Даже на службу ленился ходить – законные обязанности запасного агента-исполнителя исполнять ленился. Чуть что – в больные подавался.
Кислую копейку любил Варфоломеич.
Пришел наш Варфоломеич в страхкассу. Он там человек привычный.
– Почет дорогим гостям, – говорит страхкасса, – что сегодня потребуете?
– Сегодня пособие потребую. На рождение сыночка.
– Нам такие фантазии довольно смешны, когда вы три дня тому назад на женитьбу требовали.
– Попрошу не вдаваться, – говорит Варфоломеич, – в семейные подробности. Гоните пособие.
– А как же зовут младенчика?
– А зовут младенчика Акулина.
– Это сыночка‐то?
– Кому сыночек, кому дочь, – нагло возражает Варфоломеич, – десять фунтов мальчишка весил при рождении.
Обомлела страхкасса.
– Мы, – говорит страхкасса, – такого дочко-сына должны самолично повидать.
– И пойдем, – говорит Варфоломеич.
А сам домой прибежал, сел в люльку, одеяльцем оделся и сидит – ждет.
Чуть комиссия в квартиру явилась, Варфоломеич рев из люльки пустил:
– Уа-а! Уа-а!
Басом квакает. Ребенка симулирует.
– Ну, – говорит комиссия. – Это верно мальчик. Интересно полюбопытствовать на такого басовитого ребенка.
И подходят к люльке. А Варфоломеич из‐под одеяла каркает:
– Ко мне нельзя подходить, уа-уа, у меня, уа-уа, родимчик. Я, уа-уа, может, и укусить могу.
Тут комиссия ужасно засмеялась и говорит:
– Ты, Варфоломеич, симулятор. Ты бы еще на рождение бабушки потребовал.
И ушли.
А Варфоломеич и впрямь за бабушку уцепился. За старушку. На другой же день агентов из Госстраха притащил.
– Вот, – говорит, – старушенция у меня завалялась. Родной бабушкой приходится. Двужильная особа. Хочу ей жизнь застраховать. Развлечение старушке на старости лет доставать.
– Во сколько же бабушку цените? – спрашивает агент.
– В пять тысяч, – говорит Вафоломеич, – бабушка выдержанная.
Ощупал агент старушку, в зубы ей посмотрел. И застраховал.
– Ну‐с, – говорит, – когда бабуся перекинется, приходите пять тысяч получать. А до того страховые взносы платить нужно аккуратно, а то вся премия за старушку пропадет.
Стал Варфоломеич поджидать бабушкиной кончины. А старушка хоть бы хны. Одной ногой в могиле стоит, а другой в кино ходит. Жениха подыскивает.
Тут Варфоломеич не выдержал. В ТПО побежал – колбасы купил потухлее. Приносит.
– Ешьте, – говорит, – родоначальница. Угощайтесь. Кажется, хорошая колбаска.
А сам сел в отдалении – агонии поджидает. Старушка съела весь фунт и сырой воды попросила. Запить. Запила и песенку напевает.
– Вы, бабка, плохо себя чувствуете? – спрашивает Варфоломеич. – В животе не крутит?
– Нет, – отвечает удивленная старуха, – не крутит.
Тут Варфоломеич не выдержал. Взял бабку под ручки и на полотно железной дороги повел. Положил на рельсы.
– Вы, – говорит, – бабушка, полежите здесь, покеда поезд придет. Отдохните!
Но и поезд не взял старушку – за сто метров остановился.
Призвал тогда Варфоломеич ВЧ и спрашивает:
– Долго такая старуха может жить?
Постукал ВЧ старуху по ребрам и говорит:
– Такая старуха в медицине называется starucha vulgaris и живет не меньше 150 лет.
Взвыл Варфоломеич. И по сию пору воет. Не только кислыми деньгами не разжился, но даже свои, кровные, систематически докладывает.
1927
Набросок плана повести о журналисте Шагине
1
Журналист Шагин возвращается домой замученный. На дом ему дали для обработки важную корреспонденцию рабкора «Дядя Сам». Шагин ложится спать и просыпается от оглушительного стука в дверь. На вопрос отвечают: «Спешная почта». Входит ангел в спецодежде из голубого шелкового полотна и наполняет узенький полутемный коридор стуком своих крыльев. Пакет. Расписка в графе «Собственноручная подпись скончавшегося». На чай берет невесомыми вещами – духи или кокаин. Разговор покойника с ангелом о боге. Шагин спрашивает: «Что же мне теперь делать?» Ответ: «Ложитесь в постель, как подобает почившему». Почтальон исчезает, напевая: «По морям, по морям. Нынче здесь, завтра там». Шагин повинуется совету и ложится в постель. Тут история в виде воспоминания – невеста и вообще круг знакомых.
2
Приходит прислуга и видит замороженного хозяина. Как к этому отнеслось жилтоварищество. Вызов доктора-шарлатана. Лысая гадина свидетельствует кончину. Об этом извещают редакцию. Заботы друзей о покойнике. Они получают пособие для пышного погребения Шагина. Но, придя на квартиру, застают дверь запертой. Взламывают. Покойника нет. «Он бежал вместе с прислугой». Наутро газеты осторожно пускают сенсацию: «Бежавший покойник. Исчезновение советского покойника». /…/ Находятся соседи, которые его уже видели. Уже приписывают ему ограбление винного магазина со стрельбой в приказчика.
3
Покойник, которого посетили все жильцы дома (разнообразные чаяния, связанные с освободившейся жилой площадью), мирно возлежал на одре. Когда все ушли, неунывающая Феня сперла всё, представляющее ценность, и направилась к выходу. Ярость овладела покойником. Он стремительно покидает одр и кидается в погоню за прислугой. Но, убегая, он случайно захлопывает дверь. Возвратившись домой после охоты на прислугу (Феня искренне испугана – сцена охоты через ночную Москву), он не может войти и уныло отправляется на бульвар объяснить милиционеру, что он был мертвым, а теперь жив и хочет вернуться. Странный этот разговор внушает милиционеру мысль о призраке. Это вскоре подтверждается прибегающими жильцами. Вести о темпераментном мертвеце заливают Москву.
4
Друзья Шагина беззаботно пропивают выданное пособие. Комнату его занимают жадные председатели. Прислуга искренне уверена (успешно к тому же продав вещи), что Шагин усоп. Положение становится отвратительным.
1927
Садовая культработа
28 сентября в саду имени Кухмистерова лектором Мошиным была прочитана лекция под названием «Человечество – рабочая семья».
Если организаторы лекции и имели какое‐нибудь представление о том, как лекции устраиваются, то это представление назовем мягко неверным.
Прежде всего необходимо было расклеить афиши. Принимая во внимание, что сад рассчитан только на «своих» обычных посетителей. Можно было ограничиться афишей хотя бы только на воротах сада.
Но и так сделано не было. Вместо этого висела афиша о гастролях знаменитых велосипедистов братьев дю-Монд.
Братья дю-Монд находились тут же; они красили свой трек, без всякого французского прононса напевая «По морям, по волнам».
Зато больше почти никого не было.
Две девицы, протомившись с четверть часа, ушли, распространяя печальную весть:
– Кина не будет.
С девицами ушли их поклонники.
Таким образом аудитория сократилась сразу на пятьдесят процентов.
Остальные вяло и отвлеченно (никого из администрации в саду не было) ругались.
Зашли в сад два милиционера, жизнерадостно обложили культработу вообще, деятельность братьев дю-Монд одобрили и благоразумно сгинули.
Затем публика, ободренная прибытием в сад семи здоровенных комсомольцев, нашла садового сторожа, умолила его открыть зал, и лекция началась.
Темой лекции явилось грядущее перенаселение земли.
Здравой целью лектора было, как видно, желание доказать, что только объединенный пролетариат, только связанное в одну рабочую семью все человечество сможет справиться с этой угрозой.
Все это надо было хорошо рассказать и объяснить.
Ни того, ни другого, однако, не случилось.
Рассказывал лектор темно, главную мысль затирали излишние мелочи, и изловить ее снова было для рабочего слушателя задачей большого труда.
Какая‐то необычайно легковесная лекция, лекция не нужная и ничего не прибавляющая к знаниям рабочего.
Немногочисленная аудитория наградила лектора тоскливым, укорительным аплодисментом и с радостной торопливостью разошлась.
Больше ничего культурно-просветительного в этот вечер не случилось.
1927
Красные романсы
Советский пошляк обнаглел не сразу.
Сначала он был поведения тишайшего, привычек скромнейших. Следы его можно было обнаружить разве только в самой гаденькой лавочке.
К дрянненькой толстовке он прикалывал узенький плакат:
«Толстовка фасона “Полпред”». Или: «Фасон “Пролетарская Муза”».
Те умилительные времена прошли безвозвратно. Ныне совпошляк продирается в люди и работает, не покладая лап. Старательно и терпеливо он покрывает слюной все советские факты, ко всему приспособляется и ко всему припутывает свои тошнотворные привычки.
Во Владивостоке он сидит в частной фирме и продает – «Кабинетные гарнитуры “Режим экономии” современного стиля, очень прочные и практичные».
Современность стиля совершенно неописуемая. Можно надеяться, что электрические пояса молодости под названием «Афродита, или Борьба с бюрократизмом» не заставят
