смысле вредными». «Христианское понятие Бога» есть для него «одно из растленнейших понятий, созданных на земле». Все христианство есть в его глазах лишь «грубая басня о чудотворце и спасителе», а христиане – «партия забракованных ничтожеств и идиотов».
То, что он превозносит, есть «цинизм», бесстыдство, «высшее, что может быть достигнуто на земле». Он взывает к зверю в человеке, к «верховному животному», которое надо во что бы то ни стало разнуздать. Он требует «дикого человека», «злого человека», «с радостным брюхом». Его пленяет все «жестокое, неприкрыто-звериное», преступное. «Величие есть только там, где имеется великое преступление». «В каждом из нас утверждается варвар и дикий зверь». Все, что зиждет в жизни братство людей, – идеи «вины, наказания, справедливости, честности, свободы, любви и т. п.» – «должно быть вообще изъято из существования». «Вперед же», – восклицает он, – «богохульники, противники морали, всевозможные беспочвенники, артисты, евреи, игроки, – все отвергнутые слои общества!»…
И нет для него большей радости, как видеть «уничтожение лучших людей и следить, как они шаг за шагом идут к гибели»…
«Я знаю мой жребий, – пишет он, – однажды с моим именем будет сопряжено воспоминание о чем-то чудовищном, о кризисе, какого никогда еще не было на земле, о глубочайшем совестном конфликте, о приговоре, вызванном против всего, во что дотоле верили, чего требовали, что свято чтили. Я не человек, я – динамит»….
Так оправдание зла нашло свои сущедьявольские, теоретические формулы, – и оставалось только ждать их осуществления. Ницше нашел своих читателей, учеников и поклонников; они приняли его доктрину, сочетая ее с доктриной Карла Маркса, – и принялись за осуществление этого плана 30 лет тому назад.
«Демонизм» и «сатанизм» не одно и то же. Демонизм есть дело человеческое, сатанизм есть дело духовной бездны. Демонический человек предается своим дурным страстям и может еще покаяться и обратиться; но человек, в которого, по слову Евангелия, «вошел сатана», – одержим чуждой, внечеловеческой силой и становится сам человекообразным дьяволом. Демонизм есть преходящее духовное помрачнение, его формула: «жизнь без Бога»; сатанизм есть полный и окончательный мрак духа, его формула: «низвержение Бога»». В демоническом человеке бунтует необузданный инстинкт, поддерживаемый холодным размышлением; сатанический человек действует как чужое орудие, служащее злу, но способное наслаждаться своим отвратительным служением. Демонический человек тяготеет к сатане; играя, наслаждаясь, мучаясь, вступая с ним (по народному поверию) в договоры, он постепенно становится его удобным жилищем; сатанический человек утратил себя и стал земным инструментом дьявольской воли. Кто не видал таких людей или, видя, не узнал их, тот не знает исконно завершенного зла и не имеет представления о подлинно дьявольской стихии.
Наши поколения поставлены перед ужасными, таинственными проявлениями этой стихии и доселе не решаются выговорить свой жизненный опыт в верных словах.
Мы могли бы описать эту стихию как «черный огонь» или определить ее как вечную зависть, как неутолимую ненависть, как воинствующую пошлость, как беззастенчивую ложь, как абсолютное бесстыдство и абсолютное властолюбие, как попрание духовной свободы, как жажду всеобщего унижения, как радость от погубления лучших людей, как антихристианство. Человек, поддавшийся этой стихии, теряет духовность, любовь и совесть; в нем начинается разложение и разнуздание, он предается сознательной порочности и жажде разрушения; он кончает вызывающим кощунством и человеко-мучительством.
Простое восприятие этой дьявольской стихии вызывает в здоровой Душе отвращение и ужас, которые могут перейти в настоящее телесное недомогание, в своеобразную «дурноту» (спазма симпатической нервной системы!), в нервную дисритмию и в психическое заболевание, а могут привести и к самоубийству. Сатанические люди узнаются по глазам, по улыбке, по голосу, по словам и по делам. Мы, русские, видели их въяве и вживе; мы знаем, кто они и откуда. Но иностранцы и доселе не разумеют этого явления и не хотят понять его, потому что оно несет им суд и осуждение.
А некоторые реформаторские богословы продолжают доселе писать о «пользе дьявола» и сочувствовать его современному восстанию.
Кризис коммунизма в Европе
За три года, протекших после войны, выяснилось с очевидностью, что европейские народы не хотят коммунизма. Достаточно вспомнить все голосования, происшедшие за это время в свободных странах, все попытки учинить переворот (Италия, Франция), гражданскую войну в Греции; достаточно обозреть состав парламентов и правительств. Если бы свободные европейские народы действительно желали коммунизма, кто помешал бы им за эти три года совершить соответствующую революцию? И если бы народы оккупированных стран (восточные Германцы, Поляки, Чехи, Словаки, Венгры, Румыны, Болгары) сочувствовали своим коммунистическим оккупантам, то зачем применялся бы в них режим террора?
Нет, европейский пролетариат оказался «не на высоте»: после такой войны, стольких страданий и разрушений, такого унижения и голода – он не дал коммунистам ни большинства голосов, ни уличной победы в вооруженном восстании. Да и европейские коммунисты недалеко ушли от так называемых «социал-предателей». Оказалось, что даже такие старые члены Коминтерна, как Торез, Марти, Тольятти, Готвальд, Димитров и Пик не умеют или не решаются провести настоящую коммунистическую революцию: одни из них только болтают о вооруженном восстании (Тольятти, Торез) и в то же время предоставляют «буржуазному» правительству конфисковывать склады оружия, стоившие так много труда и денег; другие (Тито, Димитров, Гомулка) совершенно не преодолели в себе национализма и мешают интернациональному всеслиянию и всесмешению; и все они боятся своих мужиков и своей буржуазии; их всех надо «понуждать к власти», потому что они просто опасаются брать ее. Парламентские драки, конечно, для начала неплохо; но они не ведут к власти. И то обстоятельство, что все европейские коммунисты жалуются на «вялое» настроение среди рабочих, свидетельствует просто об их «неумении»!!…
Правда, рабочие во Франции охотно бастуют, но только из-за заработной платы и из-за снижения налогов, а на восстание не идут: их надо раскачивать, разжигать столкновениями и подсказывать «приемлемые» для них лозунги («долой план Маршалла», «не потерпим новой войны» и т. д.); а стойкость их в «необходимой» гражданской войне – очень сомнительна… А рабочие в Италии немедленно шныряют в боковые улицы, как только показываются правительственные войска. Но на то есть «вожди Коминтерна», чтобы вести массы на баррикады!
Советские правители отлично понимают, что коммунизм можно навязать Европе только войной и оккупацией. Они прекрасно знают, что там, где необходим террор, – там масса не желает коммунизма. Так обстоит дело, например, в России уже тридцать лет. Вообще степень необходимого террора определяет степень отвращений народа от коммунизма.
Картина ясна: без военной оккупации Европа коммунизма не примет. Европейские народы совершенно «испорчены» – христианством, индивидуализмом, частной инициативой, свободой мнения, частной собственностью и демократическим почтением к праву и власти. Для мировой власти нужна коммунистическая элита, а ее в Европе нет; нужна коммунистически-фанатическая армия, а ее нет – ни в России, ни в Западной Европе. Коминтерну необходимы янычары коммунизма, слепо доверчивые, покорные, беспощадные, фанатичные, жадные, лишенные собственного мышления, образования, политического смысла и опыта. А их надо навербовать. Где? В Европе – дело безнадежное. Европейцы годятся не в «комправители», а в «комрабы», они не пойдут на завоевание, обезличение и порабощение остального человечества; скорее их самих надо завоевать, обезличить и поработить, а может быть, и наполовину истребить…
Европа создала тип человека и культуры, не подходящий для коммунизма.
Эти люди не будут сражаться за коммунизм, а будут сдаваться. Если «свои давнишние рабы» сдавались в плен финнам и немцам, то чего же ждать от «новопокоренных» европейцев? А между тем война за мировую власть предстоит жестокая, беспощадная, истребительная и разрушительная. Тольятти никогда не решится разрушить Рим и Флоренцию, Торез и Марти не согласятся истребить французский народ чумными бактериями. Тито и Димитров не поведут своих славян стирать с лица земли Лондон и Нью-Йорк. А советская армия может начать массовую сдачу сразу после перехода через Эльбу… Нет, чтобы выиграть новую мировую войну за коммунизм, нужны не-христиане, анти-европейцы, нужна интернациональная армия, лишенная родины, национальной чести, «предрассудков» и жалости.
Вот смысл тех слов, которые были произнесены негласным вождем Коминформа два года назад: «Русский народ для нашей войны больше не годится, это отработанный пар»; и еще: «как коммунистический солдат – азиат выше».
И то, что сейчас совершается, есть именно начавшийся поход за «азиатским янычаром».
Сначала Азия
Вот уже тридцать лет мы изумляемся тому, как медленно постигают европейцы и американцы коммунистическую опасность, как упорно они пытаются свести все к «революционному прогрессу» в России и, в худшем случае, к возрождению «русского империализма». Теперь стали догадываться, спохватились, и то все еще твердят там и сям, что «Россию надо обуздать» и что в коммунизме живет «начало христианской справедливости» (реформаторский теолог Карл Барт).
На самом же деле коммунисты хотят мировой власти – «всерьез и надолго». Они мыслят не в государственном масштабе и не в национальном, а в континентальном. Им нужен большой, глухоманный, извне недоступный, суровый континент, континент – людское море, континент – крепость, с выходами во все стороны. Это – Азия. Они уже владеют третьей частью ее и уже сумели оценить все притонные удобства ее тайги, ее пустынь и ее плоскогорий.
Размер Азии – 40 миллионов кв. километров; она вчетверо больше Европы. Население Азии – 1200 миллионов людей (Китай – 461 млн, Брит. Индия – 353 млн); оно превышает европейское население больше чем вдвое. Естественные богатства Азии – неисчерпаемы. Уровень жизни ее народов – чрезвычайно низок, что так важно для коммунистов, несущих людям нищету и голод. Азиатские народы чрезвычайно выносливы; европейскую культуру они не знают и не ценят, европейскую цивилизацию изведали только в качестве «притесняемых» и «порабощаемых» иностранным капиталом. Нет ничего легче, как внушить им ненависть к Европе и Америке. Они политически наивны и доверчивы; «соблазны» капитализма и демократии им почти неведомы. У них есть первобытная фантазия и темперамент; все это можно разжечь до жестокого фанатизма. Азиат упорен и хитер. В числе его религий есть две завоевательных (шинтоизм и магометанство) и одна мессиански-властолюбивая. Разжечь в Азии «освободительные», «антиколониальные» гражданские войны – легче легкого. В этих войнах выделятся безоглядные фанатики, свободные от патриотических и национальных предрассудков, – и из них будет создан миллионный кадр коммунистических янычар.
Ныне эти гражданские войны разжигаются во всей Азии: в Корее, в Бирме, в Индокитае, в Индии, на Яве, на Филиппинах. «Континентальная акция» начата и идет с возрастающим успехом; и какое число иноземных коммунистов, переодетых китайцами, корейцами, бирмианами, малайцами, индусами, организует эти войны или просто сражается в них (напр., завоевывая Монголию или Маньчжурию), знают только одни коммунистические штабы.
Тот, кто изучал протоколы съездов Коминтерна, и особенно резолюции его Исполнительного Комитета (ИККИ), тот знает, что колониальные страны давно считаются у коммунистов
