что и «вправду» является ценным произведением искусства, быть вместе с тем «правдивым» («истинным») также и в других названных выше значениях, а если да, то в каких именно: во всех ли здесь перечисленных или же только в некоторых, а может быть, еще в каком-нибудь значении? И является ли эта «правдивость» («истинность») в различных ее значениях, если она действительно составляет необходимое условие «взаправдашней» ценности (художественной или иной) произведения искусства, одновременно и достаточным ее условием, или же она вовсе для этого недостаточна и от произведения требуются еще какие-то другие качества, чтобы оно и «вправду»

1 Быть может, я сумею когда-нибудь специально заняться этим вопросом. Здесь же, чтобы не навлечь на себя упрека в нежелании занять в этом вопросе четкую позицию, позволю себе сослаться на свою изданную 16 лет назад книгу о литературном произведении, где я попытался показать, в каких, на мой взгляд обоснованных, значениях произведение художественной литературы может иметь свою «идею». Я сделал это там довольно бегло, но, как мне кажется, с достаточной степенью ясности, чтобы меня приняли за «формалиста». Вместе с тем слово «формалист» так же многозначно, как и слово «форма». Только выяснение понятия «формы» произведения искусства позволило бы установить, в каком смысле слова «формалистами» являются выступающие у нас «формалисты». В некоторых отношениях я занимаю сходную с ними позицию; а в некоторых с ними расхожусь.

112

было произведением искусства? И наконец: являются ли все эти «правдивости» в различных значениях слова (как я отмечал в начале этих рассуждений) ценными сами по себе, и если да, то все ли они являются художественными (или же эстетическими ценностями), повышают ли они (даже если не являются ни необходимыми, ни достаточными для ценности произведения) в каждом случае, когда они в произведении налицо, ценность произведения искусства или же только обогащают его природу, играют свою роль в его общей ценности, но уже с совершенно иной, нехудожественной точки зрения?

Чтобы ответить на эти вопросы, необходимо в каждом отдельном случае не только тщательно разобраться в том, о какого рода «правдивости» («истинности») идет речь, но и учитывать вдобавок, с какого рода произведением искусства мы имеем здесь дело и, наконец, какой характер имеет наше с ним общение. Таков ли характер этого общения, что произведение воспринимается нами как произведение искусства и может раскрыть нам всю свою красоту, а раскрыв, соответственным образом на нас воздействовать, или же дело обстоит так, что мы проходим мимо его красот, а употребляем его и злоупотребляем им в совершенно иных целях, может быть, даже весьма важных в житейском или каком-либо другом отношении, но тем не менее являющихся иными целями?

Рассмотрение всех этих вопросов выходит за рамки данного очерка, но сделанные здесь замечания представляются мне необходимыми, чтобы открыть дискуссию с какой-то надеждой на ее плодотворность, на успешное преодоление трудностей, встречающихся на каждом шагу в этой области.

В заключение я хотел бы внести одно предложение терминологического характера. Мне представляется, что было бы целесообразно пользоваться словами «истина» («правда») и «истинность» («правдивость») исключительно в логическом или познавательном значении, охарактеризованном под рубрикой I, во всех же остальных случаях или ввести предложенные мною здесь термины и определения, или найти соответствующие другие слова в одном определенном значении, связанные с теми, которые я попытался здесь охарактеризовать.

113

О РАЗЛИЧНОМ ПОЗНАВАНИИ ЛИТЕРАТУРНОГО ПРОИЗВЕДЕНИЯ

ЭСТЕТИЧЕСКОЕ ПЕРЕЖИВАНИЕ И ЭСТЕТИЧЕСКИЙ ПРЕДМЕТ

Принципиальная ошибка воззрений, охарактеризованных мною выше, заключается в положении, что то, что является элементом реального мира и объектом наших действий, является вместе с тем и объектом эстетического переживания. Существуют, однако, положения, создающие видимость правильности именно этой точки зрения. Разве не случается порой, что однажды весенним утром мы поднимаем оконную штору в своей комнате и нашему взору открывается сад, в котором за ночь расцвели деревья! И мы поражаемся и восхищаемся видом усыпанных цветами яблонь, выделяющихся на фоне ясной голубизны неба. Что же нам здесь нравится? Разве не определенные реальные предметы, которые мы застаем в окружающем нас мире, разве не те же самые предметы, которые мы. видим, прежде чем разыгралось в нас чувство восхищения, и которые продолжаем видеть, хотя волна чувства и удовольствия уже прошла? А разве не то же самое происходит, могут нас спросить, когда, например, мы входим в залы Лувра и вдруг перед нами открывается перспектива на ряд залов, а в глубине на темном фоне возвышается в своей необыкновенной стройности и очаровании белоснежная Венера Милосская? Не просто ли кусок камня, особенным образом оформленный, это то, что нам нравится, к чему относится наше восхищение? То, что этот кусок камня есть «произведение» художника, ни в чем не изменяет, как нам представляется, факта его реальности и не исключает того, что то, что нам нравится, мы можем познавать с чисто исследовательскими целями, например для измерения отдельных пропорций

114

скульптуры, для установления состояния поверхности мрамора и т. п.

Приведенные факты действительно имеют место; и, несмотря на это, теория, которая принимается на их основе, представляется нам ошибочной. Фактом является именно то, что в случаях, приведенных выше, мы начинаем c наблюдения определенного реального предмета. Встает, однако, вопрос: если мы исходим из определенного предмета, то остаемся ли при нем и тогда, когда в нас совершается эстетическое восприятие, и является ли то обстоятельство, что мы исходим из реального предмета, в каждом случае необходимым для этого восприятия?

Тот факт, что предметами эстетического восприятия могут быть предметы полностью фиктивные, «выдуманные» и, следовательно, никогда не наблюдаемые, свидетельствует о том, что на второй из поставленных вопросов следует ответить отрицательно. Мы можем, например, придумать какую-либо весьма трагическую ситуацию, о которой заранее знаем, что она никогда не существовала, и которой мы, общаясь с другими людьми, никогда не наблюдали, и, несмотря на это, мы будет относиться к ней положительно или отрицательно с эстетической точки зрения.

Другим примером может служить любое литературное произведение. Ибо как среди физических, так и психических и, наконец, среди психофизических предметов нет литературных произведений. Среди физических предметов есть только так называемые книги, а следовательно, в современной их форме определенные сброшюрованные листы бумаги с теми или иными рисунками. Но книга — это еще не литературное произведение, а лишь средство его «закрепления», вернее, средство создания условий, делающих его доступным читателю. А к области переживаний относятся лишь описанные выше акты «чтения», которые также не являются литературным произведением. И, однако, отдельные литературные произведения могут быть объектами, на фоне которых происходит формирование эстетических предметов. В связи со вторым вопросом некоторые сомнения может породить тот факт, что при чтении или слушании читаемого вслух литературного произведения мы действительно имеем дело прежде

115

всего с определенным реальным предметом или реальным процессом (с буквами на бумаге, конкретным акустическим материалом). В том факте, что мы, познавая произведение, не остаемся при этих предметах, мы уже имели возможность удостовериться в I главе этой книги. Но мы не должны даже начинать чтение с наблюдения определенного реального предмета, ибо не исключено, что мы лишь представляем «буквы» или соответствующие звуки (когда, например, повторяем на память про себя какую-либо строку). Это представляло бы лишь техническую трудность, но не. невозможность. Следовательно, мы имеем случай показать, что не в каждом акте эстетического восприятия следует с необходимостью в качестве исходного момента принимать некоторый реальный наблюдаемый предмет.

В связи с этим возникает предположение, что и там, где в начале процесса эстетического восприятия — например, во время чувственного наблюдения, — мы имеем дело с некоторым реальным предметом, реальность этого предмета не является необходимой для возникновения восприятия или общения с определенным эстетическим предметом. Когда мы, скажем, наблюдаем кусок мрамора, который называем «Венера Милосская», и восхищаемся своеобразным очарованием его форм, может случиться, что мы во время этого наблюдения поддаемся иллюзии, что в действительности в зале Лувра этого куска мрамора нет или что он стал совершенно иным, чем это казалось нам в процессе наблюдения. Все это не внесло бы никаких изменений ни в состояние нашего восхищения, ни также в то, что нам было дано как его объект. Реальность объекта не является поэтому необходимой для процесса эстетического переживания. И не она является причиной того, что в эстетическом переживании нам что-то нравится или не нравится. Ибо проявление реальности как отдельного момента наблюдаемого предмета ни в каком отношении не влияет на наше эстетическое восхищение или отвращение. В противном случае «прекрасными», «восхитительными», «красивыми» или «безобразными» должны были бы быть все предметы, которые мы наблюдаем как реальные, что не соответствует истине.

Этот факт, однако, недостаточен для установления того, что, воспринимая каждый раз эстетический пред-

116

мет, улавливая его красоту или уродство, мы не остаемся при определенном реальном предмете, с наблюдения которого началось эстетическое переживание. Ибо может случиться, что в действительности реальность наблюдаемого предмета сама по себе не является ни необходимой, ни влекущей за собой эстетических качеств предмета эстетического переживания, но зато какие-то другие качественные стороны этого реального предмета были бы как источником, так и объектом эстетического переживания. Так обычно аргументируют те, кто предметы эстетического чувствования рассматривает, просто говоря, в качестве некоторых конкретно определенных чувственно наблюдаемых реальных предметов.

Для того чтобы разрешить этот вопрос, поразмыслим над тем, что мы делаем, когда путем исследования намереваемся познать определенный реальный предмет с помощью чувственных наблюдений, и что мы делаем, когда в нас совершается процесс эстетического переживания, окончательно приводящего нас к определенному предмету, который при непосредственном чувствовании в том или ином отношении представляет для нас ценность. Однако нам не удастся этого объяснить, если мы будем придерживаться весьма распространенного предрассудка, будто оба здесь диаметрально противоположные действия являются некоторыми «мимолетными» переживаниями, отличающимися лишь тем, что во втором из них к мимолетному чувственному наблюдению «присоединяется» еще какое-то чувство, выражаемое словами «нравится» или «не нравится». Ибо познавание определенного реального предмета в чувственном наблюдении (или с его помощью), как и так называемое эстетическое переживание, — это процессы, протяженные во времени, имеющие свои различные фазы1 и часто состоящие из многих отличающихся друг от друга сознательных актов 2.

1 Сомнения, которые в данный момент может порождать это положение по отношению к эстетическому переживанию, будут позднее устранены. См. стр. 119 и далее.

2 На протяженность во времени и на многофазовость эстетического переживания внимание обращалось с различных сторон. Однако в дальнейших выводах я постараюсь обосновать нечто боль-

117

Познавать с исследовательской точки зрения кусок мрамора, называемый ныне «Венера Милосская», мы можем только путем совершения целой серии зрительных, осязательных или других наблюдений, не обязательно непрерывно следующих одно за другим. В каждом таком наблюдении мы должны