делался вывод о необходимости активной и широко разветвлённой
пропагандистской деятельности. В то время как партии левого крыла в своей
наивности переносили своё негативное отношение к войне и бойне народов и на
солдат, переживших все её ужасы и жертвы на своей шкуре, правый фланг в своей
обработке тех же солдат апеллировал к их уязвлённой гордости и потребности в
достоверном объяснении того, почему многие их надежды так и не сбылись.
В ряду разнообразных мероприятий, которые организовывались, в частности,
разведывательно-пропагандистским отделом войсковой команды под начальством
энергичного капитана Майра, были и курсы «гражданственности»; именно на них
и откомандировали Гитлера после успешного выполнения им задания по
выявлению сторонников Республики Советов. Целью читавшихся на этих курсах в
аудиториях университета известными и благонадёжными в плане национальных
убеждений преподавателями лекций с тщательно отработанной тематикой было
просвещение слушателей главным образом в области истории, экономики и
политики.
В своём постоянном стремлении к отрицанию или, по крайней мере,
преуменьшению любых влияний, оказавших на него своё воздействие, Гитлер
будет говорить, что эти курсы помогли ему на его дальнейшем пути не столько
занятиями, сколько контактами: благодаря им он получил возможность
«познакомиться с несколькими камрадами – единомышленниками, с которыми я
мог подробно обсуждать текущий момент». Вот только на лекциях инженера
Готфрида Федерал по экономической теории он, как признается потом, впервые
«узнал в принципе, что такое международный биржевой и ссудный капитал».
Однако, строго говоря, значение этих занятий состояло в том внимании, которое
смог привлечь Гитлер среди избранной публики своей напористостью, своим
интеллектуальным темпераментом – в дискуссиях участников курсов он впервые
имел перед собой аудиторию, состоящую не из неграмотных, случайных
слушателей. Один из преподавателей, историк Александр фон Мюллер, расскажет
позднее, как он после окончания одной лекции задержался в начавшем пустеть
зале около группы, «столпившейся вокруг человека, который гортанным голосом,
без остановки и все с большей горячностью о чём-то говорил им. У меня было
странное чувство, будто их возбуждённость была его рук делом и в то же время
придавала голос и ему самому. Я видел бледное, худое лицо, на которое не по-
солдатски спадал клок волос, с коротко подстриженными усами и на удивление
большими, голубыми, фанатично блестевшими глазами». Вызванный на
следующем занятии к кафедре, он подошёл «послушно, неуклюжей походкой и, как
мне показалось, с каким-то упрямым смущением». Однако «разговор оказался
бесплодным».
В этих наблюдениях встречаешь, в контурном виде, то странное явление, что уже
многократно засвидетельствовано, когда речь идёт о молодом Гитлере, – с явной
силой воздействия и уверенный в себе в своём риторическом раже и одновременно
беспомощный в личном разговоре. По его собственному признанию, свою первую
незабываемую победу по убеждению словом он одержал, бурно возражая своему
оппоненту, – не мог не ответить на вызов, когда «один из участников посчитал, что
надо вступиться за евреев». И вот историк фон Мюллер обращает внимание
капитана Майра на этот природный ораторский талант, открытый им среди своих
слушателей; затем Гитлера направляют в качестве «доверенного лица» в один из
мюнхенских полков. Вскоре после этого его фамилия появляется под номером 17 в
одном из списков личного состава так называемой команды по проверке лагеря-
пропускника Лехфельд: «Пех. Гитлер Адольф, 2-й пех. полк, ликвидационный
отдел». У команды было задание вести среди возвращающихся из плена солдат
пропаганду в национальном, антимарксистском духе, одновременно она должна
была быть для входящих в неё лиц «практическими курсами по подготовке
ораторов и агитаторов».
На этом фоне, в бараках и сторожевых помещениях лагеря Лехфельд, и накапливал
Гитлер свой первый ораторский и психологический опыт, здесь он учился так
наполнять изначальный материал своих маниакальных мировоззренческих идей
актуальным содержанием, чтобы его основные положения казались
неопровержимо подтверждёнными, а текущие политические события обретали
видимость судьбоносного масштаба. И те черты оппортунизма, которые придадут
твердолобости национал-социалистической идеологии столь своеобразный
характер беспринципности, тоже не в последнюю очередь имели своим истоком
неуверенность начинающего оратора, которому приходилось опробовать на
публике эффективность своей одержимости и искать для своих экзальтированных
мыслей гарантирующие отклик формулировки. «Эта тема особенно разжигала
интерес участников, что можно было прочитать по их лицам», – говорится одном из
свидетельств очевидца выступлений Гитлера в лагере. На глубокое и агрессивное
чувство разочарованности у возвращающихся из плена солдат, увидевших себя
после лет войны обманутыми во всём, что придавало вес и величие их молодости, и
предъявлявших теперь свой счёт за весь оказавшийся никому не нужным героизм,
за все многочисленные упущенные победы и за свою абсурдную веру, Гитлер
отвечал первыми чётко очерченными представлениями о враге. В фокусе его
ораторских упражнений, чьими наиболее выдающимися признаками, по отзывам,
были «популярность выступления», «легко доступная манера» изложения и
страстный «фанатизм», находились поэтому нападки на ту группу, которую он
после, используя ставшее народным выражение, назовёт «ноябрьскими
преступниками», а также безудержные обличения «версальского позора» и
пагубного «интернационализма» – все это растолковывалось и обосновывалось
закулисными махинациями некоего «всемирного еврейеко-марксистского
заговора».
Уже здесь проявилась его способность без всякого интеллигентского стеснения
валить в одну кучу обрывки мыслей из где-то читанного и лишь наполовину
усвоенного. Так, темой одного из его докладов в Лехфельде – в «прекрасном,
понятном и темпераментном» исполнении – послужили связи между капитализмом
и еврейством, о чём он только вчера узнал из лекции Готфрида Федерал. Для его
мыслительной хватки были одинаково характерны насилие и упорство. В какой
мере отдельные элементы его убеждений обрели уже в это время свой
окончательный вид, не претерпев потом изменений вплоть до мира подземного
бункера, доказывает первое сохранившееся письменное высказывание Гитлера по
конкретному политическому вопросу – его письмо «Об опасности, которую
представляет еврейство для нашего народа». Бывшее «доверенное лицо»
мюнхенской войсковой команды, некий Адольф Гемлих из Ульма, попросил
капитана Майра прояснить позицию по этому вопросу, а Майр переадресовал это
письмо вместе с сопроводительной запиской, содержавшей необычное в рамках
военной субординации обращение «Глубокоуважаемый господин Гитлер», для
ответа своему сотруднику. И Гитлер дал подробное обоснование своего неприятия
эмоционального антисемитизма, который, считает он, главным образом может
опираться только на случайные личные впечатления, в то время как антисемитизм,
претендующий на то, чтобы стать политическим движением, должен основываться
на «знании фактов»:
«А факты таковы: в первую очередь еврейство – это раса, а не религиозное
товарищество. Путём тысячелетнего кровосмешения, часто происходящего в
самом узком кругу, еврей в общем острее сохранил свою расу и своё своеобразие,
нежели многие из народов среди которых он живёт. И результат этого – тот факт,
что между нами живёт не немецкая, чужая раса, не желающая да и не могущая
пожертвовать своими расовыми своеобразиями, отказаться от своих чувств, мыслей
и стремлений, и всё же политически обладающая всеми правами как мы сами. И
если уж чувство еврея занято только материальным, то тем более его мысли и
стремления… Все, что побуждает людей стремиться ввысь, будь то религия,
социализм и демократия, для него это все только средство для достижения цели –
удовлетворения жажды денег и власти. Его деяния оборачиваются по своим
последствиям расовым туберкулёзом народов.
И отсюда следует такой вывод: антисемитизм по чисто эмоциональным причинам
будет находить своё конечное выражение в форме прогромов (!). Но антисемитизм
разума должен вести к планомерному законному одолению и устранению
еврейских привилегий… Но конечной его целью должно быть безвозвратное
удаление евреев вообще. То и другое способно совершить лишь правительство
национальной силы, а никак не правительство национального бессилия».
За четыре дня до написания этого письма, 12 сентября 1919 года, капитан Майр
поручил доверенному лицу Гитлеру побывать на собрании одной из маленьких
партий – их было великое множество, этих разного рода радикальных объединений
и групп, которые зачастую развивали вдруг, на какое-то короткое время,
отчаянную активность, объединялись и распадались, чтобы потом в виде новых
группировок появиться на свет божий; это был грандиозный, лежащий втуне
потенциал для приобретения приверженцев и сторонников. Именно в этом нередко
связанном с завихрениями сектантском своеобразии и проявлялась та прямо-таки
слепая готовность, с которой столь долго политически индифферентные
буржуазные массы требовали доходчивых лозунгов для своих чувств
национального протеста и успокоения своих страхов перед лицом социального
кризиса.
Центральное значение в качестве исходной точки для конспиративных инициатив,
а также заметной пропагандистской деятельности, равно как и в качестве места
для контактов крайне правых сил принадлежало обществу «Туле», его штаб-
квартирой была фешенебельная гостиница «Четыре времени года»; это общество
поддерживало связи с самым широким спектром баварского общества. В то время
оно насчитывало около 1500 членов, в том числе и весьма влиятельных лиц, имело
свой символ – снова свастику – и свою газету – «Мюнхенер беобахтер». Во главе
общества стоял некий политический авантюрист с сомнительным прошлым,
усыновлённый одним потерпевшим крушение на востоке австрийским дворянином
и унаследовавший от него звучное имя барона Рудольфа фон Зеботтендорфа. По
его собственному признанию, он рано попал под влияние таких идеологов-
радикалов как Теодор Фрич и Ланц фон Либенфельс, чей безоглядный и не
свободный от оккультных приправ расистский бред оказал в своё время влияние и
на молодого Гитлера. Созданное Зеботтендорфом на рубеже 1917—1918 годов и
сразу же развившее лихорадочную деятельность мюнхенское общество «Туле»
продолжило традицию антисемитских объединений «фелькише» довоенной поры и
уже одним своим названием вызывало в памяти основанную в 1912 году в
Лейпциге секту «Германен-Туле», члены которой должны были быть «арийских
кровей» и представлять перед приёмом в это сходное с ложей содружество данные
о росте волос на различных участках своего тела, а также отпечаток ступни в
качестве расового отличительного признака.
Детище Зеботтендорфа развернуло ещё во время войны, в январе 1918 года,
разнузданную, главным образом воинствующе антисемитскую пропагандистскую
деятельность, рисовавшую еврея «смертным врагом немецкого народа» и
воспользовавшуюся в конечном счёте кровавыми и хаотическими событиями
времени Советов, чтобы с триумфальным видом выдать их за доказательство своей
правоты. Своими дикими, экстремистскими лозунгами это общество в
определяющей мере нагнетало ту атмосферу безудержной и непристойной расовой
ненависти, в которой только и мог рассчитывать на продолжительный эффект
радикализм «фелькише». Уже в октябре 1918 года в его кружках ковались планы
правого переворота, оно же было инициатором различных проектов убийства Курта
Эйснера, а 13 апреля предприняло попытку путча против правительства Советов.
От него же тянулись многочисленные нити к русским эмигрантским кругам,
имевшим штаб-квартирой Мюнхен; в поддержании этих контактов особая заслуга
принадлежала молодому студенту-архитектору из Прибалтики Альфреду
Розенбергу, которому революция в России нанесла глубокую травму. В
помещениях общества и на его собраниях можно было встретить почти всех тех
актёров, которые будут в последующие годы главными действующими лицами на
баварской сцене. И некоторых из будущих деятелей партии Гитлера впервые
сведёт вместе это общество; чередой проходят по источникам такие имена как
Дитрих Эккарт и Готфрид Федер, Ханс Франк, Рудольф Гесс и Карл Харрер.
По поручению общества «Туле» спортивный журналист Карл Харрер вместе со
слесарем-механиком Антоном Дрекслером организует в октябре 1918 года некий
«Политический рабочий кружок». Эта группа считала себя «объединением
избранных личностей для обсуждения и изучения политических вопросов», хотя
намерение её инициаторов состояло в том, чтобы преодолеть отчуждение между
массами и правыми националистами. Однако поначалу членами кружка были всего
несколько рабочих, товарищей Дрекслера – тихого, неуклюжего, несколько
чудаковатого человека, работающего в мюнхенских железнодорожных мастерских
и не находящего выхода для своей тяги к политической деятельности в рамках
существовавших партий. Ещё в марте 1918 года он по собственному почину
организовал «Свободный рабочий комитет за добрый мир», целью которого была
борьба с ростовщиками и укрепление воли рабочего класса к победе. Главный
опыт, усвоенный в политике этим серьёзным человеком в очках, состоял, в
частности, в том, что марксистский социализм неспособен справиться
