Она проступала как в непритязательном рассказе Антона Дрекслера о своём
«политическом пробуждении», так и берлинских лекциях Эдуарда Штадтлера,
основавшего ещё в 1918 году при поддержке промышленников свою
«Антибольшевистскую лигу»; она была предметом просветительских курсов,
организованных мюнхенской войсковой командой рейхсвера, она придала
внушительный резонанс работе Освальда Шпенглера под названием «Пруссачество
и социализм» и находила отклик даже в кругах социал-демократии, где
разочарованность крахом Второго Интернационала толкнула некоторых
независимых мыслителей на путь национально-революционных и социально-
революционных проектов. «Национальный социализм, его становление и его цели»
– так назывался, наконец, объёмистый теоретический труд, выпущенный в 1919
году в Ауссинге одним из основателей «Немецкой социальной рабочей партии»,
инженером-железнодорожником Рудольфом Юнгом. Не лишённый
самоуверенности автор этого труда видел в национальном социализме эпохальную
политическую мысль, способную, по его мнению, с успехом дать отпор
марксистскому социализму. Чтобы продемонстрировать воинствующее неприятие
всех интернационалистических устремлений, Юнг вместе со своими австрийскими
единомышленниками уже в мае 1918 года переименовал свою партию в Немецкую
национальную рабочую партию.
Через неделю после собрания в «Хофбройхаузе» изменила своё название и ДАП. В
подражание родственным группировкам в Судетах и в Австрии она назвала себя
Национал-социалистической немецкой рабочей партией (НСДАП) и одновременно
переняла и боевой символ своих единомышленников по ту сторону границы –
свастику. Руководитель австрийских национал-социалистов д-р Вальтер Риль
организовал незадолго до того «межгосударственную канцелярию», которая
должна была служить связующим звеном между всеми национал-
социалистическими партиями. Оживлённые контакты поддерживались также и с
другими объединениями, разделявшими социальную программатику «фелькише», в
первую очередь с «Немецкой социалистической партией» дюссельдорфского
инженера Альфреда Бруннера, считавшего, что она «крайне левая, а наши
требования радикальнее, чем у большевиков». У этой партии были местные
организации во многих больших городах; в Нюрнберге во главе такой организации
стоял учитель Юлиус Штрайхер.
1 апреля 1920 года Гитлер окончательно распрощался с воинской службой, потому
что теперь у него была альтернатива, – он твёрдо решил целиком отдаться
политической работе, взять руководство НСДАП в свои руки и построить партию в
соответствии со своими представлениями. Он снимает комнату в доме № 41 по
Тиршштрассе, вблизи Изара. Основную часть дня он проводит в подвале, где
находится штаб-квартира партии, однако в документах избегает называть себя
партслужащим. И вопрос о том, на какие средства он живёт, сыграет в
предстоящем первом кризисе партии определённую роль. Его хозяйка считает
своего хмурого молодого жильца при всей его немногословности и занятости
«настоящим представителем богемы».
Ему нечего терять. Уверенность в себе он черпает в своём ораторском даре
хладнокровие и готовность идти на риск, но куда в меньшей мере – в
непреложности идеи; да его и вообще куда меньше способно привлечь познание
как таковое, чем те инструментальные возможности, которые оно даёт, – может ли
оно, как он как-то заметил, выдать «мощный лозунг». В его «отвращении» и
«глубочайшем омерзении» по отношению к «косматым теоретикам фелькише»,
этим «словоблудам» и «похитителям мыслей», столь же ярко проявляется его
полное непонимание существования идейного багажа без поддающейся
политической формовке субстанции, как и в том факте, что слово для своих
риторических извержений он вначале брал только тогда, когда мог ответить на
полемический выпад ударом. Мысль делает убедительной не её ясность, а
доходчивость, не её истинность, а способность разить: «Любая, в том числе и самая
лучшая идея, – заявит он с той не терпящей возражений нечёткостью
формулировки, которая была так характерна для него, – становится опасной, если
она внушает себе, что является самоцелью, хотя в действительности представляет
лишь средство для таковой». В другом месте он подчёркивал, что в политической
борьбе насилию нужна поддержка идеей, а не наоборот, – и это весьма
примечательно. И «национальный социализм», под чьим знаменем он теперь
выступает, он тоже рассматривает в первую очередь как средство для достижения
куда более высоких, честолюбивых целей.
Лозунг, с которым он вышел теперь на сцену, имеет романтический,
привлекательно туманный вид. Содержащаяся в нём идея примирения кажется
более современной и своевременной, нежели лозунги классовой борьбы,
начинавшие теперь, в результате опыта войны и мужского товарищества на
фронте, уже утрачивать часть своего будущего. Консервативный писатель Артур
Мёллер ван ден Брук, который ещё в самом начале века поддерживал
представления о национальном социализме, считает его теперь «разумеется,
частью немецкого будущего». Что нужно, так это рука влиятельного политика, без
пиетета перед привычным, хитроумного и в то же время полного презрения к
нормальному человеческому разуму. У идеи было очень много женихов. Но только
до поры, до времени – пока Гитлер не извлёк из нарастающего массового восторга
убеждение, что именно он и будет этой частью немецкого будущего.
Глава II
Локальные триумфы
Гитлер будет когда-нибудь самым великим среди нас
Правда, в те напряжённые и шумные дни 1920 года, когда он вступил в политику,
Гитлер был ещё очень далёк от каких-либо притязаний на немецкое будущее и
оставался всего-навсего агитатором местного мюнхенского масштаба. Вечер за
вечером обходит он бурлящие, прокуренные пивные, чтобы своими доводами
завоёвывать поначалу нередко враждебные или насмешливые аудитории. Во
всяком случае, имя его становится все более известным. Охочий до слова и
готовый соблазниться любым эксцентрическим жестом темперамент этого города
был необычайно восприимчив к театральному стилю его самопредставлений и
буйным ораторским излияниям и, без сомнения, стимулировал его ничуть не
меньше, нежели осязаемые исторические факторы. Утверждение, что восхождение
Гитлера было в решающей степени стимулировано условиями времени,
представляется неполным без указания на особые условия места, где он своё
восхождение начинал.
Не менее важной была и та степень целеустремлённости и расчёта, с которой он
действует. Дело в том, что он обладал необыкновенной, прямо-таки женской
восприимчивостью, помогавшей ему выражать и эксплуатировать настроение
времени. Его первый биограф Георг Шотт не без боязливого восхищения перед
дьяволом, говорившем, казалось, его устами, назовёт его «чревовещателем в
трансе», но всё-таки и сегодня ещё распространённое представление о Гитлере как
о человеке инстинкта, шедшем своим путём с уверенностью ясновидящего или –
им же самим употреблявшееся выражение – «как сомнамбула», упускает из виду
рациональность и запланированное хладнокровие, которые лежали в основе всего
его поведения и которые обеспечили его восхождение в не меньшей степени,
нежели все очевидные медиальные способности.
В частности, оно упускает из виду его необыкновенную способность обучаться,
ненасытную жажду к усвоению, завладевшую им именно в то время. В лихорадке
первых ораторских триумфов его чуткость и восприимчивость обострились, как
никогда, его «комбинаторский талант» схватывал самые несовместимые элементы
и соединял их в компактные формулы. Большему, чем у своих кумиров и
соратников, научился он у своих противников; он всегда очень многому учился у
них, только дураки или слабаки, считал он, боятся потерять при этом собственные
идеи. И вот таким образом собрал он под одну крышу Рихарда Вагнера и Ленина,
Гобино, Ницше и Лебона, Людендорфа, лорда Нортклиффа, Шопенгауэра и Карла
Люгера и соткал из всего этого своё полотно – произвольное, курьёзное, полное
полулюбительского куража, но и не лишённое цельности. Тут нашлось место и для
Муссолини и итальянского фашизма – и их роль будет все возрастать; и даже так
называемых сионских мудрецов с их, как общеизвестно, сфальсифицированными
протоколами он тоже сделал своими учителями.
И всё-таки наиглавнейшему он научился у марксизма. Уже сама энергия, которую
он уделял, вопреки своему внутреннему равнодушию к идеологии, формированию
национал-социалистического мировоззрения, свидетельствует о силе влияния на
него марксистского примера. Одна из его исходных мыслей заключалась как раз в
том, что традиционный тип буржуазной партии был уже не в силах состязаться с
мощью и боевой динамикой левых массовых организаций. И только подобным же
образом организованная, но ещё более решительная, обладающая собственным
мировоззрением партия сможет одержать верх над марксизмом, считал он.
В области тактики он более всего научился у опыта революционного времени.
События в России, а также правление Советов в Баварии продемонстрировали ему
шансы на власть горстки целеустремлённых актёров. Но если Ленин научил его,
как надо усиливать и использовать революционный импульс, то Фридрих Эберт, как
и Филипп Шайдеман показали ему, как этот импульс можно потерять.
Позднее Гитлер скажет:
«Я многому научился у марксизма. Я сознаюсь в этом без обиняков. Но не этому
скучнейшему учению об обществе и не материалистическому взгляду на историю,
этой абсурдной чепухе… Но я научился их методам. Только я всерьёз взялся за то
дело, которое робко начали эти мелкие торгашеские и секретарские душонки. В
этом и заключается весь национал-социализм. Приглядитесь только
повнимательнее… Ведь эти новые средства политической борьбы идут, по сути, от
марксистов. Мне надо только было взять и развить эти средства, и я имел, по сути,
то, что нам нужно. Мне надо было только последовательно продолжить то, что
десять раз сорвалось у социал-демократии, в частности, вследствие того
обстоятельства, что они хотели осуществить свою революцию в рамках
демократии. Национал-социализм – это то, чем марксизм мог бы быть, если бы
высвободился из абсурдной, искусственной привязки к демократическому строю».
Однако всему тому, что он перенимает, Гитлер не просто придаёт
последовательность – одновременно он умеет и превзойти заимствованное. Его
характеру свойственна инфантильная черта старания перещеголять, поразить чем-
то необыкновенным, стремление произвести впечатление, жаждавшее
прилагательных в превосходной степени и признания своей идеологии самой
радикальной – точно так же как потом здания самым грандиозным или танка
самым мощным. Свои взгляды, свои тактические ходы, свои цели он, по
собственным его словам, собирал «по всем кустам на обочине жизненного пути»;
сам же он придавал всему этому твёрдость, последовательность и столь
характерную неустрашимость перед последним шагом.
Рационалистические соображения отличали его тактику уже с самого начала. Он
исходил из того, что всю энергию первоначально следует направить на то, чтобы
вырваться из гетто безымянности и одновременно выделиться из массы
соперничающих групп «фелькише». И регулярно появляющееся в его более
поздних выступлениях, когда речь заходит о периоде становления партии,
упоминание об анонимном начале свидетельствует, как сильно страдало его
лишённое шансов честолюбие от сознания непризнанности его величия и
отсутствия почтения к нему. С потрясающей беззастенчивостью, в которой,
собственно говоря, и заключалось вся новизна его выступления и раз и навсегда
наглядно проявилось его нежелание соблюдать правила и соглашения, он
приступает теперь к тому, чтобы сделать себе имя – не знающей устали
активностью, потасовками, скандалами, нарушающими общественный порядок
скоплениями, даже террористическими актами, если при этом ему представлялась
возможность вместе с нарушением закона нарушить и молчание и обратить на
себя внимание публики: «Кем бы они нас не выставляли, шутами или
преступниками, главное – о нас говорят, с нами возятся».
Этой целью определились стиль и средства всей деятельности партии.
Возбуждающий красный цвет флагов использовался не только из-за его
психологического эффекта, но и потому, что тем самым в то же время вызывающе
узурпировался традиционный цвет левых. Плакаты, звавшие на собрания и тоже
всегда выдержанные в кричащем красном цвете, часто содержали
запоминающиеся передовицы, напечатанные огромными буквами и снабжённые
заголовками и подзаголовками в форме легко усвояемых лозунгов. Чтобы создать
впечатление величия и несокрушимой мощи, НСДАП то и дело организовывала
уличные шествия, её многочисленные распространители листовок и расклейщики
плакатов неустанно действовали повсюду. Подражая методам пропаганды левых, в
чём он и сознавался, Гитлер отправлял на улицы грузовики, набитые людьми, –
только невздымавшими вверх кулаки верными Москве пролетариями, которые уже
посеяли в буржуазных кварталах столько ненависти и страха, а вчерашними
солдатами, продолжавшими – вопреки прекращению огня, окончившейся войне и
демобилизации – с показным радикализмом, уже на новый лад воевать под
флагами штурмовых отрядов НСДАП. Они накладывали на эти демонстрации,
которым Гитлер любил придавать форму волны митингов по всему Мюнхену – а
вскоре и по другим городам, – внушавший страх
