свою жизнь элемент харизматического колдовства диктовались его старания
затушевать себя – в значительно большей мере тут проявлялись и опасения
скрытной, зашоренной, подавленной собственной неполноценностью натуры. Он
всё время был озабочен тем, чтобы заметать следы, не допускать опознаний,
продолжать затуманивать и без того тёмную историю своего происхождения и
своей семьи. Когда в 1942 году ему доложили, что в деревне Шпиталь обнаружена
имеющая отношение к нему могильная плита, с ним случился один из его
припадков безудержного гнева. Из своих предков он сделал «бедных безземельных
крестьян», а из отца, бывшего таможенным чиновником, – «почтового служащего»;
родственников, пытавшихся вступить с ним в контакт, он безжалостно гнал от
себя, а свою младшую родную сестру Паулу, ведшую одно время хозяйство у него в
Оберзальцберге, заставил взять другую фамилию. Характерно, что он не вёл почти
никакой личной переписки. Взбалмошному основателю расистской философии
Йоргу Ланцу фон Либенфельсу, которому он был обязан кое-какими смутными
ранними импульсами, после присоединения Австрии было запрещено писать ему;
Рейнхольда Ханиша, своего прежнего приятеля по мужскому общежитию, он
приказал убрать, и точно так же, как он не желал быть ничьим учеником, ибо
уверял, что получил все познания благодаря собственному вдохновению, озарению
и общению с духом, так не хотел он быть и чьим-то сыном – схематичный образ
родителей появляется в автобиографических главах его книги «Майн кампф» лишь
постольку, поскольку это поддерживает легенду его жизни.
Его стараниям по утаиванию истины способствовало то обстоятельство, что
пришёл он с той стороны границы. Как многие революционеры и покорители
эпохи, от Александра Македонского до Наполеона и Сталина, он был чужим среди
своих. И, конечно же, та взаимосвязь, которая существует между этим чувством
аутсайдера и готовностью использовать народ – вплоть до его гибели – в качестве
материала для своих диких и скоропалительных прожектов, касается и его тоже.
Когда в переломный момент войны ему сообщили об огромных потерях среди
только что произведённых офицеров в одной из кровавых битв на выживание, он
коротко заметил: «На то они и молодые!».
Однако мало того, что он был чужим. Его чувство порядка, нормы и буржуазности
постоянно противоборствовало с его весьма тёмной генеалогией, и, судя по всему,
его так никогда и не покинули сознание дистанции между происхождением и
амбициями и страх перед собственным прошлым. Когда в 1930 году появились
слухи о намерениях заняться поиском сведений о его семье, Гитлер был
чрезвычайно обеспокоен. «Людям не надо знать, кто я. Людям не надо знать,
откуда я и из какой семьи».
И по отцовской, и по материнской линии родиной его семьи была бедная
периферия австро-венгерской монархии – лесной массив между Дунаем и границей
с Богемией. Её население было сплошь крестьянским, на протяжении поколений
неоднократно породнённым между собой и пользовавшимся славой людей,
живущих скученно и отстало. Проживали они в деревнях, чьи названия нередко
всплывают уже на раннем периоде истории: Деллерсхайм, Штронес, Вайтра,
Шпиталь, Вальтершлаг. Все это небольшие, разрозненные селения в скудной
лесистой местности. Фамилия Гитлер, Гидлер или Гюттлер, надо полагать,
чешского происхождения (Гидлар, Гидларчек) и прослеживается – в одном из
вариантов – в этом лесном массиве до 30-х годов XV века. Но на протяжении всех
поколений фамилия эта принадлежит мелким крестьянам, ни один из которых не
вырывается из заданных социальных рамок.
7 июня 1837 года в доме № 13 в Штронесе, принадлежавшем небогатому
крестьянину Иоганну Трумельшлагеру, незамужняя служанка Мария Анна
Шикльгрубер произвела на свет ребёнка, который в тот же день был окрещён под
именем Алоис. В книге записи рождений общины Деллерсхайм рубрика,
сообщающая о личности отца ребёнка, осталась незаполненной. Ничего не
изменилось и тогда, когда пять лет спустя мать вышла замуж за безработного –
«безместного» – подручного мельника Иоганна Георга Гидлера. Более того, она в
том же году отдала своего сына брату мужа крестьянину Иоганну Непомуку
Гюттлеру из Шпиталя, вероятно, по той причине, что боялась не справиться с
воспитанием ребёнка. Так или иначе, Гидлеры, если верить преданию, потом
настолько обеднели, что у них «в конце концов не было даже кровати, и спали они
в корыте, из которого кормили скот».
Оба брата – подручный мельника Иоганн Георг Гидлер и крестьянин Иоганн
Непомук Гюттлер – это двое из предполагаемых отцов Алоиса Шикльгрубера.
Третьим же называют – и это скорее всего авантюрная, хотя и пришедшая из
ближайшего окружения Гитлера история – еврея из Граца по фамилии
Франкенбергер, в чьём доме, как говорят, и служила Анна Мария Шикльгрубер,
когда забеременела. Во всяком случае, Ханс Франк, много лет бывший адвокатом
Гитлера и ставший впоследствии генерал-губернатором Польши, давая показания в
Нюрнберге, сообщил, что в 1930 году Гитлер получил от сына своего сводного
брата Алоиса написанное, возможно, с целью шантажа письмо, в котором его автор
в туманных выражениях намекал на «весьма определённые обстоятельства» в
семейной истории Гитлеров. Франк получил задание конфиденциально
расследовать это дело и обнаружил кое-какие отправные точки для
предположения, что дедом Гитлера был именно Франкенбергер. Правда,
отсутствие документальных доказательств делает это утверждение весьма и весьма
сомнительным, хотя у Франка в Нюрнберге, вроде бы, не было никакого повода
приписывать Гитлеру предка-еврея. Последние расследования ещё больше
подорвали достоверность его заявления, так что это утверждение едва ли следует
анализировать всерьёз. Но его истинная суть и значение не столько в его
объективной достоверности, сколько – и с психологической точки зрения, и по
существу – в том, что Гитлер был вынужден в результате расследований Франка
усомниться в своём происхождении. Новая следственная акция, предпринятая в
августе 1942 года по инициативе Генриха Гиммлера, ощутимым успехом не
увенчалась. Не является достаточно убедительной по сравнению со всеми другими
предположениями насчёт того, кто же был дедом Гитлера, и свидетельствующая об
определённом комбинационном тщеславии версия, называющая «с граничащей с
абсолютной уверенностью вероятностью» отцом Алоиса Шикльгрубера Иоганна
Непомука Гюттлера. В конечном итоге, как одно, так и другое утверждение уходят
во тьму запутанной и отмеченной нуждой, некультурностью и ханжеством
сельской жизни. И сам Адольф Гитлер не знал, кто был его дедом.
Двадцать девять лет спустя, после того как Анна Мария Шикльгрубер умерла «от
изнурения, вызванного мятной настойкой» в Кляйн-Моттене близ Штронеса, и
через девятнадцать лет после смерти её мужа, его брат Иоганн Непомук с тремя
знакомыми явился в дом пастора Цанширма в Деллерсхайме и заявил о желании
официально усыновить своего «приёмного сына», которому было уже около сорока
лет, – таможенного чиновника Алоиса Шикльгрубера, хотя, как сказал заявитель,
отцом ребёнка был не он сам, а его покойный брат Иоганн Георг, сознавшийся в
этом, что и могут подтвердить сопровождающие заявителя люди.
На деле же пастора либо обманули, либо уговорили. И он заменил в старой книге
актов гражданского состояния пометку в записи от 7 июня 1837 года «вне брака»
на «в браке», заполнил рубрику об отцовстве так, как от него хотели, и на полях
сделал такую далёкую от правды пометку: «Записанный отцом Георг Гитлер,
хорошо известный нижеподписавшимся свидетелям, будучи названным матерью
ребёнка Анной Шикльгрубер, признал себя отцом ребёнка Алоиса и ходатайствовал
о внесении его имени в сию метрическую книгу, что и подтверждается
нижеподписавшимися… +++ Йозеф Ромедер, свидетель; +++ Иоганн
Брайтенедер, свидетель; +++ Энгельберт Паук». Поскольку все три свидетеля не
умели писать, они поставили вместо подписей по три креста, а их имена пастор
вписал сам. Однако он позабыл указать дату, отсутствуют тут и его подпись, равно
как и подписи родителей (к тому времени уже давно умерших). И всё же, хоть и
вопреки законным нормам, усыновление произошло, и с января 1877 года Алоис
Шикльгрубер стал Алоисом Гитлером.
Толчок к этой деревенской интриге, несомненно, был дан Иоганном Непомуком
Гюттлером – ведь он воспитал Алоиса и, понятным образом, гордился им. Как бы
заново родившийся Алоис женился и добился большего, нежели кто-либо из
Гюттлеров или Гидлеров до того, так что вполне понятно, что Иоганн Непомук
испытывал потребность обрести собственное имя в имени своего приёмного сына.
Но и Алоис тоже был заинтересован в перемене фамилии – как бы то ни было, но,
будучи энергичным и осознавшим свой долг человеком, он сделал за это время
заметную карьеру, так что понятна и его потребность в приобретении «честной»
фамилии – это ведь давало гарантию и твёрдую почву его карьере. Ему было только
тринадцать лет, когда он отправился в Вену, чтобы учиться сапожному ремеслу, но
затем он решительно отказался от доли сапожника и поступил на службу в
австрийское таможенное управление. Продвижение его по службе шло довольно
быстро, и в конечном итоге он дослужился до поста старшего таможенного
чиновника – учитывая его образование, это вообще было для него потолком… Он
любил показываться в обществе, любил, чтобы его считали начальством, и
придавал немалое значение тому, чтобы, обращаясь к нему, его величали
«господином старшим чиновником». Один из его сослуживцев, вспоминая, называл
его «строгим, точным, даже педантичным», а сам же он как-то заявил одному из
родственников, попросившему у него совета при выборе профессии для своего
сына, что таможенная служба требует абсолютного послушания и чувства долга и
тут нечего делать «пьяницам, любителям брать взаймы, картёжникам и иным
людям, ведущим аморальный образ жизни». Его фотографии, а снимался он чаще
всего по случаю очередного продвижения по службе, неизменно показывают
статного мужчину с профессионально недоверчивым выражением лица, за
которым скрывается суровая буржуазная добропорядочность и всегдашнее
мещанское желание подать себя – не без достоинства и самодовольства, в мундире
с блестящими пуговицами демонстрирует он себя постороннему наблюдателю.
Однако за этой внешней порядочностью и строгостью скрывался, несомненно,
весьма переменчивый темперамент, находивший своё выражение в явной
склонности к принятию импульсивных решений. Уже одна только страсть к
перемене места жительства говорит о его беспокойном характере, не получавшем
простора в рамках размеренной таможенной службы, – известны по меньшей мере
одиннадцать переездов в течение менее чем двадцати пяти лет, правда, некоторые
из этих переездов были связаны с перемещениями по службе. Алоис Гитлер был
трижды женат, причём его первая жена ещё была жива, когда он уже ожидал
ребёнка от будущей второй жены, а при жизни второй – ребёнка от третьей. Его
первая жена Анна Глассль была на четырнадцать лет старше него, а третья – Клара
Пелцль – на двадцать три года моложе. Сначала она служила у него в доме, была
родом как и все Гидлеры и Гюттлеры – из Шпиталя и до перемены фамилии
считалась – по меньшей мере, официально его племянницей, так что для
заключения брака потребовалось особое разрешение со стороны церкви. На вопрос
о том, находилась ли она с ним в кровном родстве, так же невозможно ответить,
как и на вопрос, кто был отцом Алоиса Гитлера. Свои обязанности по дому Клара
исполняла незаметно и добросовестно, она регулярно, повинуясь пожеланию
супруга, посещала церковь и даже уже после вступления в брак так и не смогла
полностью преодолеть прежнего статуса служанки и содержанки, каковой она и
пришла в этот дом. И годы спустя она с трудом видела себя супругой «господина
старшего чиновника» и, обращаясь к мужу, называла его «дядя Алоис». На
сохранившихся фотографиях у неё лицо скромной деревенской девушки –
серьёзное, застывшее и с признаками подавленности.
Адольф Гитлер родился 20 апреля 1889 года в пригороде Браунау на Инне, в доме
№ 219, в семье он был четвёртым ребёнком Клары. Трое до него (1885, 1886 и 1887
годов рождения) умерли в
