высший смысл.
Политика Брюнинга, направленная на выигрыш времени, зависела от того,
насколько его поддерживает президент. Однако Гинденбург совершенно
неожиданно воспротивился планам продления своих полномочий. Ему уже
исполнилось 84 года, он устал от своих обязанностей, а кроме того, боялся, что
связанная с его персоной дискуссия вокруг этого плана неизбежно вызовет новые
нападки на него со стороны его и без того разочарованных друзей справа. И только
когда речь зашла о продлении его полномочий всего на два года, он, наконец,
согласился, правда, после долгих уговоров со всех сторон и, что примечательно,
после ссылки на пример Вильгельма I, который в своё время на девяносто втором
году жизни заявил, что у него нет времени на усталость. Но при этом Гинденбург
потерял доверие к Брюнингу, которого он с полным основанием считал движущей
силой всей этой мучительной для него осады: добившись своего, канцлер, по сути,
потерял то, на что он рассчитывал.
Переговоры Брюнинга с партиями с неизбежностью превратили Гитлера в
центральную и очень для всех важную фигуру, так как любое изменение
конституции предполагало его согласие. Но одновременно они поставили его
перед чрезвычайно опасной дилеммой: ему предстояло либо действовать заодно со
«столпами системы» и тем самым укреплять позиции Брюнинга и отказаться от
собственного радикализма – либо вести предвыборную борьбу против
престарелого, окружённого общим благоговением президента, верного слуги и
«эрзац-кайзера» нации. Но такая предвыборная борьба могла серьёзно поколебать
легенду об обречённости его движения на успех и, помимо всего прочего, вскрыть
его противоречия с Гинденбургом. А это в связи с решающими полномочиями
президента в том, что касается доступа к власти, неизбежно повлекло бы за собой
непредсказуемые последствия. Грегор Штрассер советовал Гитлеру принять
предложение Брюнинга. Рем и особенно Геббельс, напротив, категорически
возражали. В своём дневнике Геббельс записал: «Речь идёт здесь о
рейхспрезиденте; дело в том, что г-ну Брюнингу хотелось бы надолго упрочить
свои собственные позиции и позиции своего кабинета. Фюрер попросил времени на
размышление. Ситуацию нужно исследовать со всех сторон… Шахматная партия за
обладание властью начинается. Она, возможно, продлится весь этот год. Эту
партию следует играть в темпе, умно, а в чём-то и изощрённо. Главное для нас –
оставаться сильными и не идти ни на какие компромиссы».
Загнанный ходом Брюнинга в чрезвычайно неудобную позицию, Гитлер долго не
знал, что предпринять. Если Гугенберг сразу и грубо отклонил предложение
Брюнинга, то Гитлер ещё колебался, и ответ, который он в конце концов дал,
отражал не только его сомнения, но и его осторожность. Оба эти ответа вскрывали
всю разницу между Гутенбергом как весьма недалёким тактиком, постоянно
пытавшимся догнать своего радикального партнёра и даже, хоть и задыхаясь,
перегнать его, – и самим Гитлером, который пользовался своим радикализмом как
орудием и комбинировал его с элементами лукавого рационализма. Во всяком
случае, он обставил своё несогласие таким количеством оговорок, что оно кое в
чём очень походило на приглашение к дальнейшим переговорам. Главное же для
него было расширить хоть немного наметившуюся трещину в отношениях между
Гинденбургом и канцлером, которую Гитлер инстинктивно, но совершенно точно
уловил. Прибегая к казуистическим доводам, он выставлял себя ярым защитником
конституции и в длиннейших речах, посвящённых якобы заботе о соблюдении
президентом клятвы верности, приводил множество юридических возражений
против плана канцлера.
Хотя Гитлер тем самым уже решился выставить свою кандидатуру в противовес
Гинденбургу, он ещё несколько недель медлил и не обнародовал своего решения.
Дело в том, что его жизненная концепция всегда предусматривала
«благосклонность» г-на президента, а не противопоставление ему. К тому же он
яснее своих сателлитов осознавал, насколько рискованно было соперничать с
легендарным Гинденбургом. Поэтому напрасно Геббельс и прочие осаждали его
советами объявить о своей кандидатуре. Тем не менее он всё же согласился с
предложением прибегнуть к помощи брауншвейгского министра внутренних дел
Клаггеса, члена НСДАП, чтобы обеспечить ему немецкое гражданство,
необходимое для выставления кандидатуры. На примере этого эпизода особенно
хорошо видны его так часто упоминаемая нерешительность, боязнь решающего
шага и – как странный контраст с образом действующего с уверенностью лунатика
фюрера – его склонность оттягивать какое-либо решение до последнего момента,
пока все не решат обстоятельства, на которые он фаталистически полагался. Ведь,
строго говоря, решение было давно принято. Дневник Геббельса шаг за шагом
прослеживает мучительную, почти несуразную нерешительность Гитлера:
«9 января 1932 года. Всеобщее смятение. Все гадают: что же сделает фюрер? Вот
кое-кто удивится! – 19 января 1932 года. Обговорил с фюрером вопрос о
выдвижении его кандидатуры на пост рейхспрезидента. Доложил о своих
переговорах. Решение ещё не принято. Я очень настойчиво выступаю за его
собственную кандидатуру. Если говорить серьёзно, теперь, пожалуй, и нет других
вариантов. Мы просчитали все с цифрами в руках. – 21 января. В этой ситуации
нам не остаётся ничего иного, как выставить собственного кандидата. Борьба
тяжёлая и напряжённая, но нужно пройти и через неё. – 25 января. Вся партия
дрожит от боевого нетерпения – 27 января. За или против Гинденбурга – такая
предвыборная формула теперь, очевидно, неизбежна. Мы должны, наконец,
открыто назвать своего кандидата. – 29 января. Заседает комитет Гинденбурга.
Нам придётся выложить карты на стол. – 31 января. Фюрер примет решение в
среду. Каким оно будет, сомневаться не приходится. – 2 февраля. Аргументы в
пользу кандидатуры фюрера настолько убедительны, что ни о чём другом больше и
речи быть не может… Днём долго совещался с фюрером. Он излагает свой взгляд
на президентские выборы. Он решился выставить свою кандидатуру. Но сначала
нужно выяснить, что происходит на противоположной стороне. Тут решающее
значение имеет СДПГ. Затем о нашем решении будет оповещена общественность.
Чрезвычайно тягостная борьба, но через это надо пройти. Фюрер делает свои ходы
в этой партии без всякой спешки и с ясной головой. – 3 февраля. Гауляйтеры ждут
опубликования решения о кандидатуре на пост президента. Ждут напрасно. Тут
идёт игра в шахматы, а в этих случаях никто не говорит, каким будет его
следующий ход… Партия вся – сплошное беспокойство и напряжённое ожидание,
тем не менее, пока царит молчание… Фюрер в часы досуга занимается планами
строительства нового партийного дома и гигантской перестройки имперской
столицы. Проекты у него совершенно готовы, и не устаёшь удивляться, в каком
количестве вопросов он разбирается как специалист. Ночью ко мне зашли многие
верные, старые товарищи по партии. Они подавлены, так как все ещё ничего не
знают о решении. Их беспокоит, что фюрер слишком долго тянет. – 9 февраля. По-
прежнему неопределённость. – 10 февраля. На улице трескучий мороз. В ясном
воздухе носятся ясные решения. Ждать их остаётся уже недолго. – 12 февраля.
Просчитал вместе с фюрером в „Кайзерхоф“ ещё раз все цифры. Риск есть, но на
него надо идти. Итак, решение принято… Фюрер снова в Мюнхене. Опубликование
решения откладывается на несколько дней. – 13 февраля. На этой неделе должно
быть публично объявлено о решении по вопросу о президентских выборах. – 15
февраля. Теперь нам уже нет нужды скрывать решение. – 16 февраля. Работаю так,
словно предвыборная борьба уже идёт. Это создаёт известные затруднения, так как
фюрер официально ещё не назван кандидатом. – 19 февраля. У фюрера в
„Кайзерхофе“. Долгий разговор с глазу на глаз. Решение принято. – 21 февраля.
Вечное ожидание почти изматывает».
На следующий вечер Геббельс назначил общее собрание в берлинском Дворце
спорта. Это была его первое появление с тех пор, как 25 января был снят запрет на
публичные выступления. Между тем срок выборов приблизился на целых три
недели, а Гитлер все медлил. Днём Геббельс отправился в «Кайзерхоф», чтобы
изложить основные тезисы своей предстоящей речи. Заговорив о проблеме
кандидатуры, он вдруг услышал долгожданное разрешение объявить о том, что
Гитлер принял решение. «Слава Богу!» – записывает Геббельс в дневнике и
продолжает:
«Дворец спорта переполнен. Общее собрание членов партии Западного,
Восточного и Северного районов. Бурная овация сразу же в начале собрания.
Когда я после часовой вступительной речи открыто объявляю о кандидатуре
фюрера, на целых 10 минут разражается буря воодушевления и восторга. Люди
встают, ликуют и выкрикивают приветствия фюреру. Кажется, вот-вот обрушится
потолок. Грандиозная картина. Это действительно движение, которое не может не
победить. В зале – неописуемая атмосфера упоения и экстаза. Поздно вечером
фюрер ещё раз позвонил мне. Я доложил ему обо всём, и он ещё зашёл к нам
домой. Он рад, что объявление о его кандидатуре произвело такой эффект. Он был
и остаётся все же нашим фюрером».
Последнее предложение выдаёт сомнения, которые Геббельс совершенно очевидно
испытывал в течение последних недель, видя слабость Гитлера как руководителя.
Но если этот эпизод – одно из ярчайших свидетельств флегматичности и
нерешительности Гитлера, то не менее характерна и та внезапная, можно сказать,
с места в карьер начатая бурная, энергичная деятельность, которую он, приняв
решение, развил в предвыборной кампании. 26 февраля на церемонии в отеле
«Кайзерхоф» он позволил назначить себя на неделю регирунгсратом Брауншвейга
и тем самым получил немецкое гражданство. Днём позже он восклицал во дворце
спорта, обращаясь к своим противникам: «Я знаю ваш девиз! Вы говорите: „Мы
останемся у власти любой ценой“, а я говорю вам: мы свергнем вас в любом
случае!.. Я счастлив, что сейчас могу биться рядом с моими товарищами – в
прямом и переносном смысле слова». Потом он ответил на слова берлинского
полицай-президента Гжезински, который ещё раньше пригрозил выгнать его
арапником из Германии: «Вы сколько угодно можете грозить мне собачьей
плёткой. Мы ещё посмотрим, будет ли она у Вас в руках, когда эта борьба
закончится». Одновременно он попытался как-то уклониться от противостояния с
Гинденбургом, навязанного ему Брюнингом, и заговорил о том, что чувствует себя
обязанным сказать генерал-фельдмаршалу, чьё «имя останется для немецкого
народа именем вождя великой борьбы»: «Старик, мы слишком чтим тебя, чтобы
позволить людям, которых мы стремимся уничтожить, говорить от твоего лица. И
как бы мы ни сожалели – но ты должен отойти в сторону, ибо они хотят борьбы, и
мы тоже её желаем». Вне себя от счастья, Геббельс записал в дневнике: фюрер
«снова на высоте положения».
Все это показало, насколько Гитлер и национал-социалисты уже захватили
политическую сцену. Настоящая предвыборная борьба началась только теперь,
хотя уже давно трое конкурентов противостояли друг другу: Гинденбург, кандидат
коммунистов Эрнст Тельман и кандидат радикальных буржуазных правых Теодор
Дюстерберг. И опять национал-социалисты не стеснялись применять грубую, все
опрокидывающую силу. Внезапно развернувшаяся деятельность по организации
собраний свидетельствовала не только о более полной партийной кассе, но и о все
более густой сети агитаторских опорных пунктов. Ещё в феврале Геббельс перевёл
руководство партийной пропагандой в Берлин и предсказал предвыборную борьбу,
«какой ещё не знал мир». Мобилизована была вся ораторская элита партии.
Гитлер сам с 1-го по 11 марта объездил на автомобиле всю Германию и, как
утверждалось, выступил в общей сложности перед 500 тысячами слушателей.
Этому «демагогу крупнейшего масштаба» помогала, как он и требовал, «армия
подстрекателей, которая разжигала страсти и без того измученного народа».
Изощрённость и изобретательность этих людей, впервые применивших и
современные технические средства, снова дали им громадное преимущество над
соперниками. Так, рассылалась пластинка, изготовленная в 50 тыс. экземплярах,
снимались озвученные ролики, которые навязывались владельцам кинотеатров в
качестве вступления к основным фильмам. Был издан специальный
иллюстрированный журнал, началась, как выражался Геббельс, война плакатов и
знамён, так что целые города или кварталы за одну ночь окрашивались в
кричащий, кровавый цвет. Целыми днями по улицам разъезжали грузовики, часто
колоннами, под развевающимися знамёнами
