совершенно ясно. Заботы, заботы, заботы, сумасшедшие заботы – это
действительно чудовищный груз. Теперь я хочу очень многое перепоручить
другим; надо привести опять в порядок нервы» . Стоя перед моделью своей
столицы с влажными глазами, он сказал Альберту Шпееру: «Если бы только я был
здоров». Многочисленные акции, молниеносный характер которых казался плодом
хладнокровного расчета, были не в последнюю очередь выражением этого
нетерпения, которое порождалось его предчувствиями смерти: «Я уже не увижу
завершения дела!» В речи перед руководителями пропаганды он сказал в октябре
1937 года, согласно записям одного из участников:
«Ему, Гитлеру, осталось по человеческим меркам не так уж долго жить. В его
семье долгожителей не было. И мать, и отец умерли рано.
Поэтому необходимо развязаться с проблемами, которые требуют своего решения,
как можно раньше, при его жизни. Последующие поколения с этим уже не
справятся. Лишь он в состоянии осилить их.
После тяжелой внутренней борьбы он освободился от еще имевшихся с детства
религиозных представлений. «Я чувствую себя теперь свежим, как жеребенок на
лугу!»
В основе все более настойчивого нажима Гитлера был психологический мотив.
Многочисленные признаки говорят о том, что у него с конца 1937 года росла
озабоченность, как бы приторможенная завершением захвата власти революция не
утратила в целом свою динамику и не ушла в песок. Умеренность внутри страны,
жесты мира направо и налево, постоянные праздники – короче говоря, весь этот
маскарад режима, опасался он, люди могут принять всерьез и вследствие этого
можно пропустить момент «броска к великим конечным целям» . В своей почти
неограниченной вере в мощь пропаганды он считал ее способной превратить
искусно сооруженные идиллические декорации в саму идиллию. В важной
секретной речи 10 ноября 1938 года перед главными редакторами отечественной
прессы он наглядно проанализировал этот разрыв:
«Обстоятельства заставляли меня на протяжении десятилетий говорить почти
только о мире. Лишь постоянно подчеркивая волю немцев к миру и их мирные
намерения, я мог отвоевывать пядь за пядью для немецкого народа свободу и
давать ему вооружения, которые были необходимы для следующего шага. Само
собой разумеется, что подобная пропаганда мира на протяжении десятилетий
имеет и свои нежелательные стороны; в умах многих людей может легко
закрепиться воззрение, что сегодняшний режим на самом деле решил сохранять
мир при всех обстоятельствах.
Однако это привело бы не только к неверной оценке целей нашего строя, это
прежде всего привело бы к тому, что немецкой нацией… овладел бы дух, который в
перспективе, создавая пораженческое слюнтяйство, неизбежно свел бы на нет
успехи нынешнего режима.
Я был вынужден говорить о мире. Теперь необходимо постепенно психологически
перенастроить немецкий народ и без спешки объяснить ему, что есть вещи,
которые, если их нельзя добиться мирными средствами, должны быть достигнуты
силой…
Эта работа потребовала целых месяцев; она была планомерно начата, продолжена,
усилена» .
Действительно, со второй половины 1937 года заблокированной радикальной
энергии был вновь дан свободный ход, и нация стала последовательнее, чем когда-
либо прежде, организовываться в соответствии с предусматривающими
использование насилия намерениями режима. Только теперь начался расцвет
государства СС, которое находило свое самое наглядное выражение в увеличении
числа концлагерей и ускоренном формировании вооруженных эсэсовских
соединений. «Красному кресту» было дано указание готовиться на случай
мобилизации, а Гитлерюгенду – заменить рабочих, призываемых из военной
промышленности. Массивные нападки на юстицию, церкви и бюрократию
создавали новые комплексы запуганности, в то время как Гитлер с небывалой
резкостью развернул атаки на скептически настроенных интеллектуалов («эти
наглые, бесстыжие писаки», совершенно ненужные в качестве «компонентов
народного сообщества») и восхвалял простодушных людей. В ноябре 1937 года
печать получила директиву не обсуждать публично начавшиеся во всех звеньях
НСДАП приготовления к «тотальной войне» .
Подготовка в этом направлении проводилась с возрастающей последовательностью
и в экономической области. Предприниматели, вопреки теории о мощно
доминировавшей роли интересов крупного капитала в «третьем рейхе», опять
оказались в положении угодливых исполнителей, которые «имели на политические
решения не больше влияния, чем их подсобные рабочие» : если они не справятся с
предъявляемыми требованиями, то «погибнет не Германия, а самое большее
несколько предпринимателей», заверял Гитлер уже осенью 1936 года в
меморандуме, в котором была изложена его экономическая программа. Как всегда,
он и тут исходил исключительно из соображений эффективности; истолковывать
экономическую политику режима в ключе ее подчиненности идеологическим
моментам означало бы уже с самых первых шагов анализа не видеть свободную от
доктринерства рассудочность Гитлера в подходе ко всем практическим вопросам;
хотя по сути налицо был капиталистический строй, он был многократно завален и
искажен до неузнаваемости авторитарными командными структурами.
В меморандуме Гитлер впервые в качестве канцлера обязывающе заявил о своих
планах экспансии. Необходимость ускорить их реализацию он обосновывал
тревожным положением в области снабжения Германии сырьем и
продовольствием, рисуя при этом кошмарные картины чудовищно перенаселенной
страны, где на одном квадратном километре проживает 140 человек, этот образ
стал к тому времени расхожим штампом. Предпосылкой проведения политики
расширения жизненного пространства должен был стать «четырехлетний план» по
образцу Советской России. Его осуществление было возложено на Германа
Геринга, который, не стесняясь в средствах, не считаясь с затратами и
экономическими последствиями, заставлял предприятия выполнять планы
обеспечения автаркии и роста военного производства. Все меры, потребовал
Геринг на заседании кабинета министров, на котором был изложен меморандум
Гитлера, должны выполняться так, как если бы «над нами нависала угроза войны»,
несколько месяцев спустя он разъяснял на встрече с промышленниками, что
сейчас главное не экономичность производства, а вообще производство – это была
последовательная программа хищнической эксплуатации ресурсов, которая была
нацелена на завоевательную войну и оправдывалась только ею: надо «постоянно
помнить, – заявлял во время войны сам Гитлер, – что в случае поражения все, как
ни крути, будет потеряно» . Когда Яльмар Шахт стал критиковать эти методы,
произошел разрыв, в результате которого ему пришлось вскоре уйти из кабинета
министров. Теперь Гитлер считал, что время выжидания истекло. В меморандуме
он заявлял, что переход экономики на военные рельсы должен проводиться «в том
же темпе, с той же решимостью и, если необходимо, с той же беспощадностью»,
как политические и военные приготовления к войне; эта цель была
сформулирована им в заключительных строках меморандума: «Я ставлю
следующие задачи: первая – через четыре года немецкая армия должна быть
боеспособна; вторая – через четыре года немецкая экономика должна быть готова
к войне» .
Донесения с оценкой настроений того времени говорят об «известной усталости и
притупленности восприятия» . Порой невыносимая заорганизованность жизни
людей, политика режима в отношении церкви, нападки на меньшинства, культ
расы, давление на искусство и науку и самоуправство глав администрации
вызывали озабоченность, которая, правда, выражалась лишь в осторожных
высказываниях недовольства и не выливалась в какие бы то ни было серьезные
формы. Большинство пыталось, насколько это было возможно, жить своей жизнью,
не обращая внимания на сам режим и чинимые им беззакония. Вышеупомянутый
доклад отмечает, что «немецкое приветствие – его распространенность может
считаться индикатором колебаний политических настроений – за пределами среды
партайгеноссе и чиновников почти полностью вытеснено обычными
приветствиями и отвечают на него мимоходом».
Хотя такие доклады локального характера вряд ли позволяют делать обобщающие
заключения, они все же объясняют нетерпение Гитлера и определяют его задачу:
вырвать население из летаргии и создать такую ситуацию, при которой чувство
тревоги, гордость и оскорбленное самосознание объединились бы так, чтобы
«внутренний голос народа сам стал бы со временем требовать пустить в ход силу» .
Там, где перспективу определяет Гитлер, на горизонте всегда появляется война, –
писал в это время Конрад Хайден, задаваясь в этой связи вопросом, а мог ли
вообще существовать этот человек «не ломая всего мира?» .
Глава III
«САМЫЙ ВЕЛИКИЙ НЕМЕЦ»
А теперь, деточки, каждая поцелует меня в щечку!.. Это самый великий день моей
жизни. Я войду в историю как самый великий немец!
Нетерпение Гитлера и его решимость перейти к действиям нашли свое первое
конкретное выражение в секретном совещании 5 ноября 1937 года, содержание
которого дошло до нас благодаря записям одного из участников – адъютанта от
вермахта полковника Хосбаха. В самом узком кругу – присутствовали министр
иностранных дел фон Нойрат, военный министр фон Бломберг и верхушка
военного руководства – фон Фрич, Редер и Геринг – он развил мысли, которые
явились сенсацией не только для части присутствующих, но и позже, на
Нюрнбергском процессе, когда они выплыли на свет; ибо, как представляется, они
свидетельствовали о решении развязать войну в самые ближайшие сроки.
Тем не менее, психологическое значение выступления явно перевешивает
политическое, записи Хосбаха – не столько свидетельство новых намерений,
сколько скорее все более явного страха перед временем. Ибо то, что Гитлер
излагал в приподнятом настроении на протяжении речи, продолжавшейся более
четырех часов подряд, было не чем иным, как концепцией, разработанной годы
тому назад в «Майн кампф» и которой он с того момента неуклонно
придерживался во всех своих шагах и маневрах. Новым был только тон
конкретного нетерпения, в котором он обращался теперь к этой концепции и
соотносил ее со сложившимся политическим положением. Он просит собравшихся,
заметил он во вступительном слове, рассматривать это выступление «как
завещание на случай преждевременной смерти» .
Если видеть цель немецкой политики, начал он, в обеспечении и преумножении
народа, то тут же наталкиваешься на «проблему пространства»: все экономические
и социальные трудности, все расовые угрозы можно устранить исключительно за
счет преодоления нехватки пространства, от этого просто зависит будущее
Германии. В отличие от держав либеральной эпохи колониализма страна не может
решить проблему, захватив заморские территории, «жизненное пространство»
Германии расположено на континенте. Всякая экспансия, как показывает история
мировой Римской империи или Британской империи, связана с немалым риском;
«ни раньше, ни сейчас не было и нет территории без хозяина, наступающий всегда
наталкивается на владельца». Но большой выигрыш, а именно – обладающая
сплошным пространством великая империя, которой владеет и которую обороняет
твердое «расовое ядро», оправдывает большой риск: «Для решения германского
вопроса может быть только один путь – путь насилия», – заявил он.
После того как такое решение принято, речь может идти только о времени и
наиболее благоприятных обстоятельствах для применения силы, – продолжал он.
Через шесть-восемь лет условия могут измениться только в невыгодном для
Германии направлении. Поэтому, если фюрер будет еще жив, то «не позднее 1943 –
1945 гг. он намерен обязательно решить проблему пространства для Германии»,
если возможность представится раньше – будь то в результате тяжелого
внутреннего кризиса Франции или вовлеченности западных держав в какую-нибудь
войну, – то он решил использовать ее. В любом случае начало должен положить
разгром Австрии и Чехословакии, – подчеркнул он и однозначно заявил, что он не
удовлетворится требованием пересмотра границ по этническим критериям, т. е.
присоединением Судетской области, а ставит задачу завоевать всю Чехословакию,
чтобы создать исходную базу для достижения далеко идущих имперских целей.
Германия приобретет благодаря этому не только 12 дивизий, но и базу для
обеспечения продовольствием 5-6 млн. человек, если исходить из того, что «из
Чехии произойдет принудительная эмиграция 2 миллионов, а из Австрии – 1
миллиона человек». Он считает вероятным, что Англия и Франция «уже
втихомолку списали со счетов Чехию». Может быть, уже в следующем году
произойдут конфликты, например, в Средиземном море, в которые будут серьезно
втянуты западные державы. В таком случае он начнет действовать уже в 1938 году.
Принимая во внимание эти обстоятельства, с немецкой точки зрения
нежелательны быстрая и полная победа Франко, интересы рейха скорее требуют
сохранения напряженности в Средиземноморье; следует обдумать вопрос, не
поддержать ли еще больше Муссолини в направлении дальнейшей экспансии,
чтобы создать повод
