образом Германия получит самую верную возможность «молниеносно»
осуществить «нападение на Чехию».
У части собравшихся эти идеи явно вызвали значительную тревогу, Хосбах отметил
в описании хода конференции, что последующая дискуссия «принимала порой
очень резкие формы» . Против планов Гитлера выступили прежде всего Нойрат,
Бломберг и Фрич, со всей серьезностью предостерегая от риска войны с западными
державами. Гитлер собрал участников совещания главным образом для того, чтобы
довести до них свое нетерпение и в особенности, как он заявил до начала встречи
Герингу, «раскрутить Бломберга и Фрича», «поскольку он совершенно не доволен
тем, как идет наращивание вооружения сухопутных войск» , в ходе же обсуждения
он внезапно осознал наличие почти принципиальных разногласий. Четырьмя
днями позже Фрич просил Гитлера еще раз принять его, «крайне потрясенный»
Нойрат также попытался, как он позже рассказывал, побеседовать с ним и
отговорить от курса на войну. Но Гитлер вдруг решил покинуть Берлин и
уединился в Берхтесгадене. Он был в явно раздраженном настроении и отказался
принять министра иностранных дел до своего возвращения в середине января.
Конечно, не случайно все выступившие 5 ноября оппоненты стали жертвами
большой перестановки кадров, при помощи которой Гитлер вскоре после
совещания устранил последние оплоты консерваторов, прежде всего в армии и
министерстве иностранных дел. Судя по всему, именно это совещание
окончательно убедило его, что его вызревшие планы, требовавшие готовности к
риску, крепких нервов и своего рода разбойничьей отваги, нельзя было
осуществить с осмотрительными представителями старого буржуазного слоя. Их
рассудительность и стремление настоять на своем доводили его до белого каления,
что еще больше усиливалось его антибуржуазными чувствами. Он ненавидел их
высокомерие, их сословную претенциозность, и точно так же как он представлял
себе тип национал-социалистического дипломата не в качестве корректного
чиновника, а революционера, агента, «помощника по части организации
развлечений», умеющего «сводничать и делать фальшивки», так, на его взгляд, и
генералитет должен был служить «волкодавом, готовым разорвать на куски чужих,
когда его не держат крепко за ошейник». Было очевидно, что Нойрат, Фрич и
Бломберг вряд ли отвечали этому представлению; при новом режиме они были, как
сказал один из их окружения, «динозаврами» .
Таким образом, характерной чертой ноябрьского совещания 1937 года стало
взаимное отрезвление. Консерваторы, в особенности верхушка военного
руководства, которые так и не научились думать категориями, выходящими за
узкие рамки их целей и интересов, с изумлением констатировали, что Гитлер
оказался верен своему слову и был действительно Гитлером, в то время как
последний укрепился в своем презрительном отношении к партнерам-
консерваторам, даже к тем, кто в последние годы подготовки молчал, проявлял
послушание и служил – и они проявили малодушную непоследовательность: хотели
величия Германии, но не желали риска, выступали за рост вооружений, но не за
войну, поддерживали национал-социалистический порядок, но не национал-
социалистическое мировоззрение. Исходя из этого вывода, в новом свете
выступают упорные усилия консерваторов в предшествующие годы сохранить
ограниченную независимость в дипломатии и армии. В том, что касается МИД, они
были менее успешны, поскольку Гитлер отчасти смог переиграть его стремление к
самоутверждению благодаря системе специальных уполномоченных с
дипломатическими функциями, но с гораздо более сплоченным социальным
блоком офицерской касты он до тех пор, несмотря на отдельные успехи, справиться
не мог. Оппозиция Бломберга, Фрича и Нойрата его откровениям требовала
срочного решения проблемы. В критических ситуациях ему всегда приходил на
помощь случай, вот и теперь ряд событий предоставил ему благоприятную
возможность, которую он с его необыкновенной реакцией по части тактики
мгновенно использовал. Тремя месяцами позже он поставил на решающие
руководящие посты новых людей и нацелил дипломатический и военный аппарат
на реализацию предстоящих задач.
Казалось бы совсем невинным исходным пунктом дела было намерение фон
Бломберга вновь жениться (его первая жена умерла задолго до этого). Правда, тут
был один сомнительный момент: избранница, фрейлейн Эрна Грун, как признавал
сам Бломберг, была женщиной с «известным прошлым» и, следовательно, не
отвечала строгим сословным критериям, существовавшим в офицерском корпусе.
Нуждаясь в совете, он как коллеге доверился Герингу, последний, однако,
настоятельно рекомендовал жениться и более того, помог организовать выезд в
эмиграцию соперника, за что ему были уплачены деньги . 12 января 1938 года, не
без определенной конфиденциальности, состоялось венчание. Свидетелями были
сам Гитлер и Геринг.
Однако уже спустя немного дней пошли слухи, что брак фельдмаршала оказался
мезальянсом, ибо новая супруга была в свое время в поле зрения полиции нравов.
Документы полиции скоро подтвердили, что только что обвенчавшаяся особа
состояла некоторое время на учете как проститутка и однажды была даже
наказана за то, что подрабатывала в качестве фотомодели для непристойных
фотографий. Поэтому, когда Бломберг спустя 12 дней вернулся из короткого
свадебного путешествия, Геринг уведомил его, что он после такого скандала
больше не может занимать свой пост, офицерский корпус также не видел
оснований вступиться за генерал-фельдмаршала, который так долго со столь
юношеским энтузиазмом находился под очарованием Гитлера. Двумя днями
позже, во второй половине дня 26 января его принял с прощальным визитом
Гитлер: «Эта история легла слишком тяжелым грузом на меня и на Вас, – заявил
он, – я не мог больше делать вид, что ничего не случилось. Мы должны
расстаться». В коротком разговоре о преемнике Гитлер исключил не только
кандидатуру Фрича, но и Геринга, который в своем ненасытном стремлении к
новым постам пустил в ход все рычаги, чтобы прибрать к рукам и это кресло.
Похоже, что в ответ на это Бломберг предложил Гитлеру, в чьи намерения и
входило поступить таким образом, занять этот пост самому. «Когда пробьет час
Германии, – сказал в заключение Гитлер, – я увижу вас рядом с собой, и все былое
будет забыто» . Пока Геринг еще усерднее интриговал, чтобы обойти соперника,
Фрича, решение было, очевидно, уже принято.
Тогда совместными усилиями Геринга и Гиммлера на свет божий извлекли второе
полицейское дело, в котором Фрич обвинялся в гомосексуализме. Словно в
дешевом фарсе ничего не подозревающему главнокомандующему сухопутными
войсками была устроена в рейхсканцелярии очная ставка с подкупленным
свидетелем, чьи обвинения хотя и оказались вскоре несостоятельными, но все-таки
достигли своей цели – дали Гитлеру повод для обширных кадровых перестановок 4
февраля 1938 года. Пришлось также уйти и Фричу. Гитлер непосредственно, лично
взял на себя командование вермахтом. Военное министерство было упразднено,
его место заняло Верховное командование вооруженных сил во главе с генералом
Вильгельмом Кейтелем; чувствуешь себя прямо-таки тайным свидетелем
гитлеровского комедиантства, когда читаешь записи в дневнике Йодля о
назначении Кейтеля: «В 13 часов Кейтеля в гражданском вызывают к фюреру. Тот
изливает ему сердце, как трудно ему приходится. Он становится все более
одиноким… Он говорит К., что полагается на него, „как бы ни было вам трудно со
мной, – держитесь. Вы теперь мое доверенное лицо и единственный советник в
вопросах вермахта. Единое и последовательное руководство вермахтом для меня
дело святое и неприкосновенное“. И тут же, без всякого перехода, в том же тоне:
„Я беру вас, мне нужна ваша помощь“. Преемником фон Фрича стал генерал фон
Браухич, которого, как и Кейтеля, поставили на новый пост, учитывая его
угодливость и слабохарактерность, он заявил, что „готов на все“, „что потребуют от
него“, особо надо отметить его заверение, что он ближе познакомит сухопутные
силы с национал-социализмом . В ходе этих перестановок 16 пожилых генералов
были отправлены на пенсию, 44 других смещены, а чтобы смягчить разочарование
Геринга, Гитлер присвоил ему звание фельдмаршала.
Одним ударом, без малейших признаков сопротивления военных Гитлер устранил
таким образом последний сдерживавший его, более или менее серьезный фактор
власти; это было как бы «бескровное 30 июня». Он презрительно сказал, что
теперь уверен в трусости всех генералов . Его пренебрежительное отношение было
еще усилено той беспринципностью, с которой многочисленные представители
генералитета уже до реабилитации фон Фрича заявляли о своей готовности занять
освободившиеся посты. Этот процесс одновременно показал, что внутреннее
единство офицерского корпуса было окончательно сломлено, и сословная
солидарность, которая уже в случае убийства фон Шляйхера и фон Бредова ничем
себя не проявила, перестала существовать. Поникший духом генерал-полковник
фон Фрич заявил «перед будущей историографией», как он сформулировал для
протокола, о своем возмущении таким «позорным обращением». Однако группе
офицеров, для которой случившееся стало исходной точкой заговорщической
деятельности и попыток установить с ним контакт, он отказал в поддержке, и
тогда, и полгода спустя, фаталистически заметив: «Этот человек – судьба
Германии, и эта судьба пройдет свой путь до конца» .
Между тем перетряска не ограничилась вермахтом. На том же заседании, где
Гитлер объявил об изменениях в военном руководстве, было сообщено об
освобождении Нойрата с поста министра иностранных дел, его место занял
Риббентроп. Одновременно были назначены некоторые важные новые послы (Рим,
Токио, Вена). Сколь «непринужденно» Гитлер распоряжался делами государства,
видно по тому, как он мимоходом назначил Вальтера Функа министром экономики.
Гитлер встретил его как-то вечером в опере и в антракте предложил ему этот пост;
Геринг, заявил он, даст ему дальнейшие инструкции. На заседании 4 февраля он
был представлен как преемник Шахта. Одновременно это было последним
заседанием кабинета министров в истории режима.
На всем протяжении кризиса Гитлер был озабочен тем, что заграница может
истолковать эти процессы как симптом скрытой борьбы за власть и увидеть в них
признак слабости. Кроме того, он опасался новых столкновений, если
разбирательство дела Фрича в военном суде, на которое ему пришлось бы
согласиться, если бы генералитет стал на том настаивать, извлекло бы на свет
божий состряпанную интригу и реабилитировало генерал-полковника: «Если это
станет известно в войсках, произойдет революция», – предсказывал один из
посвященных в дело. В силу этого Гитлер решил закамуфлировать один кризис
другим, гораздо более масштабным. Уже 31 января Йодль записал в своем
дневнике: «Фюрер хочет отвлечь внимание от вермахта, держать Европу в
напряжении и вызвать назначением на различные новые посты новых людей
впечатление не временной слабости, а концентрации сил. Шушниг должен не
набираться храбрости, а дрожать» .
Этим была обозначена точка кризиса, на которую теперь решительно взял курс
Гитлер. С июльского соглашения 1936 года он ничего не делал для улучшения
германо-австрийских отношений, скорее, он использовал договор только для того,
чтобы, казуистически прикрываясь видимостью законности, затевать все новые
ссоры. Правительство в Вене с растущей озабоченностью отмечало, как кольцо
вокруг него постепенно сжималось все плотнее. Взятые им под сильным нажимом
обязательства по соглашению ограничивали его свободу действий точно так же,
как все более тесные отношения между Римом и Берлином. Кроме того, имелось
сильное подпольное национал-социалистическое движение в собственной стране,
ободряемое и оплачиваемое рейхом, оно развило вызывающую активность. В своей
страстной кампании за аншлюс оно могло опереться не только на старую мечту
немцев об объединении, которое наконец стало возможным после распада
двуединой монархии в 1919 году, но и на австрийское происхождение Гитлера,
личность которого, казалось, предвосхищала идею единства. Пропаганда движения
действовала на страну, жившую с незабытыми великодержавными
воспоминаниями в плохо функционирующем государстве-обрубке, которое было ей
безразлично. Униженное, во многих отношениях дискриминируемое в сравнении с
другими государствами-преемниками разгромленной монархии, обедневшее и
пребывавшее в оскорбительной зависимости, население Австрии в растущей
степени испытывало потребность в переменах, которая ощущает боль от
существующего состояния слишком сильно, чтобы еще и задавать вопросы о
реалиях будущего. С неуменьшающимися чувствами этнической и исторической
связи оно все больше обращало свои взоры на словно преобразившуюся,
самоуверенную Германию, вызывавшую страх и ужас среди вчерашних
высокомерных победителей.
Курт фон Шушниг, преемник убитого канцлера Дольфуса, отчаянно искал помощи.
После того как он напрасно старался в начале
