было» .
Многообразные ободряющие знаки со стороны Англии оправдывали самые смелые
ожидания Гитлера. Он неизменно придерживался разработанной в начале 1923
года концепции союза с Англией, идея раздела мира была центральной мыслью его
внешней политики вообще. Согласно ей Англия как доминирующая морская
держава должна была владеть морями и заморскими территориями, а Германия
как неоспоримая континентальная держава – огромным евразийским континентом.
В центре всех внешнеполитических соображений первых лет была поэтому Англия
– ничто не укрепляло так уверенность Гитлера в правильном выборе пути, как
отклик, который находили его акции как раз по ту сторону Ла-Манша. Хотя
досадный прием, оказанный Розенбергу в мае 1933 года во время визита в Лондон,
способствовал этим намерениям так же мало, как и нашумевший выход из Лиги
наций, убийство австрийского федерального канцлера Энгельберта Дольфуса
австрийскими национал-социалистами также заметно отбросило Гитлера назад,
хотя, как кажется теперь, он не был посвящен в планы покушения. Но интересы,
как всегда, оказались сильнее всякого морального возмущения, тем более что сам
Гитлер без колебаний принес причастных к покушению в жертву. Бежавших в
Германию участников покушения он выдал австрийскому правительству, тут же
сместил курировавшего Австрию инспектора НСДАП Тео Хабихта и отозвал в
Берлин замешанного в эти дела немецкого посланника д-ра Рита. Его место занял
Франц фон Папен, который все еще фигурировал в своего рода роли бывшего вице-
канцлера, католик, консерватор и со времени марбургской речи вновь гарант забот
граждан.
Единодушие реакции заграницы относительно покушения на Дольфуса
продемонстрировало Гитлеру, что ему следует действовать осмотрительнее,
разделять врагов и прежде всего не давать морали легко брать верх над его
целями; что хладнокровие, терпение и дисциплина необходимы в большей степени,
чем это было проявлено в скороспешно подготовленной и плохо
скоординированной попытке переворота в Вене. Кроме того, он понял, что его
позиция была еще недостаточно сильной для больших схваток и что ему было
лучше ждать провоцирующих поводов или так незаметно загонять противника в
цугцванг, чтобы собственные, давно задуманные акции можно было камуфлировать
под ответные действия.
Обстоятельства сложились таким образом, что Гитлер добился ожидавшегося
укрепления престижа уже вскоре после этого благодаря проведенному 13 января
1935 года плебисциту в Саарской области, когда отделенная по Версальскому
договору от рейха земля подавляющим большинством проголосовала за
воссоединение с Германией: 445 000 голосам «за» противостояло лишь 2 000
голосов «против», требовавших присоединения к Франции, в то время как около 46
000 человек высказалось за статус-кво – сохранение управления Лиги наций. Этот
результат в целом никогда не подвергался сомнению, Гитлеру было не очень-то
трудно выдать итоги плебисцита за личный успех: наконец-то, устранен один из
версальских актов несправедливости, заявил он тремя днями позже в интервью,
которое дал в Оберзальцберге американскому журналисту Пьеру Хассу . Уже
спустя немного недель западные державы предоставили ему предлог для одного из
тех контрударов, которыми он с этого момента главным образом и оперировал.
Тактическая слабость ведущих европейских держав перед Гитлером была
обусловлена прежде всего их безусловным желанием вести переговоры: они со
всех сторон устремились с предложениями, которые должны были связать этого
неистового деятеля или загнать его в угол. В начале 1935 года имелись, в
частности, предложения Англии и Франции расширить Локарнский пакт
соглашением о защите от нападений с воздуха, а также предложения относительно
заключения аналогичных пактов с государствами Восточной и Центральной
Европы.
Гитлер отнюдь не собирался серьезно рассматривать их, но они были ему кстати
как поле для его тактических маневров; они позволяли ему распространять
настроения неуверенности, добиваться нужного эффекта лживыми декларациями и
скрывать неуклонно претворявшиеся в жизнь намерения.
Уже в течение 1934 года он предпринял шаги для заключения соглашения с
Англией о воздушных вооружениях. За этим крылся тактический расчет уже самим
вступлением в переговоры подвести Лондон к тому, чтобы рассматривать
направленный против Германии запрет на данные вооружения, содержащийся в
Версальском договоре, как несуществующий; одновременно он исходил из того, что
переговоры и аура интимности, которую они должны были распространять,
служили прекрасным средством подогревать недоверие между Англией и
Францией, по этой причине он был готов ободрить английскую сторону на широкие
усилия по наращиванию вооружений. После того как переговоры были прерваны в
обстановке возбуждения после убийства Дольфуса, Гитлер обратился к
британскому правительству с новым предложением. Характерно, что он при этом,
как это всегда бывало после поражений, повысил требования. Если до сих пор он
настаивал на том, чтобы мощь ВВС Германии составляла лишь половину от
английской, то теперь он в сделанном вскользь замечании назвал «само собой
разумеющимся» их равенство; однако этот вопрос как предмет переговоров уже
его не занимал, в центре внимания было предложение о морском договоре с
Англией.
Несколько преувеличивая, идею этого предложения называли «королевской» , и
она бесспорно содержала остроумный дипломатический ход. Переговоры,
касающиеся соглашения о воздушных вооружениях, сорвались не только из-за
венских событий, но прежде всего по той причине, что англичане, хотя и
проявляли интерес, но не были действительно готовы к заключению двустороннего
договора. Предложение же о подписании морского пакта задевало их более
уязвимую сторону. Правда, в тот момент уже шли переговоры об общем морском
договоре, так что англичане и теперь поначалу заколебались. Но несмотря на
препятствия и срывы, идея Гитлера брала свое. Он облегчил первые контакты
щепетильным партнерам, говоря поначалу, что речь-де идет они к чему не
обязывающих обменах мнениями, сами переговоры дали ему достаточные
возможности польстить британским притязаниям на господство на море, к
которым примешивались и сентиментальные мотивы, и довести
заинтересованность своих противников в решении проблемы почти до измены
собственным принципам, поскольку для них представление о Британии, правящей
на волнах, было несравненно доходчивее проблематичного принципа коллективных
пактов. В конце концов он ошеломил их внезапным демаршем, которому они и
поддались не без признаков растерянности.
Первые намеки поступили от специального уполномоченного Гитлера –
Риббентропа, когда последний встретился в середине ноября 1934 года в Лондоне
с лордом-хранителем печати Иденом и британским министром иностранных дел
сэром Джоном Саймоном. В начале 1935 года контакты были продолжены. 25
января Гитлер «неофициально» принял лорда Аллена Хэртвуда, а четырьмя днями
позже, опять «неофициально», либерального политика лорда Лотиана. Германский
канцлер жаловался на медленный ход переговоров по разоружению, подчеркивал
совпадение обоюдных интересов., констатировал бесспорность позиции
владычества Британии на море, а затем впервые внес конкретное предложение,
заявив о своей готовности заключить договор, согласно которому мощь флотов
Германии и Англии устанавливалась в соотношении 35 к 100, однако Германия
должна была получить в соответствии со своей национальной традицией более
сильную сухопутную армию. Такова была схема предложенной общей концепции,
которой Гитлер в заключение беседы с лордом Лотианом еще придал
оригинальный поворот: если ему можно высказаться не в роли рейхсканцлера, а
как бы «человека, осмысливающего уроки истории», сказал он, то самую
надежную гарантию мира он видел бы в совместном германо-английском
заявлении, согласно которому обе страны в будущем привлекут к ответственности
и накажут каждого, кто нарушит мир .
Более близким по срокам и конкретным шагом стала достигнутая позже
договоренность о визите британского министра иностранных дел в Берлин,
который был назначен на 7 марта. Та дискуссия, которую вызвало предложение
Гитлера, еще и сегодня показывает, как точно он оценил интересы и психологию
другой стороны: она прямо-таки в идеальной модели выявляет те приемы
самоуспокоения англичан, которые, несмотря на все разочарования, определяли
политику в последующие годы. Их основное предположение заключалось в том,
что Гитлер остро нуждается в договоре, который придал бы законный характер
наращиванию его военного потенциала и наконец сделал бы Германию
союзоспособной, и что эту карту ни в коем случае нельзя упустить. Это
предоставляет шанс покончить с гонкой вооружений, держать вооружение
Германии в контролируемых границах и в конечном счете все-таки посадить
Гитлера на цепь. Ставка самой Англии в этой игре относительно невелика, по сути
дела речь идет лишь об и так устаревшем пятом разделе Версальского договора,
который содержал положение о разоружении Германии. Хотя Франция и будет
опасаться германо-английского договора, ей придется осознать, «что у Англии нет
постоянных друзей, а есть лишь постоянные интересы», как писал «Нейвал ревью»
– орган британских ВМС . Именно этим интересам, как полагали, отвечало бы
признание британских претензий на господство на морях со стороны такой
великой державы, как Германия, тем более на столь умеренных условиях, которые
выдвинул Гитлер. Эра Версаля, которая значила так много для Франции, отошла в
любом случае в прошлое и, как говорилось в докладной записке Форин оффис от 21
марта 1934 года, «если уж проводить похороны, то лучше сейчас, пока Гитлер
настроен оплатить услуги похоронной конторы» .
Основное значение всех этих соображений – отказ от солидарности, возникшей в
ходе мировой войны и подкрепленной в Версале; приходится, не без смешанного с
замешательством уважения, констатировать вновь продемонстрированную
способность Гитлера разбивать единый фронт противников и обращать их друг
против друга. Однако еще более удивительна его способность добиться того, что по
примеру побежденных теперь и среди победителей стало распространяться
растущее чувство невыносимости того мирового порядка, который они сами всего
лишь за 15 лет до того торжественно провозгласили. Впервые его талант,
проявившийся уже в предвыборных боях агонизирующей республики, подать
проблематичную ситуацию как абсурдную и цинично несправедливую успешно
сработал и во внешней политике. Правда, какое-то время казалось, что его
противники все же хотят сформировать блок сопротивления. В реальности же
получилась только имитация отпора, которая слишком явно должна была прикрыть
их робость, – Гитлера она не смогла обмануть. А затем они тем более
беспрепятственно уступили ему поле битвы.
Словно для того, чтобы прикрыть своего министра иностранных дел, британское
правительство опубликовало 4 марта «Белую книгу», которая осуждала открыто
нарушавший Версальский договор широкомасштабный рост вооружений в
Германии, возлагала на нее вину за усиливающееся чувство неуверенности в связи
с официально поощряемым духом воинственной агрессивности и тем самым
обосновывала необходимость программы увеличения воздушных вооружений. Но
Гитлер не дал себя запугать этим и выразил свое недовольство тем, что со ссылкой
на внезапную «простуду» был отменен визит сэра Джона Саймона. Одновременно
он использовал якобы совершенную в его отношении несправедливость для
контратаки и 9 марта официально уведомил иностранные правительства, что в
Германии уже создана своя авиация. Когда после этого французское правительство
все-таки объявило об увеличении срока службы солдат тех годов рождения, когда
была низкая рождаемость, а британский министр иностранных дел лишь
невозмутимо заявил в нижней палате, что он и мистер Идеи по-прежнему
собираются предпринять поездку в Берлин, Гитлер в конце следующей недели
сделал еще один провоцирующий шаг: ссылаясь на меры соседей, которым
Германия со дней Вудро Вильсона все вновь и вновь – и каждый раз напрасно –
оказывала доверие, пока не оказалась в окружении сильно вооруженных
государств в «недостойном и в конечном счете опасном состоянии бессильной
беззащитности», он объявил о том, что 16 марта вновь вводится всеобщая воинская
повинность, и о создании нового вермахта мирного времени в составе 36 дивизий
общей численностью 550 тыс. человек .
Гитлер увязал это заявление с блестящим военным праздником. 17 марта, в «день
памяти героев», как теперь именовали всенародный день траура по павшим, он
после патетического пышного заседания в Государственной опере организовал
большой парад, в котором уже участвовали подразделения новых люфтваффе.
Рядом с престарелым фон Маккензеном, единственным еще живым маршалом
кайзеровской армии, он прошел в сопровождении высшего генералитета по Унтер-
ден-Линден к террасе берлинского замка, чтобы прикрепить к знаменам и
штандартам армии почетные кресты. Затем он под аплодисменты многих десятков
тысяч собравшихся принял парад. И хотя восстановление всеобщей воинской
повинности было в
