использовал спуск на воду линкора «Тирпиц» в Вильгельмехафене для того, чтобы
выступить с речью против британской «политики окружения» Германии, угрожал
«государствам-сателлитам, единственная задача которых – быть орудиями против
Германии» и объявил о расторжении германо-английского морского договора:
«В свое время я заключил с Англией соглашение, морское соглашение. Оно
основывается на имеющемся у всех нас горячем желании не воевать с Англией. Но
это желание может быть только обоюдным. Если у Англии такого стремления
больше нет, то практические предпосылки этого соглашения таким образом
исчезли. Германия воспринимает это абсолютно спокойно! Мы уверены в себе,
потому что мы сильны, потому что сплочены… Тот, кто не имеет мощи, лишается
права на жизнь!» .
Все лично встречавшиеся с Гитлером в это время рассказывают о его яростных
нападках на Англию ; министерство пропаганды дало указание в начале апреля
изображать Англию самым опасным противником Германии. Одновременно Гитлер
прекратил переговоры с Польшей, статс-секретарю Вайцзеккеру он поручил
передать другой стороне, что прежнее предложение было единственным и
неповторимым, тем самым делался намек на предъявление новых, пока еще
неясных претензий; словно чтобы подчеркнуть серьезность ситуации, он внезапно
стал опять проявлять интерес к положению немецкого меньшинства в Польше,
которым он пренебрегал в те годы, когда оно вместе с евреями было основной
жертвой старых обид и шовинистического гонора поляков.
Самым серьезным выводом, который сделал Гитлер из нового положения, явилась
все-таки директива вермахту от 3 апреля, которая получила кодовое название
«План Вайс»:
«Позиция Польши на данном этапе требует от нас осуществления военных
приготовлений, чтобы при необходимости устранить всякую угрозу с этой стороны
даже в отдаленном будущем.
Отношения Германии с Польшей и в дальнейшем должны строиться с учетом
нежелательности всяких трений. Но если Польша по отношению к Германии
изменит свою политику, основывавшуюся до сих пор на тех же принципах, что и
наша политика в отношении Польши, и займет позицию, создающую угрозу рейху,
то, несмотря на существующий договор, может оказаться необходимым
окончательное решение проблемы.
Целью в этом случае будет: разбить польские вооруженные силы и создать на
Востоке такую обстановку, которая соответствовала бы потребностям обороны
страны. Вольный город Данциг будет объявлен частью территории германского
рейха не позднее, чем в момент начала конфликта…
Основные цели строительства германского вермахта я в дальнейшем будут
определяться враждебностью западных демократий. План «Вайс» представляет
лишь предварительную меру в системе подготовки к будущей войне» .
Во вводной к этому документу указывается на распоряжение Гитлера, согласно
которому «подготовка должна проводиться с таким расчетом, чтобы обеспечить
проведение операции в любой момент, начиная с 1. 9. 39.
Хотя внешне все оставалось неизменным, казалось, чтоЕвропы теперь о себе
напомнил и Муссолини, правда, акцией, которая проявляла бережливость в
отношении сил и храбрости Италии. 7 апреля 1939 года его войска напали на
маленькую Албанию; повторяя вызывавший зависть немецкий образец, он
установил над ней протекторат: он вынужден тоже «получить что-нибудь»,
сообщил он незадолго до этого Берлину. Вследствие этого западные державы
предоставили теперь гарантии поддержки также Греции и Румынии. Когда затем
Германия предостерегла малые европейские страны перед «опасностью
поддаваться соблазнам британцев» и тем самым еще больше усилила нервозность,
после многолетней изоляции от дел мировой политики, вызванной прежними
разочарованиями, впервые заявили о себе Соединенные Штаты. 14 апреля
президент Рузвельт направил Гитлеру и Муссолини письмо с призывом дать на 10
лет гарантии ненападения в отношении 31 государства, которые были конкретно
перечислены. Если Муссолини поначалу отказался вообще принимать к сведению
это послание, то Гитлер испытывал глубокое удовлетворение, получив этот
неожиданный вызов. Со времени своего первого ораторского выступления он
эффективнее всего проявлял свой риторический дар в полемике, а наивная
демагогия рузвельтовского обращения, где перечислялись страны, с которыми ни
Германия, ни Италия, не имели общих границ или тем более разногласий (в том
числе Ирландия, Испания, Турция, Ирак, Сирия, Палестина, Египет и Персия),
чрезвычайно облегчала Гитлеру его задачу. В заявлении Германского
информационного бюро, переданном по его указанию, сообщалось, что он даст
свой ответ в выступлении перед рейхстагом.
Речь Гитлера 28 апреля была одной из очевидных вех развития европейского
кризиса: она перевела стрелки на войну. По опробованной схеме эта речь была
полна заверений в миролюбии и жестов – проявлений собственной кротости,
содержала громкие клятвы в невиновности и хранила молчание о всех подлинных
намерениях. Гитлер еще раз попытался сыграть роль выразителя программы
ограниченной и умеренной ревизии на Востоке, обращало на себя внимание
отсутствие нападок, изображающих Советский Союз сатанинской силой.
Одновременно он продемонстрировал весь свой сарказм, свою гипнотическую
логику и умение склонять на свою сторону, так что некоторые наблюдатели
охарактеризовали речь как «вероятно, самую блестящую из всех, с которыми он
когда-либо выступал» . Свои нападки на Англию он сочетал с выражением
восхищения Британской империей, заверял Польшу – вопреки всем
разочарованиям – в своей неизменной готовности к переговорам и разразился
резкими выпадами против «международных поджигателей войны»,
«провокаторов», и «врагов мира», стремящихся навербовать «против Германии
ландскнехтов из числа европейских демократий» и тех «магов Версаля, которые из
злости или из безрассудства расставляют по Европе сотни пороховых бочек». И
затем он подошел к кульминационному пункту: под взрывы восторга и раскаты
смеха – к полемике с американским президентом.
Гитлер поделил письмо Рузвельта на 21 пункт, на которые он отвечал раздел за
разделом. Американский президент, заявил он, указал на общий страх перед
войной, но ведь Германия не участвовала ни в одной из 14 войн, которые прошли
после 1919 года – их вели государства «западного полушария», от имени которых
выступил президент; Германия не имела также никакого отношения к 26
насильственным и кровавым интервенциям этого периода, в то время, как США
имеют на своем счету шесть случаев военного вмешательства. Далее президент
ратует за решение всех проблем с помощью конференций, но та же самая Америка
выразила в самой резкой форме неверие в эффективность конференций, покинув
Лигу наций, «величайшую конференцию всех времен», куда, кстати, вероломным
образом не допускали Германию. Несмотря на этот «самый горький опыт», страна
только при его правительстве последовала примеру США. Президент выступает
поборником разоружения, но Германия навсегда усвоила урок бессмысленности
этой затеи после того, как она появилась в Версале безоружной за столом
переговоров, и «с ней обращались с еще меньшим уважением, чем раньше с
вождями индейцев сиу». Рузвельт проявляет такой интерес к намерениям
Германии в Европе, что напрашивается встречный вопрос, какие цели преследует
американская внешняя политика в отношении государств Центральной и Южной
Америки. Г-н президент, конечно, воспринял бы такой вопрос как бестактный и
сослался бы на доктрину Монро; и хотя германское правительство сочло бы
естественным поступить так же, оно обратилось к каждому из названных
Рузвельтом государств и запросило, чувствуют ли они угрозы со стороны
Германии. Ответ был «сплошь отрицательным»; правда, издевательски продолжал
Гитлер, «до некоторых из указанных государств и наций этот мой вопрос не мог
быть доведен, потому что они, как, например, Сирия, в настоящее время не
свободны, а оккупированы вооруженными силами демократических государств и
тем самым содержатся в бесправном положении». Тем не менее германское
правительство готово дать каждому из указанных государств гарантии
ненападения, если они сами того пожелают. Затем он продолжил:
«Г-н президент Рузвельт! Я вполне понимаю, что внушительные размеры Вашего
государства и колоссальное богатство Вашей страны позволяют Вам чувствовать
себя ответственным за судьбы всего мира, за судьбы всех народов. Я, г-н президент
Рузвельт, поставлен в гораздо более скромные и ограниченные рамки. Я не могу
чувствовать себя ответственным за судьбу того мира, которому была безразлична
плачевная судьба моего собственного народа. Я считал себя избранным
Провидением для того, чтобы служить моему родному народу и вывести его из
страшной нужды…
Я преодолел хаос в Германии, восстановил порядок, добился огромного роста
производства во всех сферах нашей национальной экономики… Мне удалось опять
вернуть к полезному труду все семь миллионов безработных, участь которых так
волновала всех нас… Я объединил немецкий народ не только в политическом
отношении, но и укрепил его военный потенциал, далее я стремился аннулировать
страница за страницей тот договор, который в своих 448 статьях содержит самое
гнусное насилие, которое когда-либо свершалось над народом и людьми. Я вернул
рейху грабительски отнятые у нас в 1919 году провинции, вернул в состав родины
миллионы оторванных от нас, глубоко несчастных немцев, восстановил
тысячелетнее историческое единство немецкого жизненного пространства, и все
это, г-н президент, я стремился делать, не проливая крови и не обрушивая на свой
народ или другие нации бедствия войны.
Этого я добился, г-н президент, собственными силами, еще 21 год тому назад я был
неизвестным рабочим и солдатом моего народа… Вам, г-н президент, было гораздо
легче. Когда я стал в 1933 году рейхсканцлером, Вы стали президентом
Соединенных Штатов, с первого момента встав во главе одного из самых крупных и
богатых государств мира… Поэтому у Вас, благодаря масштабам Вашей страны,
было время заняться на досуге универсальными проблемами. Мой мир, г-н
президент Рузвельт, … пространственно намного уже. Он охватывает только мой
народ. Но я считаю, что тем самым я скорее всего могу служить идеалам, дорогим
нам всем: справедливости, благосостоянию, прогрессу и миру всего человеческого
сообщества!»
Речь Гитлера содержала, однако, не только риторические эффекты, но и серьезное
политическое решение. Двумя днями раньше Англия ввела всеобщую воинскую
повинность, и в ответ на это Гитлер расторг теперь германо-английское морское
соглашение и договор с Польшей. Несмотря на всю драматичность, это заявление
не имело непосредственных последствий, оно было лишь жестом. Но тем самым
Гитлер аннулировал содержавшееся в соглашениях такого рода обещание решать
все спорные вопросы мирным путем. Скорее всего, этот жест можно было сравнить
с гарантиями, обещанными западными державами Польше, или демаршем
Рузвельта; это было моральное объявление войны. Противники заняли позиции.
Свою речь Гитлер произнес 28 апреля, а 30 апреля британский посол в Париже
спросил французского министра иностранных дел Бонне, «что его
превосходительство думает о несколько жутковатом молчании г-на Гитлера
относительно России». И действительно, Советский Союз, который до сих пор
присутствовал в виде мощной тени на периферии, начал в этот момент выдвигаться
в центр событий; сдержанность Гитлера, точно также как внезапно
развернувшаяся активность западных держав в отношении Москвы, были
симптомами изменяющегося положения. Тем самым началось тайное
соревнование за союз, подогреваемое со всех сторон недоверием, страхом и
ревностью, его исход должен был решить исход в пользу войны или мира.
Первый ход сделала 15 апреля Франция, предложив Советскому Союзу
переработать двусторонний договор 1935 года с учетом изменившегося положения
в мире. Ибо система коллективной безопасности, которую умиротворители
позволили Гитлеру выбить из своих рук во времена прекраснодушных
заблуждений, и теперь спешно пытались построить заново, могла обрести
устрашающее действие и убедить Гитлера в бесперспективности насильственных
действий только благодаря участию Москвы. Однако переговоры, к которым вскоре
присоединилась и Англия, страдали от недоверия участников. Сталин не без
оснований сомневался в решимости западных держав к сопротивлению, в то время
как западные державы в свою очередь, прежде всего Англия в лице Чемберлена, не
могли преодолеть глубоко укоренившегося предубеждения, которое буржуазный
мир испытывал к стране мировой революции. Кроме того, заинтересованность
Москвы уменьшилась, поскольку неловкая дипломатия Запада и так обязалась
оборонять все предполье Советского Союза от Балтийского до Черного моря.
Кроме того, позиция западных держав на переговорах осложнялась постоянными
помехами со стороны восточноевропейских наций, которые горячо противились
всякому союзу с СССР и рассматривали его обещание гарантий как гарантию
собственной гибели. И действительно, западным дипломатам пришлось скоро
убедиться, что Москву можно было привлечь на свою сторону лишь значительными
территориальными и
