этот, сколько из внутреннего бессилия людей, которые осознали анахроничный,
тормозящий характер своих представлений о ценностях, но все равно так и не
сумели расстаться с ними. Примечательно, что все эти беки, гальдеры, фон
вицлебены и канарисы, как ни презирали они Гитлера, находили тысячу
препятствий, мешавших им решиться на поступок, и после первой неудачи осенью
1938 года уже не проявляли больше никаких самостоятельных инициатив. И только
вступление в дело какого-то количества молодых, не отягощенных
предубеждениями офицеров придало этому измотанному доводами и
контрдоводами предприятию новую энергию. Один из них, полковник фон
Герсдорф, проиллюстрирует это противоречие в одной из своих записей, рассказав,
как фельдмаршал фон Манштейн в ходе одного разговора всеми силами уклонялся
от ответа на вопрос, готов ли он встать в ряды заговорщиков, а потом, в
образовавшейся паузе, при всеобщем молчании спросил: «Вы что же, хотите его
убить?!» – и получил лапидарный ответ: «Так точно, господин фельдмаршал, – как
бешеную собаку!»
Начиная с весны 1943 года, предпринимаются все новые попытки покушения. Все
они проваливаются – то отказывает техника, то проявляется чутье на опасность
самого Гитлера, то вмешивается какая-то непостижимая, никоим образом не
могущая быть предусмотренной случайность. Два взрывных устройства,
подложенных Хеннингом фон Тресковом и Фабианом фон Шлабрендорфом после
посещения Гитлером штаба группы армий «Центр» в середине марта 1943 года в
самолет фюрера, не сработали; намерение фон Герсдорфа восемь дней спустя
взорвать себя вместе с Гитлером и другими главарями режима во время осмотра
ими выставки в берлинском цейхгаузе сорвалось, потому что Гитлер сократил свое
пребывание там до десяти минут, так что взрыватель не успел сработать. План
полковника Штиффа взорвать бомбу во время обсуждения положения на фронте в
ставке фюрера провалился из-за того, что взрыв произошел раньше времени.
Чтобы избежать неудачи, постигшей фон Герсдорфа, молодой пехотный капитан
Аксель фон дем Буше в ноябре заявил заговорщикам о своей готовности во время
демонстрации нового военного обмундирования броситься на Гитлера, схватить его
и в тот же момент дать сработать взрывателю; но за день до того бомба союзников
уничтожила подготовленные для демонстрации образцы. Когда же фон дем Буше
вновь появился в декабре с заново пошитым обмундированием, Гитлер неожиданно
решил уехать в Берхтесгаден и сорвал тем самым не только этот план, но и
намеченное на 26 декабря покушение одного полковника из общего управления
сухопутных войск, который собирался в своем портфеле пронести в ставку фюрера
бомбу с часовым механизмом. Так впервые появился на сцене человек по имени
Клаус Шенк фон Штауффснберг. Так как фон дем Буше был вскоре тяжело ранен, в
распоряжение заговорщиков предоставил себя другой молодой офицер – Эвальд
Генрих фон Кляйст, но Гитлер по неизвестным причинам на назначенной на 11
февраля демонстрации обмундирования так и не появился. Попытка ротмистра фон
Брайтенбуха застрелить Гитлера во время совещания в «Бергхофе» сорвалась,
потому что охранники-эсэсовцы – якобы по распоряжению Гитлера – не впустили
его в большой зал . Сходным образом закончился и еще ряд планов покушения.
Почти столь же безуспешными были попытки заговорщиков обеспечить свою
акцию во внешнеполитическом плане и получить у западных держав определенные
уступки в случае удачи государственного переворота: непрерывные,
предпринимавшиеся самыми разными путями усилия вступить с ними в контакт
так и окончились ничем. Конечно, сдержанность государственных деятелей стран
коалиции достаточно понятна: их нежелание связывать себе руки накануне
ставшей теперь уже осязаемой победы, а также опасение вызвать недовольство
Советского Союза были вполне объяснимы. Равным образом следует принять во
внимание и то обстоятельство, что, будучи уже уверенными в победе, они не
пытались разобраться в сплетении морально-политических конфликтов в среде
немецких заговорщиков. Что же касается Рузвельта и Черчилля, а также
некоторых из их советников, то эта сдержанность усугублялась еще и их явно
антинемецкой настроенностью, которая и обращалась-то постоянно как раз против
того типа, который выставлял теперь себя перед ними носителем нового строя, а
им казался лишь олицетворением строя позавчерашнего: «милитаристы»,
«прусские юнкеры», «генштаб».
Недоверие со стороны западных держав должно было еще более возрасти, когда в
1943 году на периферии Сопротивления вдруг на какое-то мгновение всплыл не кто
иной как Генрих Гиммлер. Обеспокоенный смахивающим на болезнь упрямством
Гитлера и подталкиваемый кое-кем из своего окружения, он получил медицинское
заключение, откровенно называвшее состояние Гитлера болезнью, и вслед за этим,
хотя и продолжая все время колебаться, согласился на то, чтобы шеф заграничной
службы СД Вальтер Шелленберг прозондировал через Испанию, Швецию и
различных американских посредников возможности компромиссного мира без
Гитлера и против Гитлера . Эти инициативы сомкнулись со стараниями кое-кого из
числа заговорщиков-консерваторов столкнуть друг с другом ключевые фигуры
режима и расширить сеть Сопротивления вплоть до сфер СС, полиции и гестапо. 26
августа 1943 года состоялась встреча прусского министра финансов Иоганнеса
Попица с Генрихом Гиммлером, ставшая – во всяком случае, для оппозиции –
свидетельством того, насколько неуверенно чувствовали себя даже главари
режима. Но затем эти нити оборвались, причем почти одновременно во всех
местах. На внешнем уровне всем устремлениям по достижению досрочного
мирного урегулирования с максимальной решимостью противилась прежде всего
Англия, в то время как на внутреннем фронте главные действующие лица самой
оппозиции увязли в ожесточенных спорах. Конечно, Попиц и сторонники единого
Сопротивления рассчитывали в случае успеха планировавшегося ими
государственного переворота переиграть Гиммлера и СС и вернуться к правовому
состоянию. Но тут не только в очередной раз неразумно оживлялись
самонадеянные иллюзии консерваторов времен весны 1933 года – даже временный
прагматичный союз с одной из наиболее одиозных фигур режима неминуемо уже в
принципе компрометировал смысл и мораль Сопротивления. Некоторые из
молодых офицеров во время дискуссии в штабе группы армий «Центр» с
возмущением заявили адмиралу Канарису, что они не станут подавать ему руки,
если дело дойдет до планируемого контакта с Гиммлером .
Такие расхождения во взглядах, да и вообще весь этот своеобразный разброд
настроений, доминировавший в немецком Сопротивлении, подчеркивают, что оно
отнюдь не было неким «блоком» и что само понятийное обобщение представляет
тут, строго говоря, неточность; это Сопротивление было шатким союзом
многочисленных, характеризовавшихся личными и деловыми антагонизмами
групп, которые объединялись только их враждебным отношением к режиму. При
этом наиболее четко выделяются здесь три группы: получивший название по
силезскому имению Крайзау графа Гельмута Джеймса фон Мольтке кружок,
рассматривавший себя преимущественно как дискуссионный клуб немного
эмфатических друзей с обновленческими воззрениями как христианского, так и
социалистического толка и, как это и соответствовало ограниченным
возможностям кружка из гражданских лиц, видевший задачу переворота прежде
всего в воодушевлении примером: «Нас повесят, потому что мы вместе думали», –
писал фон Мольтке в одном из своих последних писем из заключения, будучи чуть
ли не счастлив из-за того, что смертным приговором удостоверялась сила их духа .
Затем группа консервативно-национальной элиты во главе с бывшим бургомистром
Лейпцига Карлом Герделером и отставным начальником генерального штаба
Людвигом Беком, которые, не имея правильного представления о фатальных
последствиях гитлеровской политики, по-прежнему претендовали на руководящую
роль Великой Германии в Европе, так что у их помыслов даже оспаривается право
считаться сколь-нибудь подлинной альтернативой имперскому экспансионизму
Гитлера, в то время как сами они – в первую очередь, в силу своих авторитарно-
государственных амбиций – рассматривали себя как продолжение
антидемократической оппозиции веймарских времен, что и дало фон Мольтке
повод обозвать их «герделеровским дерьмом» . И наконец группа молодых
офицеров, куда входили фон Штауффенберг, фон Тресков, Ольбрихт и другие; они
едва ли были твердыми приверженцами какой-либо идеологии, хотя, правда,
прежде всего искали контакт с левыми и в противоположность, скажем, Беку и
Герделеру рассчитывали путем государственного переворота добиться сближения
не с западными державами, а скорее с Советским Союзом. Бросается в глаза, что
многие из них происходили из старой прусской аристократии, были среди них
также служители церкви, профессора, высокопоставленные чиновники – и если
говорить вообще в целом, то, что их толкало теперь на дело, представляло собой
скорее Сопротивление с изначально консервативных или либеральных позиций,
хотя были тут и несколько социал-демократов. Дело в том, что левые еще не
оправились от результатов преследований, да и к тому же они боялись союза с
офицерами как «пакта с дьяволом» . Примечательно, что среди всех
многочисленных участников не нашлось ни одного государственного деятеля
веймарского периода, который бы оставил свое имя в истории Сопротивления; но
не было тут и представителей низших групп среднего сословия, равно как и
предпринимателей, – одни застыли в тупой лояльности маленького человека, не
ввязывающегося в то, что не касается его лично, другие застопорились в
традиционном немецком альянсе интересов промышленников и политической
власти, в той во все времена внемлющей призыву общности предпринимательства
и государства, которая хотя и обернулась выдающимися достижениями в
экономике, но в то же время привела потом их множеством изломанных дорог на
скамьи для обвиняемых на нюрнбергских процессах против промышленников; и,
наконец, в рядах Сопротивления почти не было рабочих – хотя их оппозиция и
была намного шире, чем это отмечено вплоть до сегодняшнего дня
историографией, все же она оказалась намного меньше, чем этого требовала роль
великого исторического антагониста: в принципе, то, что они совершали, вообще
было не настоящим Сопротивлением с реалистическим началом, а скорее рядом
демонстраций – бессловесным, лишенным какого-либо плана и словно бы так и
оставшимся парализованным с момента поражения 1933 года и крушения
прекрасной мечты о мощи и роли пролетариата . К тому же и те, и другие были
запуганы, были физически и психологически измучены войной. То, что имеет
право называться Сопротивлением, было Сопротивлением «сверху».
Оно оставалось изолированным со всех сторон. Помимо всего, в феврале был
схвачен фон Мольтке, и пришел конец крайзаускому кружку. Незадолго до того
были взяты оппозиционеры в абвере, так что каждый день следовало ожидать
раскрытия заговора. Последняя попытка Герделера и Бека остановить неумолимо
утекавшее время вылилась в апреле 1944 года в направленное в адрес США
предложение, в котором заговорщики выражали свою готовность после
государственного переворота открыть Западный фронт и дать возможность
парашютным частям союзников высадить десант на территории рейха; однако
ответа вновь не последовало . Таким образом, уже не оставалось иного пути, как
устранить режим, не связывая это ни с какими стратегическими и политическими
соображениями, а перейдя целиком и полностью на уровень моральной
аргументации. Некоторые из заговорщиков склонялись, как будто, к мнению, что
уже нельзя, да и не следует уберегать властителей от их гибели, – теперь они
должны будут испить чашу до дна.
Тем, кто окончательно рассеивал возникавшие новые сомнения и без устали
устанавливал связи, был Штауффенберг. Он вовлекал в заговор все новых людей и
вопреки всем преградам, несмотря на неуклонное требование союзной коалиции о
безоговорочной капитуляции, несмотря на риск возникновения новой легенды «об
ударе кинжалом в спину» и упреков в расчетливом оппортунизме, неуклонно
держал курс на покушение и государственный переворот. Будучи сам родом из
южногерманской аристократической семьи и находясь в родственных отношениях
с семьями Йорков и Гнайзенау, он в юные годы был близок окружению Стефана
Георге, и, если это даже всего лишь легенда, рассказывали, что 30 января 1933
года в Бамберге он шел во главе охваченной восторгом толпы; в любом случае,
революционное начало и ранние успехи Гитлера он встречал не без одобрения.
Однако под впечатлением еврейских погромов 1938 года этот талантливый офицер
генерального штаба впервые стал относиться к режиму скептически, а в ходе
войны – в первую очередь, в связи с оккупационной и антиеврейской политикой на
Востоке – превратился в принципиального противника
