социалистического государства. Ему было тридцать семь лет, на
североафриканском театре военных действий он потерял правую руку, два пальца
на левой и один глаз. Предприятию, прозябавшему в бесчисленных маневрах
мыслей, он придал организационный фундамент и на место устаревших понятий,
заведших многих офицеров в непроходимые дебри сталкивающихся друг с другом
ценностей, он поставил почти что революционную решимость: «Давайте
посмотрим in medias res, – начал он разговор с одним из заговорщиков-офицеров, –
я при помощи всех имеющихся в моем распоряжении средств занимаюсь
государственной изменой» .
Время торопило. Весною заговорщикам удалось в лице Роммеля привлечь на
сторону планов государственного переворота не только фельдмаршала, но и одного
из самых популярных военных. Примерно в то же время Гиммлер сказал Канарису,
что ему точно известно о планируемом в кругах вермахта мятеже, и что он в
нужный момент нанесет удар по этим планам. Кроме того, со дня на день
ожидается вторжение союзников, которое неминуемо сорвет все побочные
политические намерения заговорщиков, а главное – даст закостеневшим в своих
традиционных предрассудках офицерам старшего поколения повод для новых
уверток. Когда же, наконец, гестапо схватило Юлиуса Лебера и Адольфа Райхвайна
при их попытке расширить сеть ячеек Сопротивления путем контактов с группой
коммунистов Антона Зефкова, события потребовали незамедлительного принятия
решения. ДажеШтауффенбергаотставить все соображения об успехе или неуспехе
и не ждать более: «Покушение должно осуществиться, coute que coute». Если оно и
не удастся, то несмотря ни на что нужно действовать в Берлине. Ибо речь уже
будет идти не о практической цели, а о том, чтобы участники немецкого движения
Сопротивления перед лицом всего мира и истории поставили на карту свои жизни.
Все остальное по сравнению с этим – пустяки» .
В ночь на 6 июня 1944 года из портов Южной Англии двинулись к континенту силы
вторжения. Армада из пяти тысяч кораблей направлялась к берегам Нормандии, в
то время как на флангах предполагавшейся зоны десанта уже спускались
подразделения британских и американских парашютистов. Около трех часов утра
за несколько километров от берега были спущены на воду первые десантные
баркасы, и вскоре, при сильном волнении на море, оставив позади транспортные
суда, они устремились вперед. Три часа спустя, когда уже совсем рассвело, и они
приблизились к берегу, над этой полоской нормандского побережья появились
тысячи самолетов и осыпали немецкие позиции нескончаемым градом бомб.
Одновременно по всему району десанта был открыт огонь из крупнокалиберных
орудий боевых кораблей. В некоторых местах, прежде всего на полуострове
Котантен и у устья Орна, сопротивление немцев оказалось неожиданно слабым, и
операция по высадке прошла успешно. Только на центральном участке, у
Вьервилля, американцы натолкнулись на немецкую дивизию, случайно поднятую
по тревоге для проведения учений, и попали под ожесточенный заградительный
огонь. Обороняющиеся вели стрельбу «по ковру из людей», как было сказано в
одном донесении, вдоль всего берега полыхали танки, самоходные орудия и
корабли, он был усеян убитыми и ранеными . К вечеру американцы захватили два
небольших плацдарма, а англичане и канадцы – прилегающий участок побережья
шириной примерно в триста квадратных километров. Но главным было то, что
союзники уже имели в районе высадки численный перевес.
Неспособность оборонявшихся успешно противостоять этой операции вновь
продемонстрировала их слабость как в материальном, так и в военном плане. Даже
достоверных сведений о предполагаемом времени и месте вторжения ставке
фюрера получить не удалось. Немецкая авиация не сумела обнаружить скопления
войск и судов в районе их развертывания в Южной Англии, а сигналы абвера,
точно предсказавшего дату высадки, услышаны не были . Главнокомандующий
Западным фронтом фельдмаршал фон Рундштедт еще 30 мая докладывал Гитлеру,
что никаких признаков предстоящей высадки не наблюдается, а фельдмаршал
Роммель, ответственный за оборону побережья, 5 июня оставил свой штаб и
отправился на совещание к Гитлеру в Берхтесгаден. К тому же немецкое военное
руководство было убеждено в том, что нападения противника следует ожидать в
самом узком месте Ла-Манша, у Па-де-Кале, и поэтому главные силы были
сосредоточены именно там. Гитлер же, напротив, руководствуясь своей
удивительной «интуицией», говорил, что Нормандия представляет собой не менее
подходящий для вторжения район, однако в конечном счете пошел на поводу у
своих военных специалистов, тем более, что их мнение, как казалось,
подтверждалось различными мерами противника.
Однако куда более примечательным оказалось замешательство немецкого
руководства, которое выявило это вторжение. Оно наметилось еще тогда, когда
Гитлеру не удалось свести противоположные взгляды своих генералов на наиболее
целесообразный способ отражения операции по высадке в какую-то единую
концепцию , и в конечном результате расплывчатые компромиссы, усугубленные
царившей неразберихой в области компетенций, создали такую ситуацию в сфере
принятия решений, которая парализовывала все операции . 6 июня рассыпанные
по всему Берхтесгадену инстанции военного руководства, каждая из которых не
могла функционировать в полном объеме без другой, целых полдня только и были
заняты тем, что вели друг с другом телефонные переговоры и спорили главным
образом о том, перебрасывать ли на Запад четыре дивизии из резерва, в то время
как сам Гитлер после очередной ночи со своими длинными пустыми монологами
отправился спать лишь под утро, и поначалу никто не хотел его будить. Только
вскоре после полудня состоялось, наконец, что-то наподобие обсуждения
обстановки, но Гитлер попросил его участников отправиться в находившийся
примерно в часе езды на автомобиле замок Клессхайм, где он ожидал в тот день
венгерского премьер-министра Стояи. С миной, не позволявшей понять, считает ли
он действия западных союзников обманным маневром или сам хочет обмануть свое
окружение, Гитлер после своего прибытия туда подошел к столу с военными
картами и легкомысленным тоном сказал на диалекте: «Вот так-то, пошло-
поехало». Спустя несколько минут, когда ему разъяснили положение на новом
фронте на последний момент, он поднялся для «более наглядного знакомства с
обстановкой» в помещения этажом выше . Наконец, около семнадцати часов он
отдал распоряжение «уничтожить противника на плацдарме уже вечером 6. 6.
вечером».
Это на удивление сомнамбулическое и кажущееся совсем чуждым реальности
спокойствие первого дня сохранилось у Гитлера почти на всем протяжении
начального этапа вторжения. А ведь он постоянно повторял в минувшие месяцы,
что наступление на Западе решает вопрос о победе или поражении: «Если
вторжение не будет отбито, то война для нас проиграна». Теперь же, свято веря в
собственную непогрешимость, он не хочет видеть того, что вторжение
действительно и есть вторжение, и держит между Сеной и Шельдой значительные
силы, напрасно ожидающие высадки тех призрачных дивизий, которые должны
появиться в результате военной хитрости противника, инсценировавшего этот
маневр (операция «Фортитьюд»). Одновременно он, как это бывало всегда,
вмешивается в ход боевых действий, отдавая приказы даже на уровне
подразделений, и принимает решения, не учитывающие истинного положение на
фронте. 17 июня, уступив настояниям фон Рундштедта и Роммеля, он приезжает на
совещание в тыловой район фронта вторжения.
Это совещание состоялось в ставке фюрера «Волчье логово И» в Марживале
севернее Суасона, построенной в 1940 году, когда планировалось вторжение в
Англию. Гитлер выглядел «бледным и усталым от бессонницы, – писал потом
начальник штаба Роммеля генерал Шпейдель, – он нервно перебирал свои очки и
карандаши всех цветов, которые держал между пальцами. Только он один сидел,
сгорбившись, на табурете, тогда как фельдмаршалы стояли. Казалось, что вся его
прежняя гипнотическая сила улетучилась. После короткого, ледяного приветствия
он выразил, громко и желчно, свое недовольство тем, что высадка союзников
удалась, и стал говорить об ошибках здешнего командования». Ссылка Роммеля на
огромное превосходство противника была им отвергнута точно так же, как просьба
дать разрешение на вывод немецких войск с полуострова Котантен, где им грозила
опасность быть уничтоженными, и на переброску, наконец, резервов из Па-де-
Кале. Вместо этого он со все возрастающим нажимом заговорил о «решающих для
исхода войны» ракетах «Фау», пообещал «массы реактивных истребителей»,
которые очистят небо от вражеской авиации и поставят, наконец, Англию на
колени. Когда же Роммель попытался перейти к политическим вопросам и, указав
на серьезность положения, высказал настоятельное требование об окончании
войны, Гитлер резко оборвал его и сказал: «Вы должны беспокоиться не о
дальнейшем ходе войны, а о своем фронте, на котором произошло вторжение» .
Выявившаяся в ходе этой встречи противоположность во взглядах еще более
усугубила и без того сильное недоверие Гитлера к офицерскому корпусу. Весьма
показательно, что незадолго до своего прибытия он приказал окружить местность
подразделениями СС и стал есть из одного котла со своими фельдмаршалами фон
Рундштедтом и Роммелем только после того, как те уже попробовали пищу. На
всем протяжении обеда за его стулом стояли два эсэсовца. Когда стали прощаться,
генералы попытались уговорить Гитлера послушать в штабе Роммеля доклад
нескольких командиров с фронта. Гитлер с трудом согласился посетить штаб 19
июня. Однако сразу же после отъезда Рундштедта и Роммеля из Марживаля он
тоже собрался и возвратился в Берхтесгаден .
Примерно десять дней спустя союзники – главным образом, благодаря
«искусственным гаваням», давшим им возможность решить все трудности с
транспортировкой, на которые так надеялся Гитлер, – высадили уже почти
миллион солдат и выгрузили пятьсот тысяч тонн снаряжения. Но даже теперь
обоим фельдмаршалам, прибывшим в Берхтесгаден, так и не удалось добиться
согласия Гитлера хотя бы на свободу оперативных решений. Он с ледяным видом
выслушал их соображения и отклонил просьбу о беседе в узком кругу; вместо этого
он просто снял фон Рундштедта с его поста. Его преемником он назначил
фельдмаршала фон Клюге, который уже своим первым выступлением
продемонстрировал, насколько обманчивой и искаженной была картина
действительности в окружении Гитлера. До этого Клюге был в течение
четырнадцати дней гостем в «Бергхофе» и, хотя он, пусть с колебаниями,
относился к Гитлеру критически, за это время успел перенять убеждение, что
командование Западного фронта слабонервно и настроено пораженчески. В острой
стычке сразу же после своего прибытия на фронт вторжения он упрекнул Роммеля
в том, что тот сверх меры подавлен материальным превосходством противника и
срывает своим упрямством правильные распоряжения Гитлера. Возмущенный до
глубины души «берхтесгаденским стилем» нового главнокомандующего, Роммель
предложил ему собственными глазами убедиться, какова обстановка. Как и
следовало ожидать, через два дня фон Клюге, побывав на фронте, значительно
отрезвел. 15 июля Роммель отправил через фон Клюге телеграмму Гитлеру:
«Неравная борьба приближается к своему концу», – написал он и присоединил к
этим словам призыв: «Я прошу Вас незамедлительно сделать выводы из этой
обстановки». А Шпейделю он сказал: «Если он (Гитлер) не сделает никаких
выводов, то мы будем действовать» .
Действовать теперь решился и Штауффенберг, тем более, что было уже видно, как
под ударами советского летнего наступления, начавшегося незадолго до того,
рушится и весь Восточный фронт. На помощь замыслам Штауффенберга пришло
счастливое обстоятельство: 20 июня он был назначен начальником штаба при
командующем войсками резерва генерал-полковнике Фридрихе Фромме и получил
с этого момента доступ на совещания в ставке фюрера, 1 июля, вступая в
должность, он заявил Фромму, что из соображений лояльности должен уведомить
его о планируемом им государственном перевороте. Фромм выслушал это
признание молча, а затем попросил своего начальника штаба приниматься за
работу .
6 и 11 июля фон Штауффенберга вызывали на совещания в ставке фюрера в
«Бергхоф». После столь многих неудачных акций он решил теперь взять на себя
организацию как самого покушения, так и все руководство государственным
переворотом. Оба раза ему удается проносить пакет со взрывчаткой и
обеспечивать незамедлительное возвращение назад в Берлин. Но оба эти раза он
отказывается привести план покушения в исполнение, потому что в помещении,
где проходило совещание, не было Геринга и Гиммлера, которых он намеревался
устранить вместе
