модернистским элитам, пришедшим к власти после завоевания независимости. Мир традиционного ислама — пусть и ослабленный ростом влияния интеллектуалов, которые освободились от его обычаев и наставлений и видели мир сквозь призму знаний, приобретенных на Западе, — не был уничтожен атаками, которым он подвергался. В частности, он был наиболее близок к неимущим сельским и городским слоям, на которых произошедшие перемены глубоко не отразились, — в отличие от городских средних классов и мелкой буржуазии, сделавших национализм своим знаменем. До конца 60-х годов эти неимущие слои, переживавшие феноменальный демографический рост, почти не показывались на политической сцене, оставаясь достаточно социально устойчивыми. Проявят они себя только в 70-е годы, когда возмужают их дети, чье мировоззрение будет сформировано — пусть поверхностно и не совсем в соответствии с ожиданиями их родителей — традиционным религиозным окружением братств и улемов. Тем внимательнее эта молодежь будет к голосам тех, кто обратится к исламскому лексикону, но трансформирует его применительно к той действительности, которую демографический взрыв, миграция сельских жителей в города и головокружительный взлет цен на нефть изменят до неузнаваемости. Это будет язык исламистских идеологов, еще раньше выработанный окружением Кутба, Маудуди и Хомейни. Однако претворяться в жизнь их идеи будут по-разному, в зависимости от среды восприятия, особенностей политической и социальной ситуации в той или иной стране и от способа структурирования ее религиозного пространства.
Часть первая РАСКАЧИВАНИЕ
Глава 1
На обломках арабского национализма
Период 70-х годов был отмечен всплеском воинствующих исламистских движений в большинстве стран мусульманского мира. Их кульминацией стала победа в феврале 1979 года иранской революции, свергнувшей «безбожный» шахский режим и создавшей на его руинах Исламскую Республику, в основу внутренней и внешней политики которой положены заповеди, провозглашенные аятоллой Хомейни в начале десятилетия. Иранские события заставили коренным образом пересмотреть общее представление об исламе: то, что считалось консервативной и ретроградной религией, социальное и политическое влияние которой под натиском модернистских веяний близилось к закату, стало предметом всеобщего внимания, всевозможных чаяний и разного рода опасений. Само исламистское движение, о существовании которого до этих пор мало кто подозревал, было приравнено к революции, контуры которой оставались неясны, но природа которой казалась столь же радикальной, сколь и антизападной.
Политизация ислама в течение этого десятилетия не сводилась лишь к иранской революции, хотя последняя и представляла собой самое яркое ее проявление. Пять лет назад последствия октябрьской войны 1973 года, закрепив саудовское финансовое могущество, позволили ваххабитско-исламистскому течению, пуританскому и социально-консервативному, распространиться повсюду и утвердиться в качестве представителя ислама в мировом масштабе. Ныне его влияние менее заметно, чем влияние хомейнистского Ирана, однако оно глубже и дольше по времени. Это течение одержало верх над прогрессистским национализмом, победившим в 60-е годы, и реорганизовало религиозное пространство, благоприятствуя деятельности ассоциаций и улемов, принадлежавших к этому направлению. Направив значительные финансовые потоки в исламскую сферу, оно приобрело немалое число сторонников. И хотя оно охотно противопоставляло добродетели исламской цивилизации испорченному Западу, Саудовская Аравия, где сосредоточены основные финансовые фонды течения, оставалась главным союзником США и Запада в противостоянии советскому блоку. Тот же, 1979 год начался в Тегеране победой исламской революции под лозунгом «Долой Америку!», а закончился вторжением советских войск в Афганистан, повлекшим за собой широкомасштабное участие ЦРУ на стороне боевиков афганского джихада. Американская и саудовская помощь афганским моджахедам стала поступать в основном через Пакистан генерала Зия-уль-Хака, рьяного почитателя Маудуди, многочисленные сторонники которого занимали в то время многие министерские посты в Исламабаде.
Таким образом, исламистский феномен 70-х годов трудно свести к революционному или антиимпериалистическому движению, привлекшему обездоленные массы благодаря ловкому использованию религиозных лозунгов. Но столь же невозможно свести его к простому антикоммунистическому американо-саудовскому альянсу. Чтобы оценить это явление во всей его полноте, необходимо проанализировать все разнообразные аспекты его бытования, установить связь между фазой его вызревания, исламистскими сетями, организациями, тенденциями и идеями, родившимися в этой среде (какими они были показаны выше), с одной стороны, и демографическими, культурными, экономическими и социальными сдвигами, характерными для этого десятилетия, — с другой. Проанализировав все эти факторы, мы увидим, какие именно группировки оказывались вовлеченными в исламистское движение, удавалось ли им заключить между собой союзы с целью захвата власти, способны ли они были сплотить вокруг себя широкие слои населения и кто противостоял их политическим амбициям. Мы также увидим, как и почему одни движения терпели поражение от правивших режимов, другие раскалывались в результате усилий государств, умело переманивавших на свою сторону наиболее умеренную часть активистов, а третьи оказывались способны совершить революцию. Многое здесь кажется само собой разумеющимся, но лишь сопоставление различных исламистских движений, заявивших о себе в то время, позволит нам понять их структуру.
В это десятилетие в большинстве стран мусульманского мира вступает в зрелый возраст первое поколение, родившееся после обретения независимости. Бои за освобождение от колониального гнета, придавшие легитимность националистическим правящим режимам, происходили не на их памяти. Это новое поколение будет находиться в изоляции от правящих элит: оно чрезвычайно многочисленно (результат демографического взрыва) и не может — в отличие от своих родителей и старших братьев — уповать на социальную интеграцию, а тем более на широчайшие перспективы социального роста, ставшие возможными благодаря обретению независимости, уходу колонизаторов и разделу их имущества. В период с 1955 по 1970 год прирост населения в мусульманских странах был очень велик (порядка 40–50 %, в зависимости от страны). В 1975 году 60 % жителей составляли те, кому еще не исполнилось и 24 лет; наблюдался массовый процесс урбанизации, росла грамотность населения.[67 — К демографическим данным, касающимся стран мусульманского мира, необходимо относиться с осторожностью, поскольку эта информация предоставлена государствами, в которых органы, отвечающие за статистический учет, малонадежны и собранные ими данные не внушают доверия в силу трудностей их сбора, а также манипуляций с цифрами для получения того или иного пропагандистского эффекта. Статистический справочник ООН «Word Population Resource» (New York, 1994), на который мы опираемся, приводит сведения национальных статистических комитетов. В период между 1955 г. — датой начала обретения независимости мусульманскими странами — и 1970 г. прирост населения в крупнейших из них составил: в Алжире — 41,2 %; в Бангладеш — 46,6 %; в Египте — 42,9 %; в Индонезии — 39 %; в Иране — 49,4 %; в Марокко —51,5 %; в Пакистане —48,6 %; в Саудовской Аравии — 5 8,3 %; в Турции-48,3 %.] Мир ислама, который изначально был в основном сельским и управлялся немногочисленными городскими элитами, сохранявшими «монополию» на грамотность, радикально преобразовывался с приходом этой массы молодежи, представлявшей первое поколение, осевшее в городах и умевшее читать и писать. Эти новички сталкивались со всевозможными вызовами, для ответа на которые знания, переданные им родителями — как правило, неграмотными, — оказывались малопригодными. Культурная и социальная пропасть между двумя поколениями была велика как никогда за всю историю существования мира ислама. Но это поколение 70-х годов плохо вписывалось в социальную структуру: урбанизируясь, молодежь чаще всего скапливалась в бедных кварталах на окраинах городов (примеры тому — трущобы Магриба, ашваийят Среднего Востока, турецкие геджеконд[68 — Термин «ашваийят» дословно переводится как «стихийные (застройки)»; «геджеконду» означает «построенный ночью», поскольку большинство этих жилищ возводились в ночное время, чтобы полиция не смогла воспрепятствовать началу работ.] и т. д.). Кроме того, знания, полученные на родном языке благодаря системе всеобщего образования, побуждали их к изменению собственного социального статуса и положения в обществе. Их родители и предки лучше приспосабливались к выполнению своей неизменной социальной роли, так как в замкнутом деревенском мирке не знали ничего другого.
Перемены выражались прежде всего во всеобщем распространении в городах среднего, а затем — в меньшей степени — высшего образования. Оно не только открывало пассивный доступ к письменной культуре (умению читать газеты), но и давало возможность использовать ее на практике, позволяя выбирать источники информации, публично выражать свои взгляды, спорить и чувствовать себя в интеллектуальном плане на равной ноге с правившими националистическими элитами. Однако этот качественный скачок в культурной области не сопровождался ожидаемым социальным прогрессом. Фрустрация порождала озлобление против элит, обвинявшихся в узурпации государства, в лишении молодежи, затратившей усилия на приобретение знаний, доступа к власти и богатству.
Таким образом, социальное и политическое недовольство находило выражение именно в культурной сфере, через отрицание националистической идеологии правивших режимов и подмену ее исламистской системой взглядов. Этот процесс зародился в студенческой среде: студенческие городки, в которых до конца 70-х годов верховодили левацкие группировки, стали переходить под контроль исламистских движений. Последние начали распространять идеи Кутба, Маудуди и Хомейни — идеи, которые прежде не находили массовой аудитории: не хватало достаточного количества недовольных, но при этом образованных, владевших современным национальным письменным языком последователей, способных понять и проникнуться этими радикальными теориями.
Исламистская интеллигенция зародилась именно в студенческой среде тех лет. Она не являла собой однородную социальную группу с четкими целями. Начав с культурного разрыва с национализмом, она превратила исламизм в борьбу за политическую гегемонию. Это позволило движению вербовать сторонников в самых разных слоях с различными классовыми интересами. Помимо ядра студенческих идеологов, две социальные группы оказались особенно восприимчивы к исламистской мобилизации: бедная городская молодежь — масса изгоев, порожденная демографическим взрывом и исходом сельского населения в города (неимущий алжирский «хиттист»[69 — Этот шутливый алжирский термин, образованный от арабского «хит» («стена») и французского суффикса «-iste», обозначает молодых бедняков, которые проводят день, «подпирая» стены, т. е. ничего не делая. Данный термин превращает это занятие в своего рода профессию, иронизируя по поводу полной занятости, обещанной алжирским социализмом всему населению страны.] — ярчайший представитель этой категории), — и набожная буржуазия, то есть средние классы, лишенные доступа в сферу политики и экономически ущемленные военными и монархическими режимами. Как будет показано ниже, эти две группы, хором требуя введения шариата и создания исламского государства, имели о них весьма несхожее представление. Первые воспринимали их как социальную революцию, вторые же усматривали в них прежде всего возможность занять место правящих элит, не меняя при этом социальной иерархии. Эта двойственность лежит в основе современного исламистского движения. Суть идеологии, проповедовавшейся интеллигенцией, состояла в том, чтобы сгладить антагонизм между интересами двух основных социальных составляющих и направить их в единое социальное и политическое русло для достижения общей цели — завоевания власти.
Но скрывавшиеся за внешней цельностью исламистского дискурса противоречивые цели бедной городской молодежи и набожной буржуазии объясняли, почему в движении могли участвовать силы и группы интересов как правого, так и левого толка, будь то в рамках отдельной страны или в мировом масштабе. Массированная поддержка со стороны Саудовской Аравии — этой «реакционной» монархии — и поощрение исламистской экспансии со стороны американцев вовсе не намеревались привести к власти
