советов и т. д. По сути, китайцам предлагалось наращивать капиталы, чтобы потом лучше их переделить.
И всё же в 70-х годах подавляющее большинство малайской молодежи так и не получило доступа к этой политической ренте. Столкнувшись с быстро менявшейся драматической реальностью, характеризовавшейся оттоком населения из сельской местности, демографическим взрывом, быстрой ликвидацией неграмотности, молодежь стремилась обрести собственную самобытность, дабы заявить о себе перед лицом китайцев и оправдать притязания на управление страной. Но фольклор кампунга был малопригоден для противостояния развитой культуре китайского города. Эту функцию предстояло реализовать исламу в его воинственной форме. Как в Египте, так и в других странах ислам всегда находил ответ на структурные потрясения, характерные для этого десятилетия. Он выработал язык, дававший мусульманам надежду на то, что, захватив власть, они смогут взять под контроль ситуацию, а не только пассивно переживать экономические пертурбации. В малайзийском варианте к этому добавилась еще и этническая специфика страны: приступ тяги к исламской культурной идентичности выталкивал молодых крестьян-бумипутра в городской мир, ставил их в равные условия с другими этносами, поселившимися в городах раньше их. Для своих последователей малайский исламизм оказался также превосходным маркером культурных отличий. Этим объясняется его гораздо более ранний и более массовый успех в сравнении со странами Ближнего Востока.
Самое известное движение, АБИМ (Лига малайской мусульманской молодежи), вело отсчет своей деятельности с 1971 года. Оно ставило перед собой задачу обратить молодежь в «истинных мусульман», призывало ее «очистить» сельский ислам от синкретического влияния индуизма, еще раньше укоренившегося на Малайзийском полуострове. Тем самым Лига как бы «цивилизовала» молодежь. Исламисты-интеллектуалы из АБИМ, представители студенческой среды, предлагали новичкам городскую религию, основанную на письменных текстах (в частности, на трудах Маудуди, переведенных на малайский). Они говорили о культурном разрыве, превращая идеальное исламское общество в размытый концепт, пригодный для различных социальных групп. Последователей АБИМ можно было использовать в различных политических целях, направленных как на разрушение общественного строя, так и на его укрепление.
В 70-х годах недовольство только росло: малайский сельский мир не выдерживал гонки, а самые малообразованные из его представителей еле сводили концы с концами, вкалывая на новых заводах по переработке японских, тайваньских и корейских продуктов. Эти заводы принадлежали китайцам малайского происхождения, которые извлекали огромные прибыли из дешевизны местной рабочей силы. В 1974 году в Балинге, городе, расположенном на севере страны, вспыхнули мощнейшие волнения пролетаризированной сельской молодежи. Студенты выступили на стороне скваттеров, протестовавших против тяжелых условий жизни в городских окраинах. Их поддержал АБИМ, а его лидер, 27-летний Анвар Ибрахим, выпускник университета, получил за это два года тюрьмы. Здесь власть провела черту, за которую исламистские интеллектуалы — выходцы из студенческого движения — не должны были переступать. Они могли проповедовать, открывать школы, создавать благотворительные ассоциации при мечетях, чтобы сопровождать и направлять переход малоимущей сельской молодежи в городской мир. Но они ни при каких обстоятельствах не имели права помогать ей нарушать установленный порядок, придавая ее недовольству религиозную окраску.
Помимо АБИМ, в стране был представлен весь спектр исламистского движения — от местного эквивалента «Братьев-мусульман» до вооруженных экстремистских группировок и сект. Малайская исламская партия (ПАС) имела свою фракцию в парламенте страны и иногда входила в правительственные коалиции. Ее оплотом являлся сельскохозяйственный штат Келантан, где председатель партии часто избирался chief minister. ПАС являлась неотъемлемой частью системы, в которой она играла роль легальной оппозиции. Это старая партия, основанная в 1951 году и неустанно добивавшаяся исламизации страны, а потому власти, чтобы избежать обвинения в безбожии, не оставалось ничего иного, как потакать ей. Подобное забегание вперед превратилось в малайский политический ритуал, известный под названием «кяфир-менгафир» («взаимно обзывать себя кяфиром, богоотступником»). Оно выражалось в выделении на исламизацию всё больших и больших средств из бюджета, издании новых декретов, регламентирующих рабочий день чиновников-мусульман в зависимости от часов молитвы или Рамадана, легализации ношения мусульманками платка, вменении в обязанность предприятиям общественного питания подавать посетителям халяльные продукты и т. д. Однако в 70-е годы ПАС была слабо представлена в среде городской молодежи, в которой пользовались успехом студенческие движения «призыва к исламу» («даква»).
В эти годы на другом полюсе исламистского движения появилась секта, имевшая двойственный характер. Основанная в 1968 году вдохновенным проповедником Асхари Мохаммедом и получившая название «Дарул Аркам»,[520 — Название организации («Жилище Аркама») происходит от имени родственника Пророка, оказавшего ему гостеприимство.] она создала нечто вроде чисто исламской Фиванской пустыни. Сектанты одевались в длинные белые или зеленые джеллабы в арабском стиле и носили на голове широкие черные тюрбаны. Столы, стулья и телевизоры были запрещены. «Дарул Аркам» основал в Малайзии и странах региона около 40 таких «исламских» общин, открыл более 200 школ, а также благотворительные ассоциации и диспансеры, специализировавшиеся, в частности, на «исламской» реабилитации молодых токсикоманов. Секта также открывала предприятия по производству и продаже халяльных продуктов питания. Эта группировка, не достигшая радикализма египетской «Ат-Такфир ва ль-хиджра», проповедовала изоляцию в повседневной жизни от «нечестивого» окружения. Она призывала своих сторонников жить в закрытых от внешнего мира коммунах, популяризировавшихся как прототип истинного исламского государства. Под влиянием иранской революции и событий на Ближнем Востоке, а также вернувшихся из-за границы активистов получила новый живительный импульс деятельность радикально настроенной части исламистов. Они призывали к джихаду, восхваляли самопожертвование во имя ислама, одновременно «тренируясь» на индусских храмах — символах безбожия. Самая заметная фигура среди них — «неуправляемый» молодой активист ПАС, одно время обучавшийся в Ливии (откуда его прозвище — Ибрахим Либия) и в конечном счете убитый полицией в 1985 году.
В следующее после событий 1969 года десятилетие режим в лице коалиции трех этнических партий во главе с «чисто малайской» УМНО (United Malay National Organization) проводил политику исламизации. Власть стремилась символически поощрять религиозную гордость мусульман, не ущемляя при этом другие общины, составлявшие около 40 % населения, в том числе китайских предпринимателей — этих кур, несших для существующей системы золотые яйца. Властям приходилось следить, чтобы «призыв к исламу» не слишком задевал их интересы. Исходя из этого, государство регулярно подтверждало свой светский характер: «исламские законы» не навязывались гражданам-немусульманам, защищенным от инициатив чересчур ретивых проповедников. Контроль со стороны такого «светского» государства за исламизацией общества стал одним из важнейших — и парадоксальных — аспектов малайзийской ситуации.
Во второй половине 70-х годов ПАС была допущена в состав правительственной коалиции в обмен на обещания более сдержанной исламизации коренных жителей-малайцев и ужесточения дисциплины в рядах своих приверженцев. Однако вхождение ПАС во власть, по преимуществу в сельских регионах, не открыло ей доступа к основным очагам социального кризиса, то есть в городские трущобы и студенческие городки. Партии не удалось сыграть здесь роль посредника, отстаивающего интересы режима, поэтому в 1978 году ее представители вышли из правительства. Как и в Египте, власти стремились обрести в исламистском движении «умеренного» партнера, с помощью которого можно было бы устанавливать нормы морального поведения, позволявшие избегать общественных потрясений и не нарушавшие существовавшей социальной иерархии.
После того как ПАС расписалась в своей неспособности выполнить эту задачу, власть нашла исламистского джокера в лице молодого руководителя АБИМ Анвара Ибрахима, который сделал головокружительную карьеру, но затем столь же стремительно пал в преисподнюю. В 1975 году Анвар Ибрахим был выпущен из тюрьмы. Под его руководством исламистское движение приобрело необыкновенную популярность среди новоиспеченных горожан, школьников и студентов. Его харизма привлекала к нему массы народа. В 1982 году, ко всеобщему удивлению, Анвар по настоянию премьер-министра Махатхира Мохаммеда стал членом правящей партии УМНО.[521 — О развитии процесса исламизации в Малайзии в 80–90-е годы см.: Mu-zaffar Ch. Two Approaches to Islam: Revisiting Islamic Resurgence in Malaysia (unpublished). 1995. May; CamrouxD. States Responses to Islamic Resurgence in Malaysia: Accomodation, Co-option, and Confrontation // Asian Survey. 1996. September. P. 852. Очень много фактического материала, почерпнутого из местной прессы, приведено в работе Лорана Мецгера (см.: Metzger L. Strategie islamique en Malaisie (1975–1995). P.: L’Harmattan, 1996).] Он был кооптирован в нее с тем, чтобы АБИМ оказала поддержку правящему режиму. Анвар Ибрахим усматривал в этом возможность ввести во властные структуры своих людей с целью исламизации государства изнутри. Махатхир, который уже был министром в 70-е годы, играл ведущую роль в проведении государственной политики исламизации. Он следил за тем, чтобы неконтролируемые группы сторонников «призыва» не монополизировали этот процесс. Чтобы избежать этого, он курировал строительство роскошных мечетей, организовывал щедро финансируемые конкурсы чтецов Корана. Он же контролировал отправку паломников в Мекку, открывал многочисленные курсы по изучению исламских наук и шариата, и т. д. С приходом Анвара в правительство процесс исламизации за счет государства ускорился. Каждому ученику или студенту-мусульманину вменялось в обязанность посещение курсов по изучению ислама, что позволяло создавать рабочие места для выпускников ранее созданных шариатских факультетов. В 1983 году в Куала-Лумпуре в торжественной обстановке открылся Международный исламский университет. Почетным президентом был избран Анвар, ректором стал саудовец египетского происхождения.[522 — Имеется в виду д-р Абдель Хамид Абу Сулейман (род. 1936, Мекка), с 1988 года являющийся ректором Международного исламского университета и принадлежащий к международному исламистскому истеблишменту. С 1973 по 1979 г. избирался генеральным секретарем WAMY (World Assembly of Muslim Youth), являющейся филиалом Лиги исламского мира. Автор многочисленных трудов, в том числе: Abu Sulayman A. Towards an Islamic Theory of International Relations. Herndon: International Institute of Islamic Thought, 1993.] Университет проповедовал описанную в предыдущих главах «ваххабитско-исламистскую» идеологию. Обучение велось на английском и арабском языках. Университет ставил перед собой целью подготовку международной исламистской элиты, воспитанной на концепте «исламизации знания». Согласно этому концепту, предметом любой науки, как точной, так и гуманитарной, является прославление Божественного Откровения, которое находит свое высшее воплощение в исламе. Выпускники этого университета, получавшие многочисленные стипендии из стран Залива, готовились для воспроизводства консервативного международного исламистского истеблишмента, чтобы затем работать в исламской банковской системе, администрации Организации Исламской конференции, исламских неправительственных организациях и т. д.
В самой Малайзии исламская банковская система[523 — Об исламской банковской системе см. ч. 2, гл. 4.] заработала в бытность Анвара Ибрахима министром финансов с созданием в 1983 году Исламского банка. Премьер-министр Махатхир лично открыл в нем счет № 1. Малайские власти хотели привлечь сюда сбережения наемных рабочих и представителей средних классов бумипутра, недавно ставших горожанами, разделявших взгляды даква и обогатившихся после событий 1969 года — с началом проведения «новой экономической политики», в результате которой значительная часть китайских капиталов перетекла в карманы некоторых коренных малайцев. Свою верность режиму они должны были подкрепить своего рода халяльным финансовым продуктом — фондами управляли молодые «мусульманские банкиры», этот цвет набожной финансовой
