правительстве так и не позволило ему установить исламское государство и воплотить на практике идею шариатской социальной справедливости, о чем мечтали его сторонники. Анвар и его друзья-исламисты, введенные им во властные структуры, банки, прессу и образовательные учреждения, лишь пополнили ряды набожной буржуазии, не создав никакой опасности для существовавшей социальной иерархии, а, напротив, лишь укрепив ее. И когда Анвар, опиравшийся на поддержку и симпатии мирового финансового истеблишмента и руководителей некоторых западных стран,[528 — Из беседы с Анваром Ибрахимом (в то время — министром финансов) во время сессии Всемирного банка в Вашингтоне. См.: Davis J.M. Betweenjihad and salaam: Profiles in Islam. L.: Macmillan, 1997. P. 297. После отстранения Анвара от власти солидарность с ним выразили представители политической и экономической элиты, среди которой был и Крис Паттен, бывший губернатор Гонконга, засвидетельствовавший свое уважение к «бывшему вицепремьеру с подбитым глазом».] посчитал, что его час настал, премьер-министр-автократ Махатхир Мохаммед, почувствовав угрозу, без колебаний устранил его. Не сумев сохранить дистанцию по отношению к власти, малайзийская исламистская интеллигенция в час испытаний потеряла способность повести за собой обездоленную молодежь. Остается посмотреть, сможет ли она в будущем выстроить новую систему ценностей и какое место в ней займет ислам.[529 — О дискуссиях внутри исламистского движения по поводу демократизации и отношении к политике «азиатских ценностей» и исламистской легитимизации режима Махатхира отсылаем читателя к работе С.А. Хусейна (см.: Hussein S.A. Muslim Politics and the Discourse on democracy in Malaysia // Democracy in Malaysia: Discourses and Practices / Ed. Loh Kok Wah and Khoo Boo Teik. L.: Curzon, 2000).]
Глава 5
Исламистская легитимизация диктатуры в Пакистане при генерале Зия-уль-Хаке
Малайзийские события продемонстрировали, как путем привлечения руководителей и видных представителей исламизма во власть авторитарному режиму удавалось управлять тонкими социальными процессами, поддерживать хрупкое этническое равновесие и обеспечивать адаптацию местного капитализма к условиям мирового рынка без угрозы социальных потрясений. Пакистанские события явили собой аналогичную картину. Однако проводимая генералом Зия-уль-Хаком политика насаждения исламизма была отмечена большим насилием, сопровождавшим весь период его правления. Придя к власти в результате государственного переворота и свержения в июле 1977 года премьер-министра Али Бхутто, генерал превратил нормы шариата в господствующую идеологию 11-летнего диктаторского режима. В то время как внимание всего мира было приковано к разворачивавшейся в Иране исламской революции, носившей явно антизападную окраску, в соседнем Пакистане в том же 1979 году, когда Хомейни с победой вернулся в Тегеран, насаждался целый комплекс мер по исламизации государства и общества. Хотя эти преобразования и не носили революционного характера, тем не менее они имели целью коренное изменение существовавшего общественного строя. Такая политика пользовалась прямой поддержкой США и стран Залива. В результате иранских событий и вторжения в конце того же, 1979 года Красной Армии в Афганистан режим Зия-уль-Хака, воплощавший в жизнь идеи Маудуди и его последователей, превратился в основной опорный пункт американской политики в этом регионе. Пакистан стал перевалочной базой военно-технической помощи, оказывавшейся Вашингтоном джихаду против Советов в Афганистане.
Преследуя одни и те же цели, Хомейни и Зия вкладывали в проводимую исламизацию неодинаковый смысл.[530 — См: Ayoob M. Two Faces of Political Islam: Iran and Pakistan Compared // Asian Survey. 1979. Vol. XIX. № 6. P. 535–536. В этой статье дан сравнительный анализ ситуаций в обеих странах, сделанный по «горячим следам».] Зия был сторонником эволюционного продвижения к созданию исламского государства, в то время как Хомейни ратовал за революционное построение Исламской Республики Иран. Оба события получили огромный социальный резонанс. Насильственное отстранение от власти бывшей шахской правящей элиты в Иране и ее замена представителями кругов религиозной буржуазии стали возможны — в чем мы убедимся позже — благодаря вовлечению в революционный процесс бедной городской молодежи. Это дало исламистской интеллигенции повод заявить о том, что ее «обделили». В Пакистане, наоборот, исламизация способствовала возникновению союза религиозной буржуазии и исламистской интеллигенции и их интеграции в систему, в которой правящие элиты в лице генералитета сохранили свое положение, тогда как под угрозой Божьей кары любое проявление народного недовольства стало невозможным.[531 — См: Ahmad M. The Crescent and the Sword: Islam, the Military and Political Legitimacy in Pakistan, 1977–1985 // The Middle East Journal. 1996. Summer. № 3. P. 372–386. В статье дан тщательный анализ проводимой военным режимом политики исламизации в целях снятия напряженности при решении проблем социального, этнического и религиозного характера. См. также: Daechsel M. Military Islamisation of Pakistan and the Spectre of Colonial Perceptions // Contemporary South Asia. 1997. № 6 (2). P. 141–160. Автор обращает внимание на то, что правившая военная хунта использовала исламизацию в качестве инструмента господства, а не по идеологическим убеждениям и пристрастиям.]
До 1970-х годов Пакистан занимал маргинальное положение в мусульманском мире, хотя и находился в самом его географическом и демографическом центре. Многолетний непрекращающийся конфликт с Индией способствовал оторванности Пакистана от мира; внешняя политика этой страны характеризовалась зацикленностью на проблемах Индийского субконтинента. Начиная с 70-х годов волею обстоятельств Пакистан выдвинулся на мировую исламскую авансцену. Выделение в 1971 году Бангладеш в отдельное государство ускорило поворот западной части Пакистана в сторону Ближнего Востока, в частности, к сближению со странами Залива, по причине эмиграции миллионов пакистанцев в нефтедобывающие государства после событий 1973 года.[532 — В период с 1971 по 1988 г. переводы эмигрантов составляли основной источник поступления валюты. Они явились главной причиной появления групп, которые, в отличие от эры национализма, в своем социальном росте уже не зависели от государства. См.: Addition J.S. Op. cit. P. 200. Об усилении связей со странами Ближнего Востока после поражения в войне 1971 г. см.: Ibid4. P. 45–48.4 См.: Календарь Международного исламского университета на 1990 г.] Быстрый рост населения за период с 1970 по 1990 год с 65 до 121 млн человек явился для страны тяжелейшим демографическим грузом. По численности населения Пакистан вышел на второе место после Индонезии (183 млн жителей) в мусульманском мире, намного опередив по этому показателю признанного лидера арабского мира — Египет (56 млн) и своего ближайшего соседа — Иран (59 млн). При Зия-уль-Хаке государственная политика исламизации способствовала включению страны в международное исламское сообщество. Открытие в 1980 году по инициативе генерала Международного исламского университета (аналогичного тому, что был основан в Куала-Лумпуре) станет одним из самых знаменательных факторов. В университете собрался весь цвет международного исламизма ваххабитской направленности и последователи «Братьев-мусульман».
На рубеже 70-х годов национализм в Пакистане, как это было и в арабских странах, и в Малайзии, вступил в глубокий кризис. Он был вызван поражением пакистанской армии в войне с Индией, последовавшим затем расколом страны на две части и выделением Бангладеш в отдельное независимое государство. По своим последствиям это поражение было равнозначно проигранной арабами войне против Израиля в 1967 году. Как и на Ближнем Востоке, в национальном позоре были обвинены националистические элиты. В стране наблюдался всплеск популярности идей социализма, вслед за которым последовала реакция со стороны исламизма. В конечном итоге идеология исламизма всё более завоевывала массы. Социалистический период в Пакистане был связан с пребыванием у власти в 1970–1977 годах Али Бхутто.[533 — См.: Burki S.J. Pakistan under Bhutto. N.Y.: St Martin’s Press, 1982.] Будучи выходцем из семьи крупных землевладельцев, Бхутто тем не менее возглавлял Партию пакистанского народа (ППН), девиз которой — «Социализм, ислам и демократия». В основном партия опиралась на обездоленные слои городского и сельского населения. Правление Бхутто началось с национализации и аграрной реформы. Однако коррупция и произвол — неизбежные спутники этих начинаний — способствовали росту популярности противников Бхутто, объединенных в Пакистанский национальный альянс (ПНА), стержнем которого стала исламистская партия «Джамаат-и ислами» (ДИ), основанная Маудуди. Следуя советам ДИ и партии улемов — «Джамият-и улама-и Пакистан» (ДУП), ПНА выбрала своим лозунгом «Низам-и Мустафа» («[социальный] порядок Пророка»), то есть создание исламского государства и претворение в жизнь законов шариата. Чтобы предотвратить опасный ход развития событий, Бхутто пошел на изменение собственной доктрины в направлении ее большей исламизации: слово «социализм» в программных документах партии было заменено выражением «мусавати Мухаммади» («Мухаммадово равенство»), выходным днем вместо воскресения стала пятница. Несмотря на манипуляции в ходе мартовских выборов 1977 года, победа Бхутто на них не выглядела убедительной. В стране начались столкновения между сторонниками ППН и ПНА. Бхутто прибег к крайним мерам: был наложен запрет на спиртное, запрещены ставки на бегах, закрыты ночные клубы. В апреле правительство объявило, что через полгода в стране вступят в силу законы шариата.[534 — О последних месяцах правительства Али Бхутто см., в частности: Richter W.L. The Political Dynamics of Islamic Resurgence in Pakistan // Asian Survey. 1979. June. № 19. Vol. 6. P. 551–552; Adams J. Pakistan’s Economic Performance in the 1980 s: Implications for Political Balance // Zia’s Pakistan / Ed. Craig Baxter. Boulder: Westview Press, 1985. P. 51–52.] Ответственность за проведение в жизнь этого постановления была возложена на человека, который в июле 1977 года совершит государственный переворот, а в апреле 1979 года прикажет повесить бывшего премьер-министра. Этот человек — генерал Зия-уль-Хак, начальник генштаба при Бхутто.
Для укрепления самого длительного по времени из трех военных режимов, правивших в Пакистане после обретения им независимости, генерал, давний поклонник Маудуди, возвел исламизацию в ранг государственной идеологии. Переняв лозунг ПНА «Низам-и Мустафа», он положил его в основу законодательной системы общества, превратив «порядок Пророка» в религиозный оплот государства, опиравшегося на законы военного времени. Для достижения этих целей генералу было необходимо заручиться поддержкой исламистской интеллигенции. И «Джамаат-и ислами» с готовностью взяла на себя эти идеологические функции. В награду за оказанную диктатору поддержку ДИ получила министерские портфели, перед ней открылись многочисленные возможности доступа к рычагам управления государством, проникновения в административный аппарат и, наконец, к значительным финансовым ресурсам из американо-саудовской помощи афганским моджахедам, которая частично потекла через ее руки.[535 — См.: Nasr S. V.R Islamic Opposition to the Islamic State: The Jama at-i Islami 1977–1988 // International Journal of Middle East Studies. 1993. May. Vol. 15. № 2. P. 267.]
Воплощение в жизнь идей Маудуди (вплоть до кончины этого богослова в 1979 году) и его сторонников позволило Зия-уль-Хаку поставить преграду на пути возрождения демократии и послужило предлогом для оправдания введения законов военного времени в связи с необходимостью строительства исламского государства. Годы диктатуры принесли выгоду средним классам, интересы которых выражала исламистская партия. Благодаря капиталам эмигрантов, возвращавшихся из стран Залива не только с огромными деньгами, но и будучи убежденными мусульманами, американо-саудовской помощи афганскому джихаду и очень прибыльному пакистано-афганскому транзиту эти социальные слои
